Глава 2 (2/2)
— Вы хорошо ездите верхом? — спросил Арман.
— Да.
— Хотите, оседлаю для вас Хана!?
— С удовольствием! — ответил Пейрак и, потрепав фриза по гриве в последний раз, повернулся к конезаводчику. — Только может чуть позже.
— Тогда идемте, я покажу вам остальных лошадей!
Арман вновь поманил Жоффрея за собой тем же жестом, что и ранее, напоследок бросив своему помощнику:
— Жан, как закончишь с Мелюзиной, оседлай Хана.
— Хорошо, — отозвался служащий.
***
Осмотр лошадей занял совсем немного времени — гораздо меньше, чем ожидал Жоффрей.
На первый взгляд конезавод выглядел большим, но на деле выяснилось, что он наполовину пустовал. Из пяти конюшен две совсем не использовали, а остальные три были заполнены лишь частично.
Французские сели[4] оказались основной породой, разводимой в ?Монтелу?. Из других европейских, кроме виденных ранее двух бельгийских теплокровных, здесь содержались одна голштинская и одна вестфальская лошадь. Как пояснил Арман Сансе, эти животные не принадлежали ?Монтелу?, а находились на постое, поскольку их хозяева не имели личных денников.
В целом, владельцы около десяти животных арендовали стойла в ?Монтелу? и такой вид деятельности служил дополнительным источником заработка для конезавода. За весьма умеренную плату семья Сансе брала под свою опеку лошадей тех, кто не мог построить отдельную конюшню или был слишком занят, чтобы уделять все свое время экзотическому питомцу.
Основной статьей дохода для конезавода оставалось конечно же разведение лошадей. В данный момент в ?Монтелу? росло около пяти жеребят. Они располагались в отдельной конюшне с более просторными стойлами рядом со своими матерями.
Сам Арман Сансе оказался простодушным человеком. Он радовался таким обыденным вещам, как погожий день, хороший аппетит у питомцев или рождение нового жеребенка. Он трепетно ухаживал за животными, находя в этом наивысшее удовольствие, явно мог часами с упоением рассуждать об особенностях той или иной породы и на память знал родословную чуть ли не всех своих лошадей.
Но Жоффрей постепенно проникался к нему жалостью. Несмотря на то что за последние три года ?Монтелу? улучшил показатели, тень банкротства все равно маячила над ним, словно голодный стервятник. А Арман похоже не замечал этого. Он словно не видел печать неизбежно приближающегося упадка, лежащую на всем конезаводе.
Пока она не сильно бросалась в глаза. Лошади содержались в хороших условиях, видно было, что животных здесь любят и уделяют им много внимания. Но порой можно было заметить такие мелочи, как где-то подгнившая балка, где-то покосившаяся дверь, выбитое окно, замененное не новым стеклом, а фанеркой, старое потертое седло, затесавшееся в стопке других, тоже старых, но еще сохранивших приличный вид…
Все это говорило о том, что владельцы выделяют деньги только на самое необходимое, на то, без чего лошади не могли выжить: корм, свежее сено, лекарства, подковы и сбруя, зарплаты немногочисленным специалистам. А вот все остальное постепенно приходило в негодность. Если так пойдет и дальше, конезавод неминуемо ждет гибель.
В таких обстоятельствах Жоффрей еще больше недоумевал, почему Арман так сопротивляется продаже небольшой части земель. Ведь это могло решить многие проблемы ?Монтелу?! И самого Жоффрея де Пейрака тоже!
Но Жоффрей ни словом не обмолвился об этом. Арман продолжал считать, что Пейрак присматривает себе лошадь для покупки и самозабвенно расхваливал каждое животное, а Жоффрей не спешил убеждать его в обратном.
***
Наконец, осмотрев все денники, мужчины вышли на центральную аллею. Они не спеша шли, продолжая беседовать о лошадях, когда Жоффрей заметил в дальнем манеже еще одного фриза с невероятно длинной почти достающей до земли гривой, который бегал под седлом кругами на корде[5] под присмотром конюха.
— Еще один голландец? — поинтересовался Жоффрей. — Я их больше у вас не видел.
— Да, это Гефест, — со вздохом произнес Арман. — Моя непроходящая головная боль!
— А что с ним не так?! — удивился Жоффрей.
— О, это целая история! Дело в том, что Гефест — сын Хана!
— Вот как?!
— Да. Хана мне привез на постой один бельгиец. С виду вполне приличный человек, оплатил все, как полагается, на год вперед. Но потом исчез! Я не смог его разыскать по тем координатам, что он оставил, а сам он так и не появился! — Арман обескураженно пожал плечами. — Понятия не имею, что с ним могло приключиться. Но Хан так и остался у нас. Он прекрасный конь, не доставляет особых хлопот, и, хотя его содержание обходится в копеечку, у меня духу не хватает его выгнать. Он доставил нам неприятность только один раз, когда сбежал из стойла и покрыл одну из моих кобыл. Результатом стал Гефест.
Арман снова тяжело вздохнул.
— Это случилось шесть лет назад, но я до сих пор раздосадован этим происшествием. Дело в том, что по контракту я не имею права случать животных, находящихся на постое. Но мы не уследили за Ханом. Сам не знаю, как это произошло. По всем правилам коневодства Гефест принадлежит хозяину Хана, но он непонятно где и теперь бог его знает, что мне со всем этим делать. Ситуация усугубляется еще и тем, что Гефест родился с совершенно неуправляемым нравом да к тому же бракованным. Видите у него на носу белая проточина[6]?
— Да.
— У фризов подобные отметины не допускаются. Так что он не годится для дальнейшего разведения породы. И сделать я с ним ничего не могу: не могу кастрировать, не могу отдать на другую конюшню. Это исчадие ада сбрасывает из седла всех всадников, покалечил нескольких моих конюхов. Я даже грешным делом думал усыпить его, но у меня рука не поднимается. Да и дочка меня не простит. Гефест — ее любимец. И, как бы удивительно это ни звучало, он отвечает ей взаимностью. Слушается только ее одну! Никого не подпускает к себе, а в ее руках становится ласковым, словно котенок!
Жоффрей невольно рассмеялся.
— Похоже ваша дочь нашла к нему особый подход!
— Она заявила мне, что если я хоть пальцем трону Гефеста, она уедет из ?Монтелу? и никогда сюда больше не вернется! Вы представляете?! Теперь я вынужден заставлять конюхов заниматься с Гефестом на корде, чтобы избавить его от лишней энергии перед тем, как дочь сядет в седло. Мне по настоящему делается дурно, когда вижу ее на этой лошади!
Пока мужчины говорили, они приблизились к манежу и остановились около высокого деревянного парапета, ограждающего площадку. В этот же момент Гефест, будто решив подтвердить звание самого норовистого коня, взбрыкнул и, отказавшись выполнять очередной аллюр, угрожающей поступью двинулся на конюха. Молодой мужчина — высокий широкоплечий детина с грубыми чертами лица в шапке бини и дутой куртке — тут же бросился наутек и залез на изгородь рядом с тем местом, где стояли Арман и Жоффрей. Гефест уже было набравший скорость, вынужден был остановиться, так и не достав свою добычу. Ему для этого не хватило длины повода, прикрепленного одним концом к уздечке, а вторым к деревянному столбику, намертво вбитому в центре манежа.
— На мясо тебя пустить! — гневно выкрикнул конюх, пригрозив коню кулаком.
Гефест, словно поняв о чем говорил мужчина, зло фыркнул и начал бить копытом усыпанную снегом землю, так что белые комья разлетались во все стороны.
— А ты не заставляй его делать аллюры! — сказал Арман. — Я уже много раз говорил тебе об этом, Николя! Ты никогда не сломишь его характер. Просто заставь его бегать, чтобы у него поубавилось сил!
— Вот сбросит он однажды вашу дочь, посмотрим, что вы тогда скажете! — с мрачным видом пробормотал конюх.
Арман ничего не ответил. Лишь только устало склонил голову и прикрыл глаза. Он, очевидно, и сам страшился подобного исхода событий, но покорялся многочисленным обстоятельствам.
Разговор ненадолго прервался. Мужчины продолжали стоять молча и мысли каждого так или иначе были обращены к коню. Николя размышлял над тем, как все-таки приручить норовистого упрямца, Арман думал, как убедить дочь не садиться верхом на Гефеста, а Жоффрей, незнакомый с выходками животного, любовался его грациозным видом.
Стоило отметить, несмотря на тонкую, похожую на полумесяц проточину, спускающуюся между глаз животного по носу, конь выглядел просто великолепно. Черная шерсть лоснилась по всему широкому корпусу с изящными изгибами, гордо посаженную голову украшали строгие уши, длинная волнистая грива ниспадала мягкими волнами по мощной шее. Густые щетки на ногах — фризы, давшие название всей породе, словно юбки с налипшим снегом, прикрывали блестящие копыта. Избавившись от общества конюха, Гефест как-будто немного успокоился. По крайней мере он перестал бить землю, его дыхание стало ровнее. Он отошел ближе к центру манежа и оставался там.
Некоторое время спустя скакун настороженно вскинул голову, словно услышал что-то, а затем издал радостное ржание. Проследив за взглядом лошади, Жоффрей увидел, что с противоположной стороны манежа на площадку зашла молодая девушка. Она появилась совершенно неожиданно откуда-то со стороны конюшен, спокойно открыла калитку и уверенной походкой направилась к коню.
Невысокого роста с точеной фигуркой, похожей на статуэтку, она была одета в короткую жокейскую курточку и сапоги для верховой езды, белые бриджи плотно облегали стройные округлые бедра. Белокурые волосы девушка собрала на затылке в высокий хвост и заплела. Коса была настолько длинной, что спускалась ниже пояса, и Жоффрей восхищенно подумал, что, наверное, когда она распустит волосы, они будут доходить ей до бедер.
И вдруг перед его мысленным взором эта девушка предстала в образе обнаженной тициановской мадонны, обласканной нежными, струящимися по бархатистой коже, солнечными лучами, в обрамлении золотистой массы роскошных волос. Картина оказалась настолько яркой и дразнящей, что Пейрак, обескураженный выходками собственного воображения, даже встряхнул головой, чтобы отделаться от манящего наваждения.
Девушка тем временем подошла к Гефесту, отстегнула корд, что-то негромко сказала коню и с ним тут же произошла разительная метаморфоза. Он покорно склонил голову и позволил ласково потрепать себя за загривок.
— О, сейчас будет представление! — бросил Николя.
И не ошибся. Девушка произнесла какую-то команду и Гефест, отставив переднюю ногу, пригнулся до самой земли, словно имитируя человеческий поклон. Затем позволил ей сесть в седло. Едва ее ступни оказались в стременах, фриз поднялся и безропотно двинулся вдоль парапета, установленного по периметру манежа.
— Я же говорил! — Николя хлопнул рукой себя по бедру. — Если Анжелика попросит, он ей и чечетку станцует!
Взгляд Жоффрея тут же метнулся к конюху.
— Как вы сказали?!
— Это моя дочь, — пояснил Арман Сансе. — Анжелика, дорогая! — обратился он к девушке, повысив голос, чтобы она его услышала. — Подойди, будь добра, я представлю тебя нашему гостю!
Девушка приветливо помахала рукой отцу и направила лошадь прямо к ним.
Жоффрей застыл в ожидании, устремив неотрывный взгляд к той, которой предстояло решить его судьбу. И по мере ее приближения, чем отчетливее Пейрак мог рассмотреть черты ее лица, тем больше он приходил в замешательство, приправленное тайным ликованием.
Она оказалась настоящей красавицей! Правильный овал лица украшали гармоничные тонкие черты, соболиные брови разлетались, словно крылья птицы, над огромными малахитовыми глазами, обрамленными густыми ресницами. Из приоткрытых губ вырывалось легкое дыхание, превращающееся на холоде в едва заметные облачка пара. На нежных щеках играл розовый румянец.
Девушка устремила на него внимательный изучающий взор. Сначала он охватил его фигуру в целом, ненадолго замер на лице, скользнул по его поврежденной левой щеке…
Жоффрей был хорошо знаком с подобным женским взглядом. Обычно в следующее мгновение в глазах женщины вспыхивал огонек узнавания, затем любопытства и заинтересованности, означающий, что представительница прекрасного пола не против продолжить знакомство. Однако по непонятной причине во взоре Анжелики Сансе отразилось беспокойство, которое тотчас сменилось неприязнью.
— Познакомся с месье Жоффреем де Пейраком, — начал Арман. — Он приехал…
— Я знаю, зачем он приехал, — перебила отца Анжелика.
Едва заметным движением вздернув подбородок, она бесстрашно посмотрела Пейраку прямо в лицо.
— Мой ответ — нет! — отрезала она.
Ничуть не смущенный подобной отповедью и напрочь сраженный красотой девушки, Жоффрей рассмеялся.
— Я тоже рад с вами познакомиться, мадемуазель! — сказал он.[1] Денник для лошади — огороженное пространство в здании конюшни, где животное находится большую часть времени зимой.[2] Стрелка — часть копыта лошади, располагается у задней его стороны и имеет клиновидную форму.[3] Фризская лошадь (Фриз) — порода лошадей, выведенная в Фрисландии, провинции на севере Нидерландов в XVI—XVII веках. Используется для каретных упряжей. Лошадей также называют ?черным золотом? или ?черными жемчужинами? Голландии.[4] Французский сель, или французская верховая (фр. Selle Fran?ais) — порода домашних лошадей.[5] Корда (от фр. Corde — верёвка) — специальный шнур длиной около 7 метров, использующийся для выездки лошади. Один конец крепится карабином к узде, второй держит в руке кордовой или крепят к специальному столбу, пока лошадь движется по кругу.[6] Проточина — отметина в виде полосы белой шерсти, проходящей по переносью лошади.