Песенка о переселении душ. 1984 год. (1/1)
Во сне каждый раз повторяется одно и то же. Треск, словно виниловая пластинка ломается. Глухой удар о землю. Пятнышки лесной грязи на полированном носу чехословацкого ботинка, который наступает на разметавшийся по редким островкам снега драп и шелковую подкладку.
Все тонет во вспышке света. На приборной доске загораются лампочки. Щелкает круглый рычажок автомагнитолы, шуршит пленка на перемотке. Кончики пальцев, затянутых в кожу толстых зимних перчаток, стучат по рулю в такт аккордам симфонического оркестра и хриплому голосу, поющему про хорошую религию, которую придумали индусы, и про то, что мы, отдав концы, не умираем насовсем.
В полумраке салона белеют мелкие острые зубы. Шакалий оскал между по-бабски капризными губами.Губы двигаются: и те, чужие, и собственные. В открытое окно задувает редкий колкий снег. Из окна в посадку льется бодрое ритмичное:
“Пусть косо смотрят на тебя — привыкни к укоризне,Досадно — что ж, родишься вновь на колкости горазд,И если видел смерть врага ещё при этой жизни —В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз”Во сне перчатка мажет по щеке бурым. Оскал становится шире. Зубы щелкают у запястья. Зубы щелкают у лица. Шею под воротником свитера обдает горячим.Григорий Стрельников просыпается с глухим стоном и сбрасывает слишком жаркое одеяло. Подставляет кожу в испарине ночному сквозняку. Трогает местечко под ухом. Кожа гладкая, никаких рваных ран, вены целы. Только горит и щекотится почему-то, как бывало давно, когда маленький еще сын тыкался носом в шею, если Гриша нес его, сонного, на руках в постель.Мягко светятся голубые цифры на табло “Электроники”. Четыре утра.Стрельников ворочается в постели до самого будильника, вминая в подушку остатки сна.
***Поезд прибывал в Катамарановск через час, точно по расписанию. В зыбком утреннем свете покачивались подернутые зеленоватой дымкой ранней листвы березы и траурные пики елей. Недопитый чай плескался в стакане в такт мерному “чу-чух, чу-чух”, стеклянные стенки постукивали о металлический подстаканник, который прижимал к столику угол картонной папки с толстенькой стопкой бумаг внутри. Поверх отпечатанного на машинке текста тянулись карандашные пометки: подчеркивания, восклицательные знаки, отрывистые фразы мелким косым почерком.“Индивидуум, который не интересуется своими товарищами, испытывает самые большие трудности в своей жизни и наносит величайшие обиды окружающим. И именно из таких людей получаются неудачники”.“Будьте хорошим слушателем. Поощряйте других говорить о самих себе”.“Задавайте вопросы, вместо того чтобы приказывать”.Марк Владимирович Багдасаров перелистнул страницу. Прочел вслух:- “Зигмунд Фрейд утверждал, что в основе всех наших поступков лежат два мотива: сексуальное влечение и желание стать великим”. Да ёпт…Отодвинул папку. Потер лицо. По-хорошему, надо было умыться с утра, но при мысли о том, чтобы идти по узкому коридору к вагонному туалету, а потом задевать локтями то окно, то дверь в попытке почистить зубы и намылить лицо, Марк Владимирович содрогнулся. Да черт с ним, все равно ночь не спал. Засиделся над копией книжонки какого-то американца, которая с прошлого года печаталась в научном журнале Новосибирского Академгородка и наделала прилично шума. Копия досталась Марку Владимировичу по блату, прислали на перекладных вместе с каким-то командированным в Обнинск инженером-ядерщиком прямо накануне того, как Марку Владимировичу предстояло из этого самого Обнинска уехать в новое место и на новую должность. Книжонка оказалась увлекательной, помогла и дорогу скоротать, и подготовиться морально к скорой встрече с новыми товарищами.Ладно. Не пойдет умываться. Через час Марка Владимировича встретят на вокзале и отвезут на квартиру. Можно будет и душ принять, и побриться по-человечески перед тем, как явиться в горком. Перетерпит как-нибудь. Чаю пока попьет.Марк Владимирович потянулся к диванчику напротив, на котором лежал чемодан. Забрался внутрь через приоткрытую молнию, зашарил в недрах. Так, это рубашки, это, кажется, свитер. Ага! Потянул и извлек наружу коробку “птичьего молока”. Посмотрел на нее с сомнением, а потом махнул рукой и снял желто-коричневую картонную крышку. Коробок с собой было две. Одну, как и планировалось, оставит в подарок на случай обязательных гостей у кого-нибудь из горкомовцев, чтобы впечатлить столичным дефицитом, а у второй, значит, судьба такая. Марк Владимирович подцепил конфету из гнезда и закинул в рот. Хлебнул чая. Поднялся, взял со стола пачку сигарет. Умоется-то в квартире, а вот с первой утренней затяжкой не дотерпит. Так, с чаем, сигаретами и кубиком “птичьего молока” за щекой, он вышел из купе, тихо надеясь, что в тамбуре будет пусто.Надежды не оправдались.Мутное утро заливалось через окно, бликовало на серых стенах и подсвечивало сизый сигаретный дым. Марк Владимирович мысленно ругнулся, поспешно приложился к чаю и проглотил конфету как была, почти целиком, а потом кивнул нежданному попутчику.- Доброе, как говорится, утро, голубчик, - отозвался тот в ответ на кивок. - Вышли свежим воздухом подышать?И длинно выпустил дым. Багдасаров неопределенно пожал плечами. Наскоро скользнул взглядом по слишком бодрому для не очень-то доброго утра пассажиру. Из кармана простой рубашки выглядывала пачка “Космоса”: солидно, но не шикарно. Джинсы. Кроссовки. Пассажир не дождался ответа и так же бодро продолжил:- И правильно. Тут вот как раз утро красит нежным светом. Прикурить вам?“А кроссовки-то фирмовые”, - отметил Марк Владимирович, и тогда уже без стеснения достал свои “Мальборо”, вытянул сигарету зубами из пачки и наклонился к чужим руках, в которых чиркнула спичка о серный бок коробка.- Вот и сразу бы так, голубчик, а то зашли и стоите, как неродной. Вы к нам по какой линии, заводской или институтской?Марк Владимирович глубоко затянулся, а потом неторопливо хлебнул из стакана. Может, стоило бы представиться, но попутчик и сам назваться не спешил, и уж слишком радушно интересовался, с кем это ему довелось свести знакомство. Не бывает у нормальных советских людей таких медовых интонаций в пять утра в тамбуре поезда. Версий было три, но одну Марк Владимирович сразу же отмел как совсем уж фантастическую. “Или фарцовщик, или мент”. Почти не соврал:- По институтской.Он ведь и правда по институтской. Потому и дернули с Обнинска, где Марк Владимирович только-только обжился в новой должности. Поначалу Багдасаров думал, что подсидка: меньше года назад переизбрали Первого секретаря Обнинского горкома, а известно же, что каждая новая метла по-новому метет. Полгодика, значит, метла выждала, чтобы не сразу в лоб, а теперь возьмет и поставит на место заведующего отделом своего человека. Со старой метлой, Новиковым, все было просто и понятно: пришел в партийную работу из педагогов, воевал, в должности пятнадцать лет занимался тем, что давил в зародыше любое инакомыслие, за что в кулуарах его называли Иваном Грозным. Когда на смену понятному Новикову выбрали физика Камаева, Марк Владимирович сразу ничего хорошего не ждал. Чего хорошего ждать от человека, который проводил эксперименты с растворами урана, а потом взял да и сел на место общественного руководителя города? Сейчас начнет ставить везде своих, таких же ученых, а Багдасаров с его основным экономическим извини-подвинься, будь ты хоть трижды отличником Высшей партийной школы.Новая метла, впрочем, Марка Владимировича успокоила и о новом назначении сообщила мягко, по-человечески.- В Катамарановске, Марк Владимирович, ситуация деликатная. Как два города в один объединили, так и не перестают соперничать. Раньше все понятно: тут промышленный город с бетонным заводом, а тут - наукоград с химическим НИИ. Братское сотрудничество, институт исследования для завода проводит, тот обеспечивает ключевые стройки по всему Союзу. А после слияния так и тянут одеяло друг на друга, кто в семье главный. А это уже не здоровый соревновательный дух, а самая настоящая дестабилизация и подрыв морали коллектива трудящихся. Нужен человек, который бы в этой войне подипломатичнее как-нибудь между наукой и производством наладил атмосферу сотрудничества и братской взаимовыручки. С особенностями работы в наукоградах ты по нашему городу знаком, ну и в производстве понимаешь: диплом у тебя по политэкономии, письмо в ЦК, опять же…С письма в ЦК КПСС о необходимости реформ в области производства и городского управления когда-то началась, хоть и не очень прямым путем, политическая карьера Марка Владимировича. Его тогда вызвали в отдел вузов и разъяснили, что предложения из письма не вполне реальны по некоторым соображениям финансового и частично политического характера, но на карандаш бойкого выпускника взяли и то тут, то там приоткрывали ему карьерные тропинки. Теперь, значит, вспомнили об этом для нового назначения.- Словом, - резюмировал Камаев, - в Москве тебя по рекомендации обкома утвердили. Полномочия соответствующие. Поедешь на место третьего секретаря.Марк Владимирович после этого разговора поводил носом, сделал пару звонков, кому нужно, и выяснил две ключевые вещи. Во-первых, в городе действительно шла негласная война между промышленной и научной половиной. Воевали за внимание высоких гостей из столицы и, разумеется, за понятные человеческие блага, которых после слияния городов стало в два раза меньше. Раньше ордера на югославские стенки, стиральные машины и польские женские сумочки спускали отдельно на промгород и на наукоград. Теперь институт и завод терлись бок о бок за право на эти ордера. Что ж, дело понятное. Госплан госпланом, а стирать в полуавтомате всяко приятнее, чем в “Малютке”. Вслух Марк Владимирович, конечно, такого никому не сказал, но мысленную заметку себе сделал.Во-вторых, ситуация в городе накладывала отпечаток на работу горкома. Заводскую и институтскую линии поделили между вторым и третьим секретарем, которые отчитывались перед главой, а уж он на основе их докладов принимал решения и демонстрировал ту самую дипломатию, о которой говорил Камаев: чтобы и вашим, и нашим, и без недовольных. Без недовольных не получалось. Ничего, это меньшее из зол. Марк Владимирович разберется. Куда больше его волновал тот факт, что и сам горком прошел через слияние двух комитетов в один. Это значило, что еще недавно люди теряли должности, скатывались вниз по партийной лестнице, а, значит, сейчас за свои места должны держаться крепко. Что ж там такого случилось, что аж целого третьего секретаря сместили? Телефонные источники по этому поводу ничего толком не знали. Марк Владимирович, конечно, скоро и сам узнает официальную версию. А вот развести бы внезапного попутчика в заграничных кроссовках хоть на полнамека, что на самом деле произошло. Если он не мент, конечно.А попутчик тем временем выпустил еще одну эффектную длинную струйку дыма и повторил вслед за Марком Владимировичем:- По институтской? Это хорошо. Ценный, значит, кадр, раз к нам направили.Багдасаров кивнул: да, ценный. Не то фарцовщик, не то мент продолжил:- Вам у нас, голубчик, обязательно понравится. Институт у нас ну просто заглядение. Очень хороший институт. Вы не смотрите, что с московского обеспечения сняли, кого с него сейчас не снимают? Вон, говорят, и КамАЗ сняли, и чуть ли даже не “Электросилу”.- И что, как живете без московского обеспечения?- Ну, как. По талонам отовариться можно. Продуктовые заказы по праздникам. Ну а вам, передовой науке, совсем хорошо: командировки там всякие по столицам, шоколад с бананами везут.- А без талонов что?- Что всегда. Хлеб, килька в томате, ливерная, макароны, березовый сок, шпротный паштет. Но у нас ведь как. На полках, значит, килька в томате, но в холодильниках все равно сервелат с апельсинами и прочая пепси-кола.Собеседник мазнул по Марку Владимировичу быстрым цепким взглядом и чуть заметно дернул крыльями носа. “Реакцию ловит. Точно, мент”, - определился Марк Владимирович. Встретил, значит, новоприбывшего на подъезде к городу и сразу же по пути решил прощупать, что за кадр. Выходило даже забавно. Если бы мент знал, кто перед ним, может, и воздержался бы от провокативных разговорчиков. Марку Владимировичу ведь ничего не стоило самому поддеть в ответ, а потом в удобный момент припомнить зарвавшемуся милиционеру, как он в поезде насчет товарного дефицита разглагольствовал и на черный рынок намекал. Багдасаров и поддел:- Ну, это если холодильник есть?Мент коротко прищурился, а потом сладко улыбнулся.- Не без этого, конечно. Но вам-то по этому поводу переживать не нужно. О передовых кадрах советской науки у нас неустанно пекутся. Всем, что нужно, обеспечивает. Виктор Сергеевич наш, вон, машиной недавно обзавелся. Дачный поселок под городом, опять же, расширяют. Все у вас, голубчик, будет хорошо.И мент панибратски хлопнул Марка Владимировича по плечу, а потом затушил окурок об изнанку металлической перекладины, тянувшейся поперек окна.- Ну все. Подъезжаем, пора бы перед выходом перышки почистить, чтобы встретить родину при полном, как говорится, параде. Было очень приятно познакомиться. Надеюсь, еще увидимся.Марк Владимирович еще раздумывал, протянуть ли руку на прощание, но мент снова похлопал его, на этот раз по спине, и вышел из тамбура, оставив, наконец, новоиспеченного третьего секретаря в желанном одиночестве.Чай остыл. Вкуса спешно проглоченного “птичьего молока” Багдасаров так и не распробовал. “Мальборо” дотлел до фильтра, а Марк Владимирович успел сделать всего пару затяжек, пока слушал да оценивал нежданного собеседника. Конечно, можно было бы раскурить вторую. Можно заказать у проводницы свежего чаю и выпить его в купе под вторую конфету. Но это было бы уже не то.- Маркс твою Энгельс, - ругнулся вполголоса Марк Владимирович и затушил окурок в наполовину опустевшем стакане.Через полчаса поезд сбавил обороты. За окном поплыли типовые блоки многоквартирных домов, чередующиеся с городской растительностью. Во многих окнах горел свет, советские трудящиеся собирались на очередную честную смену, а кое-кто уже спешил по улице не то к остановке, не то на линейную развозку. Потянулся серый перрон с редкими встречающими. С финальным “чу-чух” и длинным усталым выдохом состав встал. Пассажиры гуськом сходили с металлических ступенек, кивали на прощание проводницам и спешили раствориться в утреннем городе.Марк Владимирович выждал, пока поток пассажиров, и без того реденький, не иссякнет, и только тогда взял чемодан в одну руку и дипломат в другую, перекинул легкий плащ через локоть, нахлобучил шляпу и вышел из купе. Думал, сойдет последним, чтобы не пришлось толкаться локтями да и не проглядеть служебную машину. Но только сошел с подножки, как локтем же в кого-то и вмазался. Обернулся. Встретился с серым кителем под погонами.
Давешний собеседник одарил Марка Владимировича сахарной улыбкой и приложился к козырьку фуражки.- О, голубчик, а вот и снова вы. С прибытием на вашу новую родину. Да вас, может, подвезти?И махнул рукой в сторону здания вокзала, сбоку от которого дисциплинированно ждал милицейский “бобик”. Багдасаров обвел взглядом пустую вокзальную площадь.- Я на машине. В другой раз.- И то правда, - обрадовался мент. - Успеется еще! Ну, берегите себя.Поправил пухлую спортивную сумку на плече и бодро зашагал к “бобику”. Марк Владимирович старался не смотреть ему вслед. Слышал только, как хлопнула дверца и взметнулась потревоженная стая упитанных привокзальных голубей.Служебная “волга” забрала Багдасарова только через десять минут.Уже ничего нельзя было исправить.