о потерянном и найденном (братья Жилины, Тончик) (1/2)

От дядь Жилы пахнет порохом и сигаретным дымом. Грубоватый и взрывной, со шрамом тонким на брови и цепким взглядом, он ассоциируется у Тончика с домом. Со стенами крепкими, в которых можно спрятаться от всего мира, и с надёжной рукой, крепко сжимающей плечо.

Дядь Жила не ангел и не святой, у него за спиной годы бандитской жизни, и зелёный совсем Тончик благоговейно смотрит, наблюдает и мотает на ус каждое движение. Подражает манере речи, поведению и старается стать таким же, потому что дядь Жила – авторитет, к которому стоит стремиться. Он – тот, кто не бросит, как родители, не предаст, как лживые друзья и не будет стоять в стороне, пока пятнадцатилетнего Тончика ломает у могилы бабушки, последнего родственника, который его любил.

Дядь Жила словами не бросается, просто приводит однажды к себе на квартиру и говорит, что это теперь и квартира Тончика тоже. Что теперь у него есть место, куда можно прийти и остаться без условий, откуда не выгонят. И Тончик приходит, опасливо и боязливо ночует в первый раз на краешке старого дивана и сбегает с ранним утром. С каждым разом становится проще, и в один зимний вечер он остаётся навсегда.

Привыкает к сонному дядь Жиле, ненавидящему вставать рано утром, и получает подзатыльник на вопрос о деньгах за проживание. Учится разбирать и чистить пистолет, пачкает руки в оружейной смазке и находит за диваном старую деревянную биту с несколькими зазубринами на боках. Дядь Жила вертит её в руках пару минут, разглядывая, и с ухмылкой болезненной Тончику дарит на память. Тем же вечером напивается, сидя на кухне, и задумчиво курит в открытую форточку.

Уже позже Тончик находит выскобленные на деревянной ручке биты буквы ?С.Ж.? и ?В.Ж?, объединённые неумело кривым знаком бесконечности. Старательно высунув язык, он той же ночью небольшим ножиком вырезает рядом свои инициалы. Наутро дядь Жила угрюмый с перепоя, и Тончик его об этих буквах не спрашивает.

Он узнаёт, чьи это инициалы, случайно. Просто в один летний день в замочной скважине раздаётся лязг, и в квартиру заходит кто-то с лицом дядь Жилы. Замирает, увидев Тончика, и оглядывает усталыми карими глазами. Спрашивает тускло голосом совсем незнакомым:– Витя дома?Тончик тупо моргает пару раз и незаметно сдвигается к бите, прислоненной к стене.

– Кто?Незнакомец вздыхает раздражённо, проходит вглубь квартиры и мягким, непохожим на грубоватый и резкий тон дядь Жилы, голосом говорит:– Взял себе прозвище это дурацкое, господи… Жила здесь?– Нет его. Вы кто?

– Неужели не догадался, хороший мой? Сергей я, брат его, клонов-то у нас пока ещё не делают, технологию такую не изобрели. Да ты не переживай, я за вещами зашёл.

Мужчина свободно в комнату мимо Тончика проходит. Ориентируется по квартире, вещи из ящичков достаёт и стопкой аккуратной на диван складывает. Мурлычет что-то под нос, будто он тут один, пока Тончик полученную информацию переваривает.

– А ты, стало быть, тот голубчик, которого Витя под крыло своё взял. Антон, да?– Тончик.– Толик, ага.

Тончик вздыхает. Руки на груди складывает и плечом прислоняется к косяку двери. Он терпеть не может это дурацкое сокращение своего имени. Брат дядь Жилы уже начинает его раздражать. Скосив взгляд на биту, Тончик губу задумчиво закусывает.

– Дядь Жила не говорил о вас ничего.

– Не мудрено. Я ж для него пятно на репутации. – Мужчина посмеивается тихонько, но печально, и Тончик замечает, как немного опускаются его плечи. – Не смирится никак, что я в милицию пошёл. Вредина в шапочке.

Несмотря на грусть, последнее он говорит мягко и ласково, с любовью такой ощущаемой, что Тончику его даже жаль становится. Весь какой-то плавный и спокойный, с волосами причёсанными и в выглаженной рубашке, он настолько непохож на взбалмошного дядь Жилу, что даже интересно. Как братья смогли вырасти такими разными?

– О, так вы мент.

– Не мент, а милиционер.

– Мент-мент.

– Не дерзи, а то посажу.

В голосе чужом слышится веселье, и Тончик фыркает, закатывая глаза. Наблюдает, как Сергей этот засовывает в пакет вещи и направляется к двери вслед за ним. Вечером он рассказывает дядь Жиле о госте, и тот кривится недовольно. Спрашивает, не передавал ли тот ему что-то и кивает, когда слышит отрицательный ответ. Тончик решает, что толика разочарования, мелькнувшая в карих глазах, ему померещилась.

Он встречает милиционера Сергея ещё пару раз и кивает ему, сразу отворачиваясь. Не интересуется у дядь Жилы, что между ними произошло, и делает вид, что не видит, как тот, будучи выпившим, листает старый фотоальбом. Как рассматривает молча, время от времени прикладываясь к бутылке, и тяжело вздыхает.

Тончик аккуратно забирает из ослабевших чужих рук тяжёлый альбом и укрывает заснувшего дядь Жилу пледом. В правой ладони, прижатой к сердцу, крепко стиснута порядком смятая фотография, на ней – держащиеся за руки близнецы на фоне какого-то здания.

***Спустя пару лет дядь Жила берёт Тончика с собой на первое дело. Начинает потихоньку вводить в свой криминальный круг, знакомит с главами других ОПГ. После знакомства с матёрыми бандитами, от которых разит опасностью и авторитетом, у Тончика появляется мечта. Он основывает свою банду, кровью и потом выгрызает им место и чувствует удовлетворение, когда дядь Жила смотрит на него с гордостью и поощрением в глазах.

Он латает Тончика после стычек, учит стрелять и драться, даёт советы. Не лезет, когда Тончик совершает ошибки, но неизменно каждый раз оказывается рядом, чтобы помочь разрешить все последствия. Когда дядь Жила попадает в тюрьму, у Тончика земля уходит из-под ног. Он приходит в пустую квартиру и сидит молча на кухне, рассматривая не помытую с утра посуду. На следующий день, читая переданную с зоны записку, Тончик слышит чужой твёрдый голос в своей голове и успокаивается. Это не конец, просто нужно подождать.

И Тончик ждёт. Укрепляет позиции своей ОПГ, появляется на сходках, время от времени ловит краем глаза силуэт синего кителя с отполированными звёздочками, но никогда не подходит к нему ближе.Дядь Жила выходит через два с половиной года. И умирает спустя три дня.

На кладбище людей немного. Тончик уходит последним, когда солнце уже зашло за горизонт, а ветер проник в самое нутро, заморозив внутренности. Идёт домой пешком, не в силах вернуться в эту квартиру так скоро, и понимает, что не видел на похоронах мента. Хмыкает скептично и зло – вот тебе и братские узы. Кому, как не Тончику знать, что кровное родство – херня полная. По крови дядь Жила был ему никем, а по сути – единственным близким человеком.

В квартире холодно и пусто. Все вещи на своих местах, но в них будто нет жизни. Тусклые, бесцветные, никакие. Тончик ощущает себя такой же вещью, покинутой и никому не нужной. Он напивается, лёжа в холодной жёсткой ванной, и засыпает там же. Не выходит из квартиры несколько дней, пьёт и ест, что попадётся под руку. Иногда плачет, но тихо и почти без слёз, потому что дядь Жила бы слёзы не одобрил. Он приходит к Тончику во сне. Хлопает молча по плечу, улыбается и уходит, гремя отдаляющимися шагами.

Тончик думает, что это очередной сон, когда видит заходящего в квартиру дядь Жилу. Бледного, похудевшего, в свитере старом и с растрёпанными волосами. Он смотрит в глаза, уставшие, больные, не-его глаза и осознаёт. Затуманенный алкоголем мозг вспыхивает злостью и запоздалой агрессией.

– Ты где был? Ты где, блять, был?

Милиционер Сергей замирает. Смотрит взглядом побитой собаки, уставшей от того, что её постоянно пинают то ногами, то тяжёлыми палками, и молчит. Тончика от этого безмолвия разбирает ещё больше. Он подлетает, пихает с силой чужие плечи, и мужчина, вдвое старше него, неожиданно неустойчиво стоящий на ногах, падает. На спину переворачивается, стонет болезненно, держась за живот, и Тончика окатывает пониманием. Он вспоминает, как рассказывал бледный Алик выясненные обстоятельства гибели дядь Жилы.

Руки сжимаются в кулаки, тело напрягается в желании поднять ногу и, замахнувшись хорошенько, пнуть, ударить в больное место. Чтобы до крика, до сорванного голоса и той боли, что сейчас разрастается у него под рёбрами.

Тончик смотрит сверху вниз на лежащего у его ног человека и натыкается на чужой смирившийся взгляд. Рыкнув яростно, он пускается на колени рядом, нависает и едва ли не кричит в лицо:– Это ты виноват. Слышишь? Всё из-за тебя!

– Я не хотел.

Тихий сорванный голос едва слышен. Ломкий, неживой будто лежит, даже не пытается как-то защититься от вцепившегося в свитер Тончика, и смотрит взглядом пустым в потолок. Бледные руки лежат поверх живота, в карих глазах блестят слёзы. Тончику становится плохо.

– Ты убил его.

– Я не знал, что это он.

– Ты его убил.

Сергей закрывает глаза, из их уголков на грязный коврик прихожей скатываются две слезы.

– Да.

Тончик позорно громко всхлипывает. Замахивается правой рукой, ощущая, как печёт больно глаза, и в самый последний момент сдерживает удар. Касается легко чужого плеча, стукает слабо, не в силах причинить настоящую боль, и ложится рядом, утыкается лицом в тёплую грудь.

Они плачут, словно дети, распластавшись на полу прихожей и вцепившись судорожно друг в друга. Засыпают там же, а утром Тончик обнаруживает себя, сидящим на кухне с чашкой горячего кофе в руке.

Мент сидит в углу, облокачиваясь на стену, и сверлит взглядом пустым набор небольших тарелочек, стоящий на полке над раковиной. Голова раскалывается от похмелья, но Тончик чувствует себя протрезвевшим. Разглядывает мента пару минут и начинает говорить хриплым голосом:

– Я знаю, что… что т-вы пытались помочь. – Тончик запинается, вспомнив, как вчера пьяный фривольно перешёл на ?ты?, и вовремя исправляется. – Врачи сказали, что кто-то пытался остановить кровь, а кроме вас там никого не было, так что…

– Я бы смог. – Единственный теперь уже Жилин вздыхает, кладёт руку на живот с виднеющейся под свитером выпуклой повязкой. – Если бы не потерял сознание, смог бы.