IV (1/2)

540 ГСД. За несколько месяцев до вторжения рыцарей Империи в Тарлад.

Минуло три скоротечных года с последней нашей встречи с Раилагом. Время бежало так лихо и стремительно, словно кто-то вел за ним безостановочное, опасное преследование и дышал в затылок, готовясь вцепиться зубастой пастью в горло. Оттого прошедшие лета запомнились лишь небольшой долей мало примечательных событий и уже скоро грозились кануть в забытие, предоставив иным деяниям потревожить покойный быт и осесть безумной паникой в сердцах.Аббатство неспешно вело ту же рутинную канитель, только в последние полгода без каких-либо объяснений заявились рабочие и начали расширять лазарет, монастырскую кухню, хранилище, где складировалось мясо с фруктами и овощами, начали создаваться дополнительные пристройки, заполняемые кроватями и шкафами, даже умудрились оттяпать кусок прекрасного сада под новые секции лошадиных стойл.

Помимо конструктивных переделок изменения коснулись нашего ежедневного расписания: стало меньше уроков по грамматике, вовсе убрали арифметику и географию, заменив их на дополнительные занятия по ботанике, анатомии, магии света и удвоили количество месс, от пения которых к концу дня изнывали связки.

Поначалу мы с младшими сестрами верили словам аббатисы, убеждавшей, что эти преображения связаны с выделением средств из казны на улучшение нашего монастыря и вскоре ожидается прибавка послушниц. Однако понаблюдав за взволнованной и напряженной реакцией девушек постарше, что предпочитали успокаивающую мяту и пустырник прочим травам, мы начали догадываться: они не попросту ходят с мрачным выражением лиц и при любом удобном случае шепчут молитвы.

В тот же период стали с повышенным усердием выделять послушниц, которые делали бо?льшие успехи на фоне остальных. Так начитанность, в меру трудолюбие и скромные амбиции привели к тому, что меня возвысили до ранга весталки и нарядили в платье цвета Эльрата. Я была рада новому витку и с любознательностью ребенка внимала знаниям, благодаря которым можно исцелять раны.

К слову, Гвендолин с ее взбалмошностью и нерасторопностью так и осталась крутиться в рядах послушниц, едва ли не при каждом разговоре сочась ядом и недовольством от того, что я продвинулась быстрее нее. Попытки донести причины такого исхода не приносили результата, девушка только резко отмахивалась от доводов и бранила аббатису, делая ее виноватой во всех грехах.

Становилось невыносимым и дальше поддерживать отношение с человеком, который не желает брать на себя ответственность и упрекает кого угодно только не себя в бедах, выпавших на его долю. Как и ожидалось, после того как ее сокровенные мечты оказались сожжены безжалостностью эльфа, Гвендолин несколько дней лила слезы, не желая выходить из своей кельи. Какие только бранные и обидные слова не летели в сторону остроухого. Иногда я порывалась встать на его защиту и уличить черноволосую во лжи, но каждый раз останавливала себя — пусть сокрушается, сколько пожелает, свои выводы я уже сделала.

За все время мне так и не удалось поблагодарить Раилага. Он реже появлялся в городе, сторонился монастыря, словно тот кишел демонами и бесами, и пару раз встречаясь со мной взглядом, в приветствии кисло вскидывал руку и тут же удалялся. Я понимала причины, по которым он больше не хотел связываться с девицами из святого пристанища, потому каждый раз с тяжестью на сердце отворачивалась и направлялась по своим делам.

Однажды вместо того, чтобы изучать до потери пульса свитки в библиотеке меня, как главную, отправили с послушницами и иными младшими кухонными помощниками в город, чтобы накормить голодающих. Обычно мы принимали нищих в стенах аббатства, но не так давно обветшалая кровля не выдержала напора дождя и заполнила трапезную огромными лужами, посему было решено нагружать телеги бочками и котлами с приготовленным съестным, запрягать лошадей и направляться на центральную площадь.

К полудню мы прибыли в нужное место, быстро разгрузились, определили наиболее удачные места для выдачи еды и осмотра больных и приступили к работе.

Майское солнце приятно ласкало бледные лица, а сопутствующий ему ветер трепал волосы и разносил живой гомон далеко по округе. Казалось, тех, кому требовалась помощь и поддержка было много больше обычного — скорее всего, в стенах храма эта необъятная толпа просто выглядела организованнее и потому меньше, однако я все равно сильно нервничала от возложенной на меня ответственности.

Позволить себе присесть хотя бы на десяток секунд считалось недостижимой мечтой — то и дело приходилось контролировать размер выдаваемых порций, разбираться с теми, кто лез без очереди, выпроваживать прочь случайно забредших пьяниц и прикрикивать на детей, отважно бегающих между котлами с супом, норовя их снести.

Оставив приглядывать за порядком одну из сестер, я направилась во временно разбитый лазарет, где послушницы накладывали целебные припарки, выдавали мази и средства, помогающие от головных и иных видов болей.

— Тетя, тетя! — я почувствовала, как кто-то вцепился в мой рукав и, опустив голову, увидела девочку лет десяти.

— Тебе нужна помощь, милая? — обратилась я с мягкой улыбкой.

— Очень, очень нужна! — на неумытом детском лице прослеживались влажные от слез полосы. — Отцу моему плохо, встать с кровати пятый день не в силах. Прошу, помогите!

— Конечно, милая, веди скорее.

Оставив городскую площадь, девочка провела меня по мрачным и пахнущим сыростью проулкам, где осоловело, неторопливо сновали крысы в поисках мусора и объедков. От вида грязи и затхлого воздуха мне становилось дурно, но я старалась не подавать виду и торопливо шагала за сопровождающей, подобрав складки платья, в надежде его не измарать.

Высовывающиеся из окон лица с особой неприязнью провожали меня взглядами. За спиной я слышала их плевки и речи, исполненные гневом к Эльрату, чей свет проливался лишь на избранных. В своем золотом наряде с копной пшеничного цвета волос я чувствовала себя солнечным лучом, случайно попавшим в глубокую и неприветливую бездну. Безумное желание остановиться и объяснить людям, что они не лишены божественного тепла и любви, проигрывало страху быть в лучшем случае ополоснутой грязной водой и руганью, в худшем — побоями и чем пострашнее. Я молилась скорее дойти до цели и не быть пойманной в ловушку, и спустя пару минут мы добрались до ветхого, истертого сухими ветродуями убогого домика.

Девочка провела меня внутрь, и я с порога застала лежащего на кушетке мужчину и согбенную над ним женщину, безостановочно меняющей мокрые тряпки на покрытом испариной лбу.

— Мама, я привела весталку! — заголосила с надеждой девочка, принимая объятия матери.

Женщина подняла на меня вымученные бессонными ночами и горем глаза, под которыми пролегли темные, синюшные круги.

— Здравствуйте, — поприветствовала я неуверенно. — С вашего позволения я могу осмотреть больного?

Хозяйка дома слабо кивнула и отвела дочь в другую комнату.

Слабое кряхтение вынудило меня поторопиться — за пару широких шагов я достигла кровати, на которой расположили мужчину. Выглядел он паршиво и явно, как нежилец. Впрочем, я не стала принимать поспешных выводов, пока не откинула гору одеял, которыми его накрыли едва ли не с головой. Печальный, изумленный всхлип вырвался из моей груди, когда я узрела полностью пораженную, гниющую конечность.В ту же секунду надежда покинула меня, и я упала на удачно попавшийся позади стул. Руки непроизвольно закрыли рот и приняли первую порцию слез, скатившихся тяжелыми каплями по щекам. Я понимала, что ничего не смогу сделать, даже облегчить страдания медленно умирающего человека. От слабости он не мог уже шевелиться, только подавал гулкие стоны, от которых кожа покрывалась нещадными мурашками.

— Ему уже ничего не поможет, — утвердительно и смиренно сообщила женщина, появившись рядом со мной.

— Простите. Я не в силах что-либо сделать. Мне очень жаль, — безнадежно покачала я головой, страшась вновь поднять взгляд на охваченную гангреной ногу.

— Это мне нужно извиняться, — опустившись на пол и взяв руку умирающего, горестно произнесла незнакомка и поднесла обессиленную ладонь любимого к щеке. — Моя дочь, Девона, до последнего верила в то, что ее отца можно спасти.— Если бы... если бы я оказалась здесь хотя бы тремя днями ранее, — дрожащие пальцы размазали по лицу очередной поток слез.Женщина не нашлась, что мне ответить, ведь история не любит частицы “бы”. Случилось то, что случилось, и мы не способны что-либо изменить и повелеть времени обернуться вспять. Как горестно видеть невосполнимую утрату и без того страдающей семьи.

Поднявшись на некрепких ногах, я зачитала долгую молитву, которая должна была успокоить и подготовить душу умирающего к переходу. Женщина содрогалась при каждом сиянии нательного оберега, реагирующего на святой текст белыми вспышками и побуждающим Эльрата внимать моим словам.

Когда с ритуалом было покончено, я положила руку на вздрагивающие плечи женщины и сделала единственное предложение, которое могло позволить мое положение.

— Ваша дочь находится в том возрасте, при котором аббатство принимает девочек на службу. У нее всегда будет крыша над головой, еда, даже собственная небольшая, но уютная комната. В монастыре она окажется в безопасности и тепле, а вы сможете видеться с ней, когда пожелаете. Прошу вас обдумать это и принять решение.Незнакомка неуверенно кивнула, пустым взглядом уставившись в угол. Мне же было необходимо отправиться обратно, на площадь, потому попрощавшись, я была вынуждена оставить эту несчастную семью.

Признаюсь честно идти по недружелюбным улицам с ликом смерти, маячившим перед глазами, было жутко и очень страшно. Но какой у меня выбор? Самое главное — лишь бы не заплутать и не оказаться в более дурном месте, если таковые еще имелись в этом городе.

Поглаживая себя за плечи, я целенаправленно сворачивала по переулкам, пока не услышала громкий звук разбитого стекла за спиной, за которым последовал глухой стук о стену. Развернувшись с опаской, я различила лежащую на земле фигуру человека, полностью спрятанного под дорожным плащом. В доме, откуда его, по-видимому, выбросили, стояла суматоха и крики, кто-то прорывался на улицу, но отчего-то ходящая ходуном деревянная дверь никак не открывалась.

Мышцы точно сковал холод, я оцепенело уставилась на поднимающегося с земли человека, хотя все мое нутро вопило о том, чтобы я бежала прочь, однако ноги кто-то назло залил расплавленным свинцом. Человек в капюшоне приподнялся на руках, мотнул головой, точно сбрасывал морок, чтобы прийти в себя, посмотрел на дрожащую дверь, а потом заметил стоящую в нескольких шагах меня. Я никак не могла рассмотреть его лица, настолько сильно навесы над домами укрывали эти улицы полумраком, да еще этот чертов глубокий капюшон!

Незнакомец сориентировался быстро: поднялся на ногах и хромая, насколько хватало выносливости добрался до меня, подхватил за локоть и потащил прочь, буркнув, чтобы я поторопилась. Попытки сопротивления оказались до того ничтожными и безнадежными, что впору вновь заливаться слезами и молить о пощаде. Хватка мужчины была до безобразия крепкая, как сталь, а мои слабые рывки больше походили на трепетные взмахи перышек, чем на серьезный отпор.

— Прошу вас, отпустите, — сумела подать я голос, когда меня протащили по нескольким кварталам.

— Только когда выберемся отсюда живыми, — прохрипело в ответ.Повиляв еще немного, мы, наконец, остановились в приличном районе, а людей было столько, что на нас никто не обращал внимание. Незнакомец, а возможно и спаситель от страшной удали, грузно уткнулся спиной в стену и сполз по ней вниз. Только сейчас я заметила его густо пропитанную кровью штанину в районе бедра, за которую он держался, пытаясь закрыть рану рукой.

Повинуясь первому порыву, я позабыла о необходимости в поддержании чистоты своего наряда и упала рядом с мужчиной. По его реакции я поняла, что он не ожидал такого исхода и совсем не сопротивлялся, когда я бережно убрала его руки и растянула края ткани, за которыми пряталась рана. Видеть вживую увечья, оставленные острыми клинками, было непривычно, потому что мне еще ни разу не приходилось лечить подобное, однако, засучив рукава, я обрадовалась, что сегодня не затратила энергию, необходимую для лечения.

— Не ожидал встретить именно тебя, — отозвался незнакомец, посмеиваясь.

— Простите? — я вскинула брови и вновь взглянула на собеседника.

— Прощаю, — снисходительно ухмыльнулся раненый и откинул капюшон.