2. (2/2)

— Прекрати паясничать.

— Прекрати быть таким серьёзным, — пожимая плечами, парирует Артур. — Повтори, — злится мужчина. — Повтори, что ты сейчас сказал. — Юньси.

Юньси замирает. Звучание его собственного имени из уст Артура окончательно разуверяет его в нереальности происходящего. Он тяжело выдыхает и, небрежно всучив в руки цветы нахмурившемуся Артуру, устало бредёт в сторону своего автомобиля. — Стой, — удивлённо хлопая глазами, зовёт его Артур и, неловко прижимая букет к груди, спешит Юньси догнать. — Куда ты уходишь?

— Домой, Артур, — сухо отвечает мужчина и на Артура даже не смотрит. — Я еду домой. Юноша догоняет его в три широких шага, а, оказавшись рядом, хватает за локоть и поворачивает лицом к себе, упрямо заглядывая в глаза. — Ты обещал мне встречу. — Я обещал встречу Вик, а не тебе. — Так значит, ты жалеешь, что на её месте оказался я? — Да. — Не лги. — Ты тоже.

Они смотрят друг на друга (Юньси приходится приподнимать голову, чтобы видеть бесстыжие глаза Артура) несколько мучительно долгих минут, и первым пытки, как ни странно, не выдерживает Артур. Он зябко кутается в чёрный шарф и бессознательно поводит напряжёнными плечами, тем самым выигрывая несколько жалких мгновений для своего неотрепетированного оправдания.

— Я был там, в кофейне, — запинаясь, тихо говорит Артур. Ему под тяжёлым взглядом старшего физически некомфортно, он неловко, как провинившийся пёс, вжимает в плечи свою дурную голову, всем видом демонстрируя свою искренность и покорность.

— Нет, не был, — качает головой Юньси, и его севший голос выдаёт волнение. — Зал пустовал.

— Хорошо, — как-то даже слишком быстро соглашается Артур, — гэгэ меня подловил. Но не могу же я сказать, что позорно прятался в подсобке всё то время, что ты был там.

— Неужели стыдно стало?

— Если только самую малость.

Юньси тихо хмыкает, всеми силами стараясь держать лицо. Но если бы Артур сейчас припал к его груди, то, вероятно, даже через плотную ткань пальто смог услышать, как бешено колотится его сердце, которое, чёрт бы его побрало, отчего-то готово верить каждому слову этого несносного мальчишки. Мужчина смотрит на Артура (его искусанные морозцем щёки и покрасневший кончик носа-пуговки вызывают у Юньси чувство щемящего умиления) и, подловив его пристыжённый взгляд, спешит пройти мимо. Но, вопреки недавно сказанным словам, теперь он отправляется вовсе не в сторону своего автомобиля, а к чернеющим воротам парка, и Артур расценивает это как ещё один шанс. Мальчишка спешит догнать Юньси, чтобы с тихой покорностью идти рядом с ним, легонько касаясь его плеча своим. — Как ты оказался в Нью-Йорке? — наконец, когда они равняются с одним из первых фонарных столбов, нарушает молчание Юньси. Тёплый свет мягко опустился на его лицо, очертил усеянную снежинками остроту плеч. — Наверное, это судьба, гэ? — задумчиво вопрошает Артур, но в его голосе теперь не слышно и намёка на насмешку. — Артур, — устало выдыхает Юньси, однако на младшего предусмотрительно старается не смотреть. Куда угодно — в пугающую темноту, лабиринтом закрутившуюся между кронами деревьев, на беззвёздное небо и крупные снежинки, неумолимо тающие в его, Юньси, ладонях, — но только не на Артура, который сейчас кажется мужчине иллюзией. Поверни голову, и, кажется, этот хрупкий призрак тепла и света, как снежинки, растворится, превратившись лишь в короткое, но такое красивое воспоминание. — Пожалуйста, не злись, — виновато говорит Артур, и это тихое ?пожалуйста? звучит так трогательно-беззащитно, что Юньси не может удержаться от как будто бы случайного прикосновения к рукаву юноши.

Юньси всё ещё ужасно злится, он растерян и дезориентирован, но чувство уютного счастья, тихо пульсирующее в его мыслях заветными ?Наверное, это судьба?, придаёт ему немного отчаянной смелости и безрассудства. И Артур, идущий с Юньси рядом, не может не замечать перемены в настроении старшего. Он скромно приподнимает уголки губ и, обводя тонкий профиль своего гэгэ заворожённым взглядом, берёт на себя смелость поправить Юньси: — Гэгэ, правильнее будет спросить, почему я оказался в Шанхае. — Хорошо. И почему же ты оказался в Шанхае?

— Я убегал, — туманно отвечает Артур и замирает на месте, потому что чувствует — Юньси остановился. — От чего? — спрашивает он, повернувшись к Артуру лицом. И уже теперь юноша беспрепятственно может наслаждаться сложной палитрой эмоций, отразившуюся на красивом лице его драгоценного гэгэ.

Нахмуренные брови, плотно сжатые в строгую полоску алые губы... Артур ненадолго подвисает, но голос Юньси, повторяя вопрос чуть настойчивее, вырывает его из потока неуместных для данного момента мыслей.

— Гэгэ задаёт так много вопросов, — и снова звучит этот наигранный, шутливый тон, которым Артур пытается разрядить обстановку. — В прошлую нашу встречу ты был куда скромнее. — И очень об этом жалею. Юньси на ясную улыбку младшего не ведётся, только смотрит на него теперь чуть боле ласково, чем несколькими моментами ранее, но Артура такая перемена совсем не радует.

Потому что его гэгэ выглядит грустным. Потому что его гэгэ ошеломляет своей искренностью, которая снова и снова заставляют Артура чувствовать себя ужасно виноватым.

— Почему? — осторожно спрашивает он, и ответ, озвученный Юньси, окончательно губит в нём всякую уверенность.

— Я думал, что был готов отпустить тебя, — невесело усмехается Юньси и руки, покусанные прохладой талого снега, прячет в глубокие карманы пальто. — Одна ночь, помнишь? Но всё оказалось не так просто. Юньси хочет сказать что-то ещё, но Артур, сделав шаг ему навстречу, вдруг начинает нелепо взмахивать руками, скользить и... падать. Юньси и рад бы поддержать мальчишку под локоть, помочь устоять на ногах, но тот, подчиняясь какому-то инстинкту, сам хватает Юньси за плечо. Скользит и, неловко разворачиваясь на пятках, падает прямиком в объятия своего гэгэ.

Юньси ловит юношу за секунду до грандиозной встречи с оледенелой асфальтовой дорожкой и сам едва ли удерживается на ногах, ведь Артур оказывается далеко не пушинкой — выше на полторы головы, шире в плечах и, соответственно, куда тяжелее по-балетному миниатюрного Юньси.

— Вот ты меня и поймал, гэ, — говорит Артур и, как довольный кот, тянет хитрющую улыбку.

Юньси смотрит на по-юношески плавные черты его лица, заглядывает в горящие лукавством глаза, и перед ним, как кинолента, пролетают воспоминания о той далёкой осенней ночи. Тогда Артур так же, как и сейчас, смотрел на Юньси с нескрываемым обожествлением, бесстыдным желанием, на которые сам мужчина мог и хотел отвечать тихой лаской, нежными, как дуновение тёплого весеннего ветра, касаниями и поцелуями.

Юньси не двигается и, кажется, даже не дышит, когда Артур, сверкнув глазами, преодолевает миллиметры недосказанности между ними. Наклоняется вперёд, до кощунственного неосторожно сминая зажатый между их телами букет (намокшая из-за снега бумага шуршит и мнётся, теснит спрятанные в пергаментных складочках хрупкие лепестки медленно увядающих бутонов) и шаловливо, поддавшись сиюминутному порыву к ребяческой проказе, губами кусает за покрасневший кончик носа Юньси.

— Эй! — почти искренне возмущается тот и по инерции хватается за уязвлённое место. И только когда его замёрзшие пальцы касаются холодной кожи, Юньси понимает, что Артур только что сделал. А с осознанием к нему приходит и смущение. Оно заливает побледневшие на лёгком морозце скулы едва заметным румянцем, вид которого, кажется, раскрепощает Артура ещё больше.

Мальчишка даёт волю рукам: бесцеремонно кладёт их Юньси на плечи и, подмяв под длинные пальцы мягкую ткань пальто, тянет на себя. Юньси не сопротивляется, когда тёплое дыхание Артура снова и снова путается в его волосах вместе с крупными пушинками белого снега. Они, невесомые, кружат вокруг двух обнявшихся мужчин в тихом вальсе, опоясывают их продрогшие тела каким-то особенным уютом зимней сказки.

Юньси хотелось бы, чтобы этот прекрасный, дивный, как мечта, момент, не заканчивался никогда, и чтобы смех Артура продолжал звучать, переливаясь серебром в умиротворённой тишине вечера.

Но вот Артур, коротко мазнув по виску Юньси невесомостью невинного поцелуя, отстраняется и из объятий тёплых выпутывается. Невозмутимо оправляет измятую на букете бумагу и бесстыдно Юньси заявляет: — Ну вот, Лео, смотри, что ты наделал.

А Юньси стоит и искреннее недоумевает, как этот мальчишка может оставаться настолько беззаботным и спокойным, тогда как его беспокойное сердце готовится провернуть смертельно опасный кульбит только из-за того, что Артур назвал его по второму имени, которое Юньси имел неосторожность оставить там, в кофейне, на мягкой бумаге фирменных салфеток. Сбившееся на мгновение дыхание выравнивается медленно, но Юньси, неловко прокашлявшись, всё равно пытает своё счастье, хрипло озвучивая первую пришедшую ему на ум мысль:?

— Не хочешь чего-нибудь выпить?

Артур прекращает шуршать тонкой бумагой и поднимает на Юньси заинтересованный, с лисьей хитринкой, взгляд. Выразительно выгибает бровь, но комментировать не спешит, как будто бы даёт Юньси ещё одну лишнюю минутку на раздумья.

— В прошлый раз, — победив Юньси в импровизированные "гляделки", наконец с хорошо различимым в его голосе самодовольством отвечает Артур, — когда ты пытался меня напоить, мы закончили вечер в твоей постели.

— Вообще-то сейчас я имел в виду кофе, — парирует Юньси, но взгляд всё-таки спешит перевести на неторопливое движение соседней улицы. Она, залитая светом десятка маленьких новогодних гирлянд, приятно успокаивает встревоженные неожиданной близостью нервы.

Теперь, когда рядом с ним был Артур, перспектива встретить Новый год в Нью-Йорке представляется Юньси не настолько плохой, какой казалась ему ещё совсем недавно. Он мог бы забронировать столик на двоих в каком-нибудь тихом, но уютном местечке, где будет полумрак, дурацкие гирлянды и искрящиеся в неверном свете до ужаса попсовых свечей пузырьки шампанского с едва уловимыми нотками апельсиновой цедры и душистой хвои на дне высоких узких бокалов, удар которых сольётся в едином звоне, когда они поздравят друг друга с наступлением праздничного часа и загадают, как в детстве, самые смелые, самые невероятные желания.

— Уже поздно, — говорит Артур, и Юньси уже заранее знает, какие слова последуют за этим извиняющимся тоном. Однако он всё равно до последнего продолжает утешать себя иллюзией, что этот странный вечер можно будет поставить на паузу, чтобы позднее ещё разок вернуться к самым волнующий, самым волшебным и трепетным его моментам.

Удивительно, как мало ему нужно для того, чтобы простить.

— Я понимаю, — бесцветно отвечает Юньси, а чуть позднее, когда они проходят ещё несколько шагов, предлагает Артуру подбросить его до дома. — Не нужно, гэ.

— Ладно. Как скажешь.

Они останавливаются на выходе из парка, около незримой границы, дрожащей от ветра линией света и тени очерчивающей кусочек рукотворного заколдованного царства, раскинувшегося в каменном ареале шумного города. Сейчас он, высотный и чужой, вновь подаёт свой беспокойный голос.

Юньси слышит гул моторов, сигналы клаксонов и голоса сотен людей, безустанно двигающихся в потоке. И это всё вдруг отчего-то страшно напоминает ему Шанхай. Тот странный, суетливый вечер, когда он вдруг по воле случая оказался запрет на несуществующей улице в иррациональности собственных, иллюзорных, желаний.

Юньси спешит нарушить тишину, заботливо укрывшую их с Артуром в теневом парковом пространстве, чтобы только убедиться, что сегодняшняя встреча, как и первая, не была случайной.

— Артур?.. Юньси отчаянно желает проверить реальность происходящего, а потому неловко смахивает с макушки юноши несколько крупных снежинок. Смотреть в очаровательные карие омуты он намеренно избегает.

— Гэ, — тихо, но с какой-то неожиданной серьёзностью зовёт его Артур, — что не так?

Юньси с ответом медлит. Ему хотелось бы сказать Артуру что-нибудь незначительное и лёгкое, чтобы этой глупой шуткой, наконец, развеять странную напряжённость между ними, но... Слова застревает в горле, и ирония — вернейшее оружие Юньси — вдруг отчего-то деформируется в детскую обиду.

— Всё? — усмехается мужчина и делает один шажок назад. Вскидывает голову и смотрит в напряжённое юношеское лицо напротив решительно, с вызовом. Но на этот раз Юньси не медлит, он позволяет эмоциям взять верх над строгим и всегда рациональным голосом разума, прихотям которого он подчинялся всю свою сознательную жизнь. Сейчас же наступила минута бессознательного, и Юньси, как в лихорадке, отпускает себя. Он не контролирует ни свои слова, ни действия, ни ситуацию, которая с каждой секундой паршиво накаляется, несмотря на общий низкий градус по фаренгейту.

Юньси понимает, что он не имеет права обвинять Артура в чём бы то ни было, однако сейчас накопившиеся эмоции опережают его мысли и ускоряют биение сердца. Слова вырываются непроизвольно и резко, но что самое страшное, они, как думает Юньси, звучат жалко и беспомощно. Однако остановить себя он уже не может. Необходимость высказаться снедает его почти на физическом уровне, и он, ухватившись за рукав Артура, как за соломинку, пытается найти спасение в произносимом:

— Сначала ты просто уходишь, оставляя после себя дурацкую записку, а спустя два месяца абсолютного молчания вновь врываешься в мою жизнь, да ещё и каким-то совершенно невообразимым образом. Шутишь. Смеёшься. Флиртуешь. Но при этом ничего не объясняешь. Я до сих пор едва ли понимаю, что происходит. И вот ты снова, не ответив и на половину моих вопросов, убегаешь от меня. А теперь скажи мне, Артур, что между нами ?не так??

— Гэгэ такой взрослый, но такой ребёнок.

Артур аккуратно высвобождает свой рукав из захвата Юньси и берет его лицо в свои согретые в карманах ладони. И смотрит на старшего так, как будто перед ним сейчас был целый мир, — с нескрываемой нежностью и лаской, переливающейся в его, Артура, глубоких, как этот долгий вечер, глазах.

— Я больше никуда от тебя не убегу, обещаю. И если гэгэ этого действительно будет желать, то мы увидимся. Обязательно. Так что, гэ, оставь, пожалуйста, весь свой мелодраматизм и просто позволь мне поцеловать тебя.

Но ответа не дожидается, впиваясь в искалеченные ветром губы своего драгоценного гэгэ горячим поцелуем, на который сам Юньси, всё ещё переживая внутреннюю борьбу с собственными противоречиями, отвечать не спешит.

Но Артуру этого и не требуется.

Он перехватывает инициативу и ведёт свою осторожную нежность к той точке блаженного помутнения, когда посеребрённые прохладой лепестки губ старшего уже готовы несмело разомкнуться под его осторожным натиском.

С волнующим придыханием, непроизвольно сорвавшимся, когда мальчишка взял на себя смелость возвысить их поцелуй до горячей интимности, Юньси приподнимается на носочки и заключает Артура в объятия, прижимаясь всем телом теснее, жарче. Руки Артура удобно ложатся Юньси на талию, своим теплом растапливая в груди мужчины последние льдинки сомнений и страхов.

Морозный воздух покалывает щёки и вьюжит полы его пальто, задувая студёные вихры под тонкую ткань водолазки. Юньси дрожит, но касания Артура заботливо возвращают утраченное тепло с излишком: он выдыхает его в губы, щёки, висок, и ещё немного вниз, по скулам, к волнующим изгибам изумительно тонкой шеи.

— Я берёг его для тебя, — шепчет Артур, и Юньси понимает, что больше никогда не позволит Артуру исчезнуть.

Только не теперь, когда горячие руки Артура забрались в рукава пальто Юньси, позволив, наконец, его ледяным запястьям согреться.