Глава пятнадцатая. Завершающая. (2/2)

— Почему бы тебе просто от меня не избавиться? — Так же, не сводя взгляда, вопрошает Федук. — Ты мог с самого начала убить меня и замять дело в участке. Зачем погоня, зачем укрытие в моей квартире?Лёха вскидывает голову нагло, самоуверенно лыбясь. Это цепляет. Так подумать, это Федю всегда в нем цепляло. Они смотрят друг другу в глаза.Мой любимый цвет — твоих глаз,

Меня сегодня он спас— Захотелось. Интуиция. А если серьезно, я хз. Все так быстро, но органично происходило, что я решил просто расслабиться и плыть по течению, ведь каждый раз меня выводило на тебя. Может, и есть какая судьба, а?

Федя вдыхает — носом, медленно, и Эл верит, что сейчас ему скажут (сухо, как тогда, после перестрелки с Орлом) уходить и не появляться больше в его жизни.

Ничего не говори — я так боюсь банальных фразНо Федук удивляет.

Неподкупный принципиальный криминалист обнимает крепко, до хруста позвонков, тянется соединить их метки — Элджей позволяет, сам тянется за тем же, — и они вздрагивают синхронно, от того, какой силой и тёплом отдаётся вспыхнувшая заново Связь.— Это значит, что ты не злишься? — Педантично уточняет Лёша, пока тепло волнами расходится по вымотанному долгим и кровавым днём телу.

— Нет, — качает головой Федук. — Ты кажешься искренним. Могу, конечно, на детекторе лжи проверить, но сомневаюсь, что это будет хорошим стартом отношений.Узенюк не выдерживает и смеётся.— И что дальше? — Выдыхает жарко в самые губы так, что Федя инстинктивно подаётся вперёд, гонимый желанием почувствовать родственную душу ещё ближе. — Так и будем делать вид, что не знаем, кто, чем занимается?— Не выйдет, — Федя отрицательно качает головой, но расстроенным не выглядит. Это Лёху удивляет и тот выгибает в немом вопросе бровь. Федя, почувствовав недосказанность, продолжает: —Я теперь курирую уровень преступности в твоём районе. И я подтер детали твоего дела.

Лёша ничего не говорит — нечего, думает он горько и как-то зло. Так же зло он и целуется, прихватывая снова нижнюю губу солумейта, выпивая удивлённый выдох, не успевший перерасти в тихий стон. Сжимает чужие бёдра своими, вынуждая наклониться ближе, пока они окончательно не упираются друг другу в пах. Инсаров, правда, снова отстраняется — и Лёха готов рычать.

Федя опирается на руки по обе стороны от чужих бёдер и смотрит так, как смотрел на него впервые в участке: тяжёлым изучающим взглядом науськанной на преступников немецкой овчарки. Становится холодно в груди — и контрастно горячо в паху.

Ничего не говори — я так боюсь банальных фраз— Я предлагаю сотрудничество, — шёпот в самые губы, о, это явно интимнее секса. — Ты держишь свои дела ниже травы, тише воды, а я прикрываю тебя и твоих ребят. Если понадобится - помогу с захватом нового округа. Я наконец понял, что не хочу тебя терять, — как-то горько улыбается Инсаров и смотрит в глаза своими бездонными, тёплыми, родными. У Лёши вдоль позвоночника мурашки табунами бегут, и он не сдерживает порыва — притягивает к себе с коротким вдохом, в крепкие объятия.

— Хорошо, — шепчет Лёха, — по рукам. Я, правда, не ожидал... ты же принципиальный.

— Что только не сделаешь ради того, кого любишь, — весело отбривает Федя и обнимает в ответ, щедро делясь своим теплом. Лёша же замирает. Так ненавязчиво и так в открытую — Инсаров признаётся? Сам Узенюк так не умел никогда, даже Мей он в любви признался только пост-фактум, после того, как она его убила. Здесь же и сейчас...

— Я тебя тоже люблю, детка, — насмешливо тянет Лёша, и Федя на это только отфыркивается. Целует снова, нежно, но с напором, и Лёша позволяет. Разводит ноги чуть шире, сминает в ладони чужую майку на спине, вынуждаясь снять — и криминалист повинуется, обнажая пресс. Следом на стул летит и окровавленная толстовка Элджея — тот охотно помогает соулу раздеть себя и прижимается кожей к коже. Кажется, они даже выдыхают в облегчении синхронно: забавно, метка ли, привычка или самая настоящая ванильная любовь, но от такой простой физической близости ведёт, как подростков. Федя, лениво перебирая пальцами чужие волосы, шепчет на ухо, прикусывая мочку:

— Пойдём в кровать? Только вначале - душ.

— Нет, — резко заявляет Эл, и Федя удивленно вскидывает брови. — Давай трахаться в кроссовках*.

Они не выдерживают оба — напряжение последних двух дней наконец спадает, и они заливаются смехом. В процессе целуются, совершенно неумело стукаются зубами, цепляются руками друг за друга и, кажутся тонут в ощущениях.О-ху-ен-но.

Выдержки хватает то, чтобы стянуть друг с друга джинсы, да припустить боксеры — смазка оказывается у Федука в кармане, и он совершенно забавно тушуется, мол, это так, на всякий случай. Эл ржёт, но тут же сдавленно охает, стоит только смазанным пальцам проехаться по его члену. Федук дрочит ему, предварительно разогрев смазку в горячих пальцах, и твёрдая ладонь ощущается совершенно отлично от маленькой женской. Лёша вскидывает бёдра, жадно подаётся навстречу. Щурится, когда Инсаров берет оба их члена в ладонь, и откровенно жалобно стонет, когда Федук берет сразу быстрый рванный темп, колечком пальцев, кажется, собравшись свести преступника под собой с ума. Надолго Лёшу не хватает —он разгорячен недавней дракой, странным слащавым признанием и просто ощущением близости, которое пульсирует не то в метке, не то где-то в груди. Инсаров шепчет ему на ухо, какой он охуенный, что он скучал за этот день, когда думал, что потерял его; что он, Инсаров сам, идиот и блять, кается; что хочет разложить соула прямо здесь, на столе, не отходя от кассы. Все это срабатывает, как катализатор — а ещё Федук нагло притирается к некогда святая святых, второй смазанной рукой надавливает на дырку, проникая так же резко, как и дрочет им обоим, и сразу давит и давит и давит на простату... Лёша успевает ещё подумать, а какого, собственно, хуя, каждый раз покушаются на его жопу — но это слишком приятно, чтобы сейчас спорить, потому что криминалист не останавливается, трёт чувствительный бугорок внутри, безжалостно гладит гладкие стеночки в такт собственной руке на их членах, и на ухо ещё успевает шептать, какой же он, Лёша узкий, и что мол, интересно, если он так же разложет грозного Элджея на собственном столе в участке, это можно будет засчитать за официальное начало их сотрудничества? Лёха не выдерживает всего этого — чужого члена, прижатого к своему, пальцев (блять, сколько уже успел пропихнуть?) в заднице, горячего шёпота на ухо, — и с низким стоном кончает, испачкав оба их торса. Федя еще не финиширует, но отнимает руку с чужого члена — только, чтобы натолкнуться на чужие ладони. Тут же понятливо возвращает руку и дрочит оба члена, пока не кончит сам. Лёху потряхивает от такого — после первого оргазма чувствительность такая, словно тумблер вывернули на максимум и его заклинило, и такая стимуляция выбирает из него откровенные всхлипы и что-то невнятное между ?блять, да?, ?Федя-а-а?, и ?Инсаров, блять!? В уголках глаз, кажется, даже влага собирается, когда Федук снова начинает шароебить пальцами внутри него, безошибочно попадая по тугому комку нервов так, что Лёхе почти стыдно от того, как разъебанно не сокращаются мышцы растраханного сфинктера после оргазма — и наконец дотрахивает его и собственную руку, изливаясь так же между их телами. Тяжело опускается сверху, придавливая к поверхности стола, и жарко дышит куда-то в шею. Лёша, все ещё дрожа от стимуляции и тяжело дыша, лениво массирует чужой ёжик волос; не слушающимися ногами крепко обнимает бёдра соула.

Осознание того, что кончил в этот раз он без напоминания того, что они соулмейты, приходит как-то неожиданно и само собой — Узенюк только собирается это сказать, когда Федя тоже это понимает.

— Странно, — чешет в затылке Элджей, — типа метка уже не работает? Я хуй знает, никогда в теорию не вникал. Незачем было.Федук улыбается всепрощающей улыбкой порочной Девы Марии, которая трахает соулов на кухне, и тянется за очередным поцелуем:

— Думаю, это значит, что мы больше привязаны друг к другу не из-за соулмейтства.

Лёше требует секунду, чтобы понять весь смысл сказанного — и он смеётся, ерошит волосы Феди и недовольным, в общем-то, не выглядит. Окидывает посветлевшим взглядом кухню и решительно встаёт на ноги.

— Значит, жду тебя в душе, соулмейт.

Федя на такой каламбур только смеётся и идёт следом.Хорошо. Нет, не так.

У них все о-ху-ен-но. Японские ведьмы, кроты и перестрелки однозначно того стояли. Метки на запястьях снова сменяются синими скрипичными ключами, а тепло в груди отдаётся широкой улыбкой на лице — только для того, чтобы отразиться в такой же улыбке напротив.

Над городом встаёт солнце — и это забавно, думает Эл, прикуривая от сигареты Феди, пока они оба стоят на балконе, соприкасаясь бёдрами, ведь всякий раз, когда они раньше шли на сближение, все происходило к закату. Когда они собирались съехаться после взрыва на квартире Мэй — закат; когда покончили с Орлом и разошлись — тоже закат.

Сейчас же — рассвет.

Какой же приятный цвет солнцаТакой же приятный цвет небаИ город весь как на ладониВлюбляемся заново смело*