11. r, флафф, hurt/comfort. (1/1)
— Ну вот, теперь ты знаешь про меня всё, — Тайлер грустно усмехается и укладывает голову на чужой оголенной груди, щекоча соски немного отросшими волосами, и Джонатан прикрывает глаза, опуская ладонь на чужой лоб, легонько проводя подушечками пальцев по глубоким морщинкам. В комнате душно, несмотря на открытое окно и вроде как то, что в Италии по ночам прохладно, да и Тайлер пышет жаром после того, как они сначала взбили простыни, а потом разговорились: слово за словом, касание за касанием, взгляд за взглядом — и вот Тайлер уже вжимается в чужое плечо, обняв Джонатана за пояс, и сухо всхлипывает, не имея возможности и умения заплакать, сетуя на синдром попутчика, а Джонатан гладит его по спине и лопочет что-то бессвязное, но вроде как утешительное. Тайлер не машина для убийств, не алкоголик, не бесчувственный камень, которому насрать на всех вокруг, просто... его помотала жизнь. Как и Джонатана, впрочем, только не так сильно, иначе бы они не встретились.
Тайлер успокаивается быстро, но стоит Джонатану взять в ладони его голову и вытереть большими пальцами ту пару редких скатившихся по его щекам слезинок, как он тут же жмурится и вздрагивает, и у Джонатана нет никакого другого выхода, кроме как прижать его к себе снова, в какой-то там раз за вечер, смысла считать уже нет.
Джонатан продолжает касаться лба, топорщащихся бровей, один раз трогает веки и поджатые губы, на что Тайлер нервно дёргается, почти как юродивый, но Джонатан почти неслышно шепчет что-то, лишенное смысла, и он замолкает. Они оба могут включить свет и говорить в полный голос о чём-нибудь другом, но не видят смысла, слишком интимная обстановка и связь между ними установилась, слишком. Перейдена черта, теперь совсем никак не выйдет остановиться, даже если захочется, пока не расскажешь всё, не выльешь душу, не изопьёшь до дна чужого горя и яда, текущего по венам.
— Могу ли я?
Вопрос, что всегда отдаётся эхом по стенам при утехах, но никогда, если речь идёт о чем-то серьезно. Тот, кто прикрывается клоунской маской, высеченной из камня, и тот, кто лепит на лицо вежливую улыбку, должны были сойтись. И сошлись ж.
— Можешь.
Тайлер действительно ему доверился, ведь Джонатан даже не говорит, что собирается делать, а ему уже разрешили.
— Я постараюсь не причинять тебе вреда. Больше ни за что.
Джонатан не знает, зачем он это говорит, но губы на белых — их не видно во тьме, но Джонатан и так выучил их расположение наизусть — полосах на руках ощущаются правильно. Джонатан целует кончики пальцев, тыльные стороны ладоней, запястья, внутреннюю часть рук, локти, предплечья, плечи, совсем не пошло цепляет кончиком языка шрам от пули на шее, мажет по мокрым щекам, а потом спускается к груди, вместе с руками проводя по розовым полосам, оставляет поцелуй рядом с бедренной косточкой, а потом снова возвращается к голове, обнимая Тайлера так крепко, как он никогда не обнимал. Больше не.