Жоффрей. Дуэль. (1/1)

Поднявшись к себе, граф подошел к окну и, отодвинув тяжелую портьеру, устремил задумчивый взгляд на припорошенный снегом парк. Весь этот вечер был настолько переполнен разнообразными событиями, что Жоффрей чувствовал какое-то лихорадочное возбуждение, которое не давало ему уснуть. Кроме того, на рассвете его ждала дуэль с маркизом де Монтеспаном... Бедняга! Пейрак даже отчасти сочувствовал молодому человеку, чьи мечты о счастье и надежды на взаимное чувство с прекрасной мадемуазель де Сансе развеялись сегодня, как дым. Но вызов, который бросил ему маркиз, мог доставить им обоим большие неприятности.Будучи советником тулузского парламента, граф в свое время подписывал декларацию об отказе от дуэлей, не придавая этому факту особого значения и считая чистой формальностью. Суровые наказания, предусмотренные драконовским эдиктом 1651 года*, никак не распространялись на спонтанные стычки без предварительного официального вызова, и поэтому его очень легко можно было обойти. Но в данном случае Жоффрей, который не хотел компрометировать Анжелику, не мог допустить поединка у себя в доме, а потому, вопреки здравому смыслу, принял условия Монтеспана. Итак, если история о дуэли между ним и маркизом станет известна в Париже, в лучшем случае их ждет заключение в Бастилию, а в худшем - изгнание. Ситуация могла усугубиться еще и тем, что откроется истинная причина боя. Тогда репутации мадемуазель де Сансе будет нанесен невосполнимый урон, чего так старался избежать граф. И в этом отношении Пейрак рассчитывал на порядочность маркиза, который наверняка не захочет трепать имя своей возлюбленной, как, впрочем, и он сам. Но, будь у Жоффрея сейчас возможность вернуться в прошлое и все изменить, он все равно не смог бы устоять перед сокрушительным очарованием юной баронессы и снова поддался бы непреодолимому желанию узнать прелесть ее губ, трепещущих под его настойчивыми поцелуями...Внезапно графу вспомнилось, как она появилась сегодня на пороге Ботрейи - в белоснежном платье, нежная, словно весна, с золотистыми локонами, струящимися вдоль лица... Никогда она еще не казалась ему такой красивой, никогда ее улыбка не была столь ослепительной, а изумрудные, словно трава после дождя, глаза - столь бездонными и манящими. Жоффрей коснулся губами ее руки, и голова его закружилась от аромата, который источала ее кожа. Едва уловимый, он напоминал о бескрайних лугах, над которыми простирается пронзительная синева небес, и на мгновение его охватило чувство, которое он испытывал, возможно, только в юности - чувство безграничного счастья, от которого он хмелел, словно от глотка молодого вина.Когда Пейрак представлял девушку гостям и видел восхищенные взгляды, устремленные на нее, черт возьми, он испытывал такую гордость, как будто она была его настоящей женой, и даже на время позабыл о существовании Франсуазы, чье появление буквально вырвало его из романтических грез. Стоило признать, что она ничем не уступала Анжелике, возможно, даже в чем-то превосходила ее, но не вызывала в нем и сотой доли того влечения, что будила в его сердце эта удивительная фея из Пуату. Жоффрей не мог бы назвать это чувственным огнем, хотя желание заключить девушку в свои объятия было практически неодолимым каждый раз, когда он видел ее; однако больше всего он хотел оберегать ее, защищать, взять на руки и скрыть от всех жестокостей этого мира, как драгоценное сокровище, которое принадлежит только ему.

Граф криво улыбнулся. Одновременно с этим пронзительным, возвышенным чувством в его душу змеей скользнула и ревность. Николя Фуке, этот знаток женщин, сразу рассмотрел в Анжелике тот удивительный шарм, ту колдовскую притягательность, что с первого взгляда заворожила и самого Жоффрея, и, как оказалось позже, маркиза де Монтеспана. Что и говорить, сияющая красота девушки в сочетании с ее природной естественностью покорила всех мужчин, находящихся на приеме. И если бы Жоффрей мог предъявить права на нее, быть полностью уверенным в том, что она испытывает к нему ответные чувства, то муки ревности, которые он испытывал в тот момент, не были бы такими жгучими. Но ему оставалось лишь издали наблюдать за тем, как она улыбается господину суперинтенданту, как он склоняется к ней, чтобы прошептать что-то на ушко, как они кружатся в танце, как соприкасаются их руки...

В тот момент он был готов поверить словам Франсуазы о том, что Анжелика - просто хитрая кокетка, которая ищет себе покровителя. Более того, он желал в них поверить - ведь тогда он смог бы избавиться от неведомой ему ранее боли, что терзала его сердце. Никогда прежде ни одна женщина не занимала настолько его мыслей, не завладевала его чувствами, ни одной не удавалось коснуться его души, которая, как он думал, надежно защищена крепким панцирем здорового цинизма много повидавшего и много испытавшего мужчины. Жоффрей всегда относился к женщинам с легким пренебрежением, как к прекрасным безделушкам, которые можно легко заменить одну на другую, но с Анжеликой он вдруг осознал, что способен не только на страсть - мимолетную и не оставляющую никакого следа в его памяти, а на искреннюю привязанность - ту, что дарит и безмерную радость, и жестокую муку. Желал ли он этого? Хотел ли открывать эту новую, неизвестную доселе ему самому грань собственной натуры? Осознавать, что он так же уязвим, как и другие, а может быть, и еще сильнее...Жоффрей почти убедил себя в том, что весь круговорот тех чувств, что он испытывал к Анжелике - не более, чем временное помешательство, что, стоит ему больше не встречаться с девушкой, и он забудет о ней, как и обо всех остальных, что прошли через его жизнь, но как только он увидел ее одинокую хрупкую фигурку у бассейна в оранжерее, его сердце учащенно забилось. Граф твердо решил, что будет вести себя с ней холодно и отстраненно, что больше не позволит себе ни одного знака внимания в ее адрес, но Анжелика снова обезоружила его своей непосредственностью, ребячливостью, в которой не было ни капли кокетства. Как она была смущена, когда, споткнувшись, упала в его объятия, как ошеломлена, когда он надел ей на ногу слетевшую туфельку, и, когда ее очаровательное личико, вспыхнувшее румянцем, склонилось к нему - в то мгновение он действительно ощутил себя принцем из сказки, нашедшим свою возлюбленную.А потом они медленно прогуливались по оранжерее, и он словно ее глазами видел красоту цветущих среди зимы цветов и глубокую зелень листвы апельсиновых деревьев, вдыхал их сладкий аромат, любовался звездами, светившими им одним в этом мире... И когда пласт снега, соскользнувший откуда-то сверху, неожиданно обрушился на стеклянную крышу, граф вздрогнул от неожиданности - так глубоко погрузился он в свои фантазии в тот момент. Но и Анжелику шум испугал настолько, что она, отпрянув, прижалась спиной к его груди, отчего все разумные мысли моментально вылетели у него из головы, и осталось только одно желание - сумасшедшее, сводящее с ума - коснуться губами ее губ, хотя бы один раз, чтобы узнать их головокружительную прелесть. И когда Анжелика повернулась к нему, взглянула на него своими чудными глазами и несмело потянулась к его губам - все его существо устремилось к ней навстречу. Не будь этого неожиданно вспыхнувшего порыва с ее стороны, возможно, граф нашел бы в себе силы удержаться в рамках благоразумия, но как он мог противостоять искушению ответить на этот древний, как мир, призыв? Видит Бог, это испытание оказалось непосильным для него, как, впрочем, и для любого смертного, в чьи объятия волей случая попала бы эта зеленоглазая богиня.

Внезапно, словно чего-то испугавшись, Анжелика замерла на месте, и в ее взгляде промелькнуло замешательство, но Жоффрей уже не мог противиться силе свой страсти: он обхватил ладонями лицо девушки, в свете луны казавшееся ему каким-то нереальным, как будто прозрачным, и завладел полураскрытыми, словно лепестки розы, губами. С этого момента его сознание словно раздвоилось: та часть, которая наслаждалась прикосновением к ее телу, свежестью и сладостью ее уст, требовала, чтобы он увез девушку с собой в Лангедок, наплевав на все правила приличий и осуждение света. У него был маленький замок в Беарне, где они жили бы вдали от всех, кроме того, они могли бы путешествовать по Италии, Англии, Германии... Господи, да они могли бы быть счастливы в любом месте... только он и она, вместе... Другая часть, разумная, рациональная, сурово твердила ему, что он просто глупец, что то, что он собирается сделать, навсегда разобьет жизни и ему, и ей, и, эгоистично желая счастья для себя, он навсегда сделает несчастной Анжелику. Эти мысли рвали его напополам, но когда Жоффрей, повинуясь почти нечеловеческим усилиям, оторвался от губ девушки, увидел ее запрокинутое вверх лицо, пылающее неподдельным чувством к нему, ее золотые локоны, в беспорядке рассыпанные по плечам, ее глаза, в которых читалось желание снова слиться с ним в поцелуе, единственное, что он смог сделать - это выдохнуть ее имя, которое отныне составляло для него альфу и омегу стремлений, всю суть мироздания... Он больше не думал ни о чем, и только руки Анжелики, обвившиеся вокруг его шеи, ее тело, прижатое к нему, ее губы, ищущие его, имели значение, а весь остальной мир с его лживой моралью и дурацкими правилами мог катиться к дьяволу!

Возможно, само Провидение привело маркиза де Монтеспана в оранжерею. Его неожиданное появление помогло Жоффрею вырваться из власти дурманящего безумия, в которое он погрузился с головой, забыв обо всем рядом со своей золотоволосой Мелюзиной. Возможно, именно оно и помогло Жоффрею осознать, что у него нет никаких прав на любовь этой девушки, и что для того, чтобы она была счастлива, он должен отказаться от нее. Окончательно граф уверился в своем решении, когда Анжелика коснулась ладонью его камзола в том месте, где билось сердце, в котором отныне она заняла очень важное место. Тревога в ее потемневших от волнения глазах, бледное, как полотно, лицо, обращенное к нему - все это недвусмысленно говорило о том, что он был не просто небезразличен ей, а что она действительно искренне переживала за него. Разве мог он допустить, чтобы Анжелика и дальше рисковала своей репутацией, своим положением в обществе ради него, ради человека, который ничего не мог ей дать, кроме позора и бесчестья?

Его мысли звучали в унисон со словами, которые бросал ему в лицо взбешенный и отчаянно влюбленный молодой человек. Но в момент, когда маркиз произнес:"Уверен, что вы не любите ее...", в душе Жоффрея как будто что-то перевернулось. Граф наконец-то смог признаться самому себе в том, что он любил эту зеленоглазую фею с пылкостью, не уступающей пылкости маркиза, а, помимо того, им владела абсолютная уверенность, что Анжелика предназначена ему судьбой, что она - та возлюбленная, о которой он так долго мечтал, которую искал во всех женщинах, что попадались ему на жизненном пути, но нашел слишком поздно. Теперь он точно знал, почему был готов отпустить девушку, почему, наперекор своим желаниям, решил больше не искать встреч с ней - потому что он любил ее и сделал бы все, что угодно, лишь бы она была счастлива, пусть даже и не с ним....Дуэль с маркизом де Монтеспаном с этого момента превратилась в простую формальность - граф уже тогда знал, что уедет в Тулузу, покинет Париж и больше никогда не будет напоминать Анжелике о себе. И что маркиз - горячий молодой задира, искренне любящий девушку - сможет составить ей достойную партию. Граф уйдет с его дороги, чего бы ему это ни стоило, сохранит ему жизнь, даже если у него будет возможность его убить, а потом отправится в Лангедок с женой, которую выбрал сам и которая теперь до конца жизни будет связана с ним неразрывными узами.

Жоффрей в который раз поразился тому, как близко было его счастье с любимой женщиной, если бы в свое время он не посчитал партию с провинциальной баронессой невыгодной для себя. Судьба жестоко посмеялась над ним, сведя их вместе в момент, когда уже ничего нельзя было исправить, показав ему, какой неодолимой силы чувство он способен испытывать, и какое блаженство он мог получить в ответ на свою любовь. Ему неожиданно пришло в голову, что впервые он испытал на себе власть тех колдовских чар, в которых его обвиняли бывшие любовницы и фанатичные церковники. Колдунья в обличии ангела приворожила Дьявола - что могло быть невозможнее... и естественнее?..

Всю ночь Жоффрей простоял около окна, прижавшись горячим лбом к холодному стеклу, всю эту бесконечную ночь, не чувствуя ни онемения в затекшем от неудобной позы теле, ни боли в покалеченной ноге - что значили все эти неудобства сейчас, когда его сердце рвалось на части от невозможности быть с той, которая была ему нужнее всего. Когда небо начало светлеть, он вышел из своего странного оцепенения и едва не упал, настолько одеревенели все его члены. "А ну как я не смогу удержать в руках шпагу - вот будет умора!", - с каким-то мрачным весельем подумал Жоффрей, разминая отдающиеся резкой болью на каждое движение руки. Но он не даст Судьбе так легко расправиться с ним. Слишком давно они с ней играют в эту смертельную игру, чтобы он за здорово живешь уступил ей победу. И, в конце концов, все сложится наилучшим образом. Эта ночь закончилась, закончится и его тоска. Все пройдет, только надо идти вперед...***Прибыв к месту дуэли верхом, граф спешился и бросил поводья д'Андижосу, который должен был быть его секундантом. Заспанный маркиз, которого слуга графа вытащил прямо из кровати, куда он рухнул буквально перед рассветом, пируя с друзьями-гасконцами в "Серебряной башне"**, что-то невразумительно пробормотал, сползая со спины своей гнедой кобылы. Черный жеребец графа недовольно всхрапнул, словно осуждая хозяина за то, что тот передал его в руки такому недотепе.- Бернар, дружище, вижу, морозная свежесть этого утра не помогла тебе проснуться, - хлопнул д'Андижоса по плечу де Пейрак.- И охота вам махать шпагой в такую рань, - проворчал маркиз, привязывая лошадей к стоящему неподалеку дереву.- Увы, не я устанавливал условия поединка, - развел руками граф. - Но, по чести говоря, мне не терпится развязаться с этим делом побыстрее.- И мне тоже, - зевнул д'Андижос. - А после завалиться спать до вечера. Где же ваш, соперник, мессир?

- Думаю, скоро появится, - рассеянно ответил Жоффрей, тщательно утаптывая выпавший за ночь на небольшой полянке снег. Любая ямка, любой незаметный под пушистым белоснежным покрывалом выступ могли оказать роковое влияние на исход боя. Не стоило попусту рисковать неожиданным падением или даже секундной потерей равновесия - все это могло привести к самым печальным последствиям.- И что же вы не поделили? - хохотнул маркиз, присоединяясь к нему.Граф промолчал.- Вот же безумец, - продолжал тем временем д'Андижос. - Не побояться бросить вызов первой шпаге Лангедока! Не иначе, он изрядно перебрал, а то...- Бернар, - прервал его Пейрак. - Я хочу, чтобы и эта дуэль, и ее причины остались в тайне. Понимаешь меня?- Господи, да здесь замешана дама! - глаза маркиза широко распахнулись, а губы расплылись в широкой улыбке.

Граф так выразительно посмотрел на приятеля, что тот немедленно замолчал.- А вот и они! - воскликнул д'Андижос через некоторое время, когда увидел двух приближающихся к рощице всадников. Один из них сорвал с головы шляпу и помахал стоявшим на краю поляны мужчинам.- Черт возьми, да это же Пегилен! Теперь все понятно, - воскликнул маркиз. - Это шутка! Не будете же вы в самом деле драться с ним...- Замолчи, - коротко одернул его Пейрак. - Господин де Монтеспан, - поприветствовал он молодого человека, который приехал вместе с Лозеном.- Мессир де Пейрак, - холодно ответил тот, спешиваясь.- Ну что ж, все в сборе, - кивнул граф. - Можем приступать.Пока соперники раздевались, д'Андижос негромко спросил у Лозена:- Что между ними произошло?- Не имею ни малейшего понятия, - отозвался Пегилен. - Луи молчит, словно рыба.

- Он вызвал Пейрака, ведь так? - продолжал допытываться маркиз.- А какое это имеет значение? - отмахнулся де Лозен. - Главное, чтобы они не поубивали друг друга.- Я думаю, тут замешана женщина, - понизив голос, проговорил д'Андижос.- О, как это пикантно! - воскликнул Пегилен и жадно поинтересовался: - И кто она?- Пейрак хотел оставить это в тайне.- О-ля-ля, а дельце-то становится все интереснее! - Лозен в невероятном возбуждении потер руки.Тем временем Пейрак и Монтеспан сняли с себя рубашки и остались голыми по пояс. Д'Андижос невольно поежился.- Какой холод! У меня зуб на зуб не попадает.- Скоро здесь будет очень жарко, - с какой-то хищной улыбкой проговорил Пегилен и даже подался немного вперед, чтобы не упустить ни одного мгновения начинающегося поединка.Противники заняли оборонительные позиции. Некоторое время они присматривались друг к другу, кружа по поляне и делая обманные выпады. Хорошо утоптанный снег слегка поскрипывал у них под ногами. Было видно, что оба - отличные фехтовальщики, каждое их движение было доведено до автоматизма, а шпага была словно продолжением руки. Когда клинки дважды со звоном скрестились, Монтеспан сделал глубокий выпад, метя в грудь графа. Тот с легкостью отбил удар, но отметил, что с маркизом надо держать ухо востро. Бой шел в абсолютной тишине, хотя обычно горячие южане громко бранились, наскакивали друг на друга, как боевые петухи, и старались оглушить противника яростными выкриками. Монтеспан же был полностью сосредоточен на бое, который вел по всем правилам фехтовального искусства, и в его взгляде читалась явная решимость убить де Пейрака. Граф с беспокойством отметил, что его первоначальный план свести поединок к ничьей, скорее всего, неосуществим. Маркиз будет сражаться до последней капли крови, а образ Анжелики, которую он вчера застал в объятиях Жоффрея, будет служить ему дополнительным стимулом. Его нужно вывести из себя, заставить совершить ошибку - решил про себя граф, иначе этот бой окончится смертью одного из них. А убивать юношу он не хотел.- Закройтесь, сударь! - насмешливо выкрикнул Пейрак и растянулся в низком выпаде, почти касаясь земли, с намерением ранить противника в бок. Тот мгновенно отскочил в сторону, но шпага графа успела оставить легкий росчерк на его коже, и длинный порез немедленно набух каплями крови.- Следите лучше за вашей защитой, мессир, - процедил сквозь зубы Монтеспан. Казалось, он даже не обратил внимания на рану.- Мне ни к чему опасаться столь неопытного противника, - продолжал граф выводить его из себя. - Пожалуй, я даже дам вам фору... - с этими словами он широко развел руки в стороны и отвесил молодому человеку шутливый поклон.Тот не поддался на провокацию и остался стоять на месте, лишь желваки на щеках выдавали крайнюю степень его гнева.- Помилуйте, господин де Монтеспан, вы так и желаете оставаться на вторых ролях? - притворно изумился Пейрак. - Я был о вас лучшего мнения.- Вам не удастся спровоцировать меня на необдуманные поступки, - мотнул головой маркиз. - Я здесь, чтобы убить вас, и, клянусь Богом, я это сделаю!- Так чего же вы ждете? Что меня поразит молния с небес? - обидно расхохотался де Пейрак и возвел глаза к низко нависающим свинцовым облакам, через которые не пробивался ни один лучик света.Этого Монтеспан снести уже не смог - долгое напряжение, в котором он находился, прорвалось наконец в стремительной атаке. Всю насмешливость и некоторую вальяжность графа как ветром сдуло - он весь подобрался, как зверь перед прыжком, и его шпага, еще мгновение назад отведенная в сторону, встретила шпагу противника, жалобно зазвенев от силы удара, которую тот вложил в него.- Так-то лучше! - удовлетворенно кивнул Жоффрей.Теперь противники сражались в полную силу. Сосредоточенная собранность маркиза, с которой он приступил к бою, сменилась яростной горячностью. Глаза его налились кровью, губы искривились в ужасной ухмылке, лицо перекосило гневной гримасой - теперь он теснил графа с силой, которая испугала даже видавших виды секундантов.- Эй, полегче! - выкрикнул обеспокоенный д'Андижос. - Господа, не хотите же вы в самом деле...Конец его фразы потонул в победном крике Монтеспана, которому удалось достать графа - шпага прошла по ребрам всего в нескольких сантиметрах от сердца, и, если бы не молниеносная реакция Пейрака, он лежал бы сейчас на снегу, обагряя его белоснежный покров своей кровью.- Браво, - выкрикнул он. - Теперь я вижу, что вы и вправду серьезно настроены!- Серьезнее не бывает! - опьяненный этой маленькой победой, маркиз потерял бдительность и снова кинулся в атаку на Жоффрея, желая завершить так удачно начатое дело.Именно этого граф и хотел. Дождавшись, пока противник приблизится к нему на длину удара, он сделал почти незаметный шаг в бок и пропорол бедро юноши так глубоко, что казалось, его плоть разошлась в стороны, как при разделке туш в лавке мясника. Маркиз упал на землю, тщетно пытаясь свести вместе концы раны, из которой хлестала кровь. Жоффрей носком сапога откинул в сторону его шпагу и склонился над раненым.- Думаю, нам стоит закончить этот бой, - тихо проговорил он, чтобы его не услышали д'Андижос и Лозен, которые бежали к ним через поляну. - Вчера, хоть вы можете мне и не верить, я внимательно слушал вас. Во многом вы правы, но не во всем. И только по этой причине я оставил вас сегодня в живых - воспользуйтесь тем шансом, который я вам предоставил.Монтеспан, превозмогая адскую боль, выдохнул:- Это значит, что вы оставите ее в покое? Слово чести?Граф ничего не успел ответить, как из-за деревьев показался небольшой конный отряд, состоящий из нескольких гвардейцев во главе с маршалом де Тюренном***. Жоффрей вспомнил, что вчера он был у них на приеме в Ботрейи со своей женой Шарлоттой, которой присутствующий здесь Лозен приходился внучатым племянником****. Увидев дядюшку, который с трудом переносил своего взбалмошного родственника, и у которого тот старался бывать как можно реже, несмотря на его обширные связи и поистине неограниченное влияние, Пегилен в отчаянии прошептал:- Мы пропали!

Маршал легко соскочил с коня и неспешным шагом направился в сторону живописной группы из двух раненых бойцов и их секундантов.- Так-так, господа, - проговорил он, слегка склоняя голову в приветствии и цепким взглядом обводя присутствующих. - Думаю, вам известно, что дуэли запрещены. Вы арестованы именем короля! Попрошу вас сдать оружие и следовать за мной*****.________________*В 1651 году постановлением маршалов Франции были пресечены все попытки оправдать поединки. В то же время король своим декретом напоминал о старинных запретах и поручал правосудию наказывать дуэлянтов. Разбирать эти дела предоставлялось тем же маршалам – ?судьям в сапогах?, что подчеркивало разницу между воинской доблестью и бесшабашностью дуэлянтов. В том же 1651 году дворяне, входящие в Братство Святого Причастия, поклялись отказаться от дуэли, и вскоре их примеру последовали депутаты от дворян Штатов Бретани и Лангедока. В публичных заявлениях уже нельзя было говорить о поединках иначе как с осуждением.

**В 1582 году между Сеной и бернардинским монастырем появился весьма изысканный постоялый двор, примыкавший к одной из башен городской стены. Он получил название ?Le Tour d'Argent? (?Серебряная башня?), в котором утомленные от долгого путешествия аристократы могли получить качественную еду за весьма умеренные деньги, а также поиграть в карты?. При Людовике XIV двор частенько специально приезжал из Версаля, чтобы пообедать в ?Le Tour d'Argent?. Герцог Ришелье удивлял своих гостей, потчуя их мясом быка, приготовленного тридцатью различными способами. На десерт подавали популярную новинку – кофе. Мадам де Севинье признавалась, что лучший шоколад подавали именно здесь, в ?Le Tour d'Argent?. Из окон открывался вид на Сену и Нотр-Дам-де-Пари.***Анри де Ла Тур д’Овернь, виконт де Тюренн - знаменитый французский полководец, маршал Франции (1643) и главный маршал Франции (1660). Представитель рода Латур д’Овернь.****Анри-Номпар де Комон, герцог де Ла Форс, младший брат маршала де Тюренна, был отцом Шарлотты де Комон, графини де Лозен, матери Антуана Номпара де Комон, маркиза де Пюйгилема.*****В 1651 году королевским эдиктом против дуэлей был учрежден суд чести под председательством маршала Франции, который имел право арестовывать дуэлянтов.