Диалог. 1984 год. (1/1)
- “Здравствуйте, товарищи! Самое частое сейчас слово, которое слышишь в международных комментариях, - это слово “диалог”.Гриша заглянул в комнату. Экран мягко светился голубым. Свет отражался от полированных дверец новенькой югославской стенки “под орех” из пяти секций и массивного овального обеденного стола в тон. Голубые блики ложились на белый тюль, светлые обои, гладкую блондинистую прядь, накрученную на наманикюренный пальчик.- Натка, погромче сделай, из кухни не слышно.Прядь развилась, пальчики перелистнули глянцевую страницу журнала.- Не слышно - сядь перед телевизором и смотри, сколько хочешь.- “Москва выступает за диалог, Вашингтон говорит, что тоже за диалог”.Голос диктора Второй программы заполнял комнату, обволакивал спокойствием и уверенностью, как будто обещал, что у уважаемых зрителей “Международной панорамы” все обязательно будет хорошо. Вон, даже реакция американской столицы на интервью с генсеком в “Правде” была подчеркнуто оптимистической, значит, и вам, граждане, переживать не о чем.- Натк, ну я, как бы, ужин готовлю.Пальчики коротко отбарабанили по мягкому подлокотнику кресла, а потом вернулись к журналу и принялись поигрывать с уголком страницы. Гриша вытер руки о клетчатый передник и пошел к телевизору. Пальчики поймали его за запястье, когда проходил мимо кресла. Гриша остановился. Погладил их примирительно.- Я чуть-чуть, лады? Там про Всемирную выставку в Америке должны.Наклонился и чмокнул жену в макушку. Приобнял за плечи, заодно заглянул в журнал, выхватил глазами название, надписанное в верхнем углу страницы. Усмехнулся в волосы.- Что-то смешное, муженек?- Ну, название. “Ригас моден”.- Мгмн.- Натк, ну смешно же. Как “газенваген”. Так я прибавлю?Пальчики на запястье сжались крепче.- Гришенька. Я сегодня восемь часов разбирала накладные и маршрутные листы. А в обеденный перерыв стояла в очереди, потому что выбросили ту самую курицу, которую ты жаришь на ужин.Гриша ткнулся носом в макушку и сдержанно выдохнул.- А не стояла бы. Тоже мне, курица. На рынке, что ли, не купим? И вообще, карбонад вон в холодильнике.- Угу, на рынке. А потом я буду объяснять другим курицам, с работы, как это так получается, что муженек у меня тренер в спортивном клубе на сто тридцать рублей, а на столе у нас дефицит с рынка, где цены накручены в четыре раза?Гриша разогнулся и выкрутил руку. На коже остались лунки от ногтей. Этот разговор у них заходил уже не в первый раз. Как вернулись в Катамарановск в январе, так и началось. Нет, Гриша все понимал. После Ленинграда и Ялты, Наткин родной городишко, в котором не были с самой свадьбы, обоим жал как пальто на три размера меньше, стискивал плечи и грудь, не оставляя возможности развернуться да размахнуться посолиднее. Гриша тогда максимально доступно объяснил, почему нужно спешно уехать, оставляя позади и чешский хрусталь в буфете, и ковры, и марочное крымское вино, и солидную наработанную клиентуру. Натке выложил как есть, а Малому, который изо всех сил делал вид, что не будет горевать по секции самбо и мороженому “Каштан” за двадцать восемь копеек, рассказал сдержанную полуправду: по работе кое-какие перемены, поэтому сначала поедут на мамину родину, набираться сил перед решительным рывком, а вот через годик рванут так рванут, мало не покажется. Малой деловито кивнул, уточнил, кого именно и на сколько частей планирую рвать, и получил от Гриши смешок и ласковый легонький щелбан по макушке. На том и порешали.У Малого, кстати, дела шли лучше всех. В новой школе, кажется, притерся. По вечерам и выходным стал гонять по киношкам с какими-то новыми приятелями, а вместо секции самбо, которой в Катамарановске отродясь не было, записался сначала в кружок авиамоделирования, а потом в радиотехнический, после чего пришлось обзавестись новым телефоном: старый Малой раскурочил в тряпочки из научного интереса, а когда собрал обратно, выяснилось, что пациент безнадежно скончался. А вот с Наткой…Гриша не успел додумать. Новый телефон разразился жадной трелью. Вслед за ней раздался быстрый топот по коридору в одну сторону, потом в другую. Малой залетел в комнату и сразу же зыркнул на телевизор.- Про культуру было уже?Международные новости Малого интересовали мало, им и так в школе забивали голову “першингами”, бойкотом Олимпиады и жирными страшными капиталистами, а вот финальный репортаж о международных культурных событиях он иногда посматривал, надеясь увидеть на экране кого-нибудь из патлатых кумиров, которые каждый вечер ревели у него в комнате из японского “панасоника”. Гриша и сам любил глянуть, если на экране мелькали кадры с красивыми заграничными машинами, зазывными рекламами и бассейнами под пальмами, так непохожими ни на катамарановские панельки за окном, ни даже на широкий Невский или ялтинскую центральную набережную, на которую съезжались граждане всего Союза и почитали это за счастье.- Да рано еще, не показывали твоих “дип паплов” с “ролингстонзами”. Ты уроки сделал?От вопроса об уроках Малой ушел. Деликатно отвел глаза в сторону и пнул легонько носком тапка ножку стола.- Там, эт-самое, телефон.- Максимка, там полгода как “эт-самое, телефон”, как въехали, - вздохнул Гриша, которому, кажется, не судьба было посмотреть на далекую Луизиану. - Ладно.- Там маму.Шелестнула перелистываемая страница. Натка загнула уголок, неторопливо закрыла журнал и поднялась с кресла. Гриша сделал шаг назад, другой. Хотел пропустить, но ткнулся подколенкой в диван и вздрогнул от неожиданности. А Натка подошла к телевизору и щелкнула рычажком. История про диалог между Вашингтоном и Москвой оборвалась на полуслове. Малой подвинулся, когда Натка, покачивая бедрами, выплыла из комнаты, а когда издалека донеслось ее “Алло-о?”, повернулся к Грише, куснул губу и добавил:- Там еще курица подгорела. И картошка.- Да ёп… - начал Гриша, но словил вопросительный блестящий взгляд Малого и поправился на ходу, - …перный театр.Макс ухмыльнулся уголком губ и дернул плечами.- Пап, ну ты чего как маленький. Я, между прочим, все слова знаю.- На кухню шагай, знаток! - оборвал его Гриша. - Слова он знает.Курица с картошкой и правда подгорели. Гриша с сыном в четыре руки отскребли ножки и бедрышки от сковороды. Макс поставил чайник, чтобы залить сковородки кипятком, чтобы отмокали, и в ожидании отколупывал и с наслаждением поедал зажаренную картофельную корочку. Гриша, ловко орудуя ножом, счистил остатние пригарки с мяса. Курица все еще попахивала паленым, но есть можно. Отвлекся, когда услышал шорох одежды. Выглянул в коридор. Натка как раз закончила застегивать туфельки и снимала с вешалки гэдээровский болоньевый плащик.- Натк, ты куда? Ужин же готов.Натка стрельнула в него коротким взглядом из-под густо накрашенных ресниц. Гриша попытался вспомнить, были ли у нее накрашены глаза и губы, когда листала журнал. Не вспомнил.- Внеочередная отгрузка у нас.Гриша знал этот тон с их общих шестнадцати. Сначала Натка с ним говорила по-другому. А когда узнала, что будет Малой - тогда еще просто малой, с маленькой буквы, - начала вот так. Обычно после такого тона Гриша шел раздобывать шпроты с апельсинами или пломбир с сырокопченой колбасой, пусть даже ночь на дворе. Потом польские платья и французскую помаду. Потом японский цветной телек. Потом, когда дома были уже и афганские дубленки, и кожаные сумки, и часики “Чайка”, Гриша перестал понимать, что еще принести. И все равно носил.- Может, я звякну, кому надо?- Кому ты звякнешь, Гришенька? И что, скажешь, что не отпустишь свою женушку из теплого гнездышка? Потому что ведь так и делают все нормальные люди?Сначала очередь за курицей, теперь вот это. Гриша почувствовал, как щеки заливает горячим. В ушах застучало. Про нормальных людей он ляпнул однажды, и с тех пор они аукнулись ему, наверное, раз сто. В горле что-то заскребло, заскрипело несмазанным железом. Гриша с тихим рыком выдохнул, но без слов. За словами нужно было бы спускаться вглубь, тянуть из себя это скрипящее как проржавевшую лебедку. Зачем? Кому от этого легче будет? А Натка продолжала:
- Нормальные люди, Гришенька, сейчас атомную ТЭЦ в Минске строят и очень сильно нуждаются во внеочередных двадцати тоннах катамарановского бетона, которую другие нормальные люди должны им отпустить с завода.Наверное, можно было бы спросить, с чего именно Натка, почему не нашлось других специалистов по транспортной логистике, зачем вообще вечерняя смена на заводе штаны просиживает, но Натка свела брови, и стало ясно, что спрашивать не нужно. Гриша дернул усом и решительно пошел к вешалке, под которой стояли его кроссовки.- Ты куда это на ночь глядя собрался, муженек? Даже не дождешься, пока жена из дома выйдет?- Подвезу, - буркнул Гриша.- За мной служебная машина едет. Я, все-таки, ценный кадр.Натка взяла с полочки трюмо флакончик духов и прыснула за каждым ушком, растерла по очереди одним и вторым запястьем. Подправила ноготком помаду. Затянула поясок плащика потуже на все такой же стройной талии.Гриша хотел спросить, когда ее ждать. Не стал. Развернулся и пошел на кухню. В спину ему хлопнула дверь. На кухне было пусто - Малой свинтил, даже сковородку не домыл. “Вот же обормот малолетний”, - ругнулся Гриша, который только что понял, что из комнаты сына уже какое-то время доносятся басы и гитарные рифы. Ну хоть курицу прикрыл сверху другой тарелкой, чтобы не остыла. Хлопнула дверь. Гриша вздохнул и принялся раскладывать на столе приборы. Раз они с Малым будут вдвоем, нечего и накрывать в комнате. Посидят по-мужски на кухне.Резко взвизгнул звонок.- Максимка, откроешь? Макс!Переорать музыку было непросто, но Малой услышал и зашаркал тапками к двери. Гриша вздохнул, достал еще один прибор, положил поверх стопки тарелок и понес в комнату. Примостил посуду на краю стола. Крикнул:- Максимка, скатерть принеси!- Да какую скатерть, голубчик? Ты что это, ужин при свечах мне решил устроить? Ну так я не барышня, со мной такое не сработает.Не вернулась, значит.Гриша поднял глаза. На пороге комнаты стоял человек в милицейской форме. Гриша приветственно махнул, тот в ответ шутливо приложился к козырьку.- Здорово, капитан. Давай на кухню, что ли.- А чего сразу на кухню-то? Скатерть мне тут, значит, пообещал, а теперь на кухню? Да ты просто целая динамо-машина, можно к тебе подключить катамарановскую сеть, и все, и никаких перебоев с электричеством.Гриша хмыкнул.- Ага, только Игорь твой тебе за такое спасибо не скажет. Без леваков своих останется, на что скипидар будет покупать?За спиной Жилина замаячил Макс со скатертью. Просунулся бочком в комнату, положил на стол. Покосился на гостя. Помялся. Гриша понял без слов.- Макс, ты на кухне поужинай, а мы с дядей Митей тут посидим, ладно?Понял, кажется, не совсем верно, потому что Малой тут же бросил полный тоски взгляд на телевизор в углу. Наверное, надеялся, что еще застанет хвост “Панорамы”. В другой день Гриша, может, и оставил бы сыну комнату, но на сегодня его лимит компромиссов был исчерпан. Он кивнул Максу на дверь. Тот вздохнул, но забрал со стола тарелку и вилку с ножом, и поплелся из комнаты.- Надо второй телек на кухню купить, - пробормотал Гриша. - На холодильник как раз влезет. Мы с тобой тогда тут посидим, по-простому.В четыре руки они с Жилиным застелили стол, разложили приборы и совершили быстрый рейд на кухню за курицей и картошкой. Гриша достал из стенки два бокала и бутылку армянского коньяка. Мягкое терпкое тепло помогло заглушить привкус горелого. Жилин, впрочем, ел с аппетитом. Наверное, прямиком со смены поспешил, подумал Гриша и подлил. Жилин покатал коньяк по стеклянным стенкам, посмотрел на свет, отпил. Сказал светским тоном:- Нателлу Наумовну на лестнице встретил.Гриша передернул плечами: мол, ну, встретил и встретил. Жилин прищурился. Гриша отпил половину своей порции и впился зубами в куриное бедрышко. Жилин приподнял бровь.- Мить, я все понимаю, тесно ей тут, не любит она этот город, но ведь полгодика уже потерпели, еще всего-то столько же осталось. Я же сразу сказал, что не навсегда, а пока кипеш с московскими не уляжется. Ну что, разве лучше было бы, чтобы они мне позвоночник отстрелили? Эти могут, ты же сам знаешь.Жилин кивнул. Уж он-то знал. Он ведь, в конце концов, и уговорил Гришу не лезть на рожон, а залечь на дно, пожить немного на далекой от больших городов периферии, пока имя Григория Стрельникова не затрется в определенных кругах. Гриша тогда еще хорохорился и говорил, что все порешает. Только порешал не он, а бесстрашные москвичи, и не порешали, а порешили прямиком двоих ребят, с которыми Гриша тогда работал. Главное, и провал-то был не такой уж серьезный. Гриша бы все исправил, если бы ему дали шанс. Но шанс ему готов был дать только Митя Жилин, по старой памяти. Шанс выглядел как хорошая трешка в катамарановской панельке, местечко в спортклубе для Гриши и на заводе для Натки, и полная имитация тихой да мирной жизни нормальных законопослушных советских граждан до лучших времен.- Ты все правильно сделал. Не для себя же, для семьи.- Вот! Не надо было, наверное, про нормальных людей пересказывать. Она как-то близко к сердцу все это приняла. Представляешь, сегодня после работы пошла очередь за курицей отстаивать. Часа два на это убила. Пришла усталая. Говорит, мол, если она как все не будет за этой курицей стоять, то что про нее все вокруг подумают?Жилин задумчиво повертел бокал в руках, как будто подбирал слова.- Ну, городок у нас небольшой. Новенькие на виду.- Мить, мы тут уже полгода живем. Не такие уж новенькие. Если бы кто-то хотел взбухтнуть, уже бы взбухтнул. Да и одно дело, если бы мы тут и впрямь насовсем оставались, а так один хрен же уедем, как только можно будет. Вот и зачем стоять за курицей, чтобы кто-то там слухи не распускал, если ей до этих людей, прямо скажем, глубоко фиолетово?- Тяжко. Накатим?- Накатим.Накатили еще по одной. Гриша помотал головой, словно пытаясь отогнать мысли. Потер усы. Махнул рукой.- Ладно, что-то я тут с тобой разоткровенничался. Добавки будешь? А то, смотрю, ешь как не в себя. Со смены, что ли?- Ну да. А на смену прямиком с поезда.- Ну и как там, в столице-то?- Стоит столица, что ей сделается. Неусыпно печется о благе своих граждан.- Ага, это видно. Квалификацию вон ментам повышает, чтобы гражданам жилось веселее.- Так, голубчик, я не понял, ты что-то против ментов имеешь? - Жилин усмехнулся. - Ну, повышает. Тебе завидно, что ли? Так сам поезжай на какие-нибудь курсы. Ты же у нас теперь тренер - считай, почти педагог, а советским педагогам, сам знаешь, у нас везде дорога. Получишь корочку, выправишь себе направление в какое-нибудь местечко помасштабнее, устроишься там в какие-нибудь “Трудовые резервы” тренировать юные дарования, в газете местной про тебя напишут, грамоту к празднику дадут.- Ну вот ты не ты будешь, если не подъебешь, да? Нет уж, грамоты да газеты тебе оставлю, а сам как-нибудь перебьюсь.- Ну да, ну да, в газетах мы портретом лица светить не хотим, понимаю.Жилин сверкнул улыбкой, Гриша в ответ тоже дружелюбно продемонстрировал зубы. На сытый желудок и после два по пятьдесят коньяка жить стало веселее. На кухне Малой звенел тарелками. Сквозь полупрозрачный тюль было видно, как в соседней панельке светятся окна. Со двора донесся короткий лай и звонкое “Ко мне, Ярик! Ко мне!”. Все это было каким-то близким, домашним. Простым. И окна эти зажигались каждый вечер, и Ярик через день пытался сорваться с поводка за подвальным котом, и Малой сам, без напоминаний, мыл посуду по вечерам. Грише подумалось, что все ведь как надо. Все по плану, привычненько и понятненько. Все хорошо.- Нового нашего третьего секретаря в поезде встретил.Жилин потянулся за бутылкой и теперь сам уже обновил содержимое бокалов. Ловко разлил, ни капли не упало на скатерть, не покатилось по горлышку. Гриша моргнул. Уютный морок рассеялся.- И что, как?- Да так…Жилин пожал плечами, и Гриша в ответ цокнул языком и покачал головой.- Ясно. Лошарик, значит.Жилин расплылся в широкой лыбе прямиком в свой бокал.- Ну что ты, голубчик, я разве такое сказал? Я же советский милиционер, в форме вон сижу, значит, считай, почти при исполнении, а ты тут какое-то оскорбление городской власти устраиваешь.- Ничего, товарищ советский милиционер, я тебе штраф заплачу.Лыба на лице Жилина сменилась сначала на радостное удивление, а потом и вовсе на выражение чистого беспримерного счастья. Гриша усмехнулся. Вот правда говорят, что мало надо человеку для счастья. Жилин подался к нему навстречу, аж грудью в кителе лег на стол.- Привез?- Привез, привез, не переживай.- Ф-фух. А то я Москве затариться на успел, представляешь? Порожний приехал. На тебя вся надежда.- Порожний мент - злой мент. А злой мент - горе в городе. В кладовке все. Я получше убрал, чтобы Малой ненароком не нашел, а то еще вопросы будут, поди объясни ему.Дальше разговор был хоть и гладким, но коротким. Жилину явно не терпелось добраться до своего “штрафа”. Гриша мысленно махнул рукой. Митя все равно мировой мужик. Можно сказать, родная душа в этом городе. А слабости - ну, слабости у каждого свои, бывает.Допили коньяк и в четыре руки отнесли грязную посуду на уже пустую кухню. Гриша полез в кладовку. Подвинул жестянки с гречкой, сахаром и макаронами. Достал укутанный в покрывало металлический ящик, в каких обычно носят молочные бутылки. Поставил на стол. Жилин откинул край покрывала, заглянул внутрь и хищно дернул крыльями носа. Кивнул.- Двадцать штук, - сказал Гриша. - Больше пока не вышло, но как только, так сразу.- Вот спасибо тебе, голубчик. Вот удружил.- Да не за что. Мить? А что, горкомовец этот новый совсем не алло, да? Никак, думаешь, к делу не приспособить?Жилин любовно погладил укрытый бок ящика.- Ну, так-то и зайца, как говорится, можно научить курить.Гриша поджал губы. Плохие новости, чего уж. Он-то надеялся.- Мить, может, ты все-таки насчет него носом поводишь?Жилин отвлекся от своего сокровища и дернул усом.- Гриш, он косой и “Мальборо” курит.- А ты мент и “адидасы” носишь, и что?- Ну, ты теплое-то с соленым не путай.- Ладно. Понял. Тебе донести помочь?- Я сам. А то навернешься еще на лестнице и перестанем с тобой быть друзьями.Они снова усмехнулись друг другу. Жилин подхватил свою драгоценную ношу и понес в прихожую. Бутылки с коричневой сладкой газировкой позвякивали в ящике в такт шагам. Гриша подождал, пока Митя оденется, и на прощание хлопнул его по плечу. Закрыл дверь. Пошел в гостиную, чтобы убрать, что осталось с ужина. Поставил оставшийся коньяк в буфет, сложил скатерть. Включил телевизор, но по Первой и Второй программе шло какое-то скучное кино, а местная, которая почему-то называлась Девятой, уже закончила эфир и давала только настроечную таблицу. Гриша выключил телевизор. Собрался было выйти из комнаты, но взгляд зацепился за кресло, в котором сидела Натка. Журнал бы надо к ней на тумбочку в спальне отнести, вдруг перед сном полистать захочет, если, конечно, голова после смены болеть не будет, как частенько бывало.Журнал поманил загнутым уголком.С разворота Грише улыбалась нарисованная рядом с эскизом платья модель. У модели отчетливо выступал круглый животик.