о том, что говорят другие (лошончики) (1/2)

В квартирку свою, небольшую и старенькую, Тончик возвращается ещё днём. Потягивается лениво, довольный тем, что успел переделать всё запланированное, и закуривает, развалившись на трёхногой неустойчивой табуретке. За окном буйствует лето – высокие берёзы едва ли не лезут в окно своими тонкими ветвями и постукивают тихонько по карнизу листьями в такт ветру. Во дворе громко кричит местная шпана.

Вспомнив невольно своё детство, Тончик улыбается коротко. Всего несколько лет назад он тоже бегал там, внизу, дворовым пацаном, и разбивал первые носы, получая в ответ синяки на боках. Да, дружить Тончик никогда особо не умел, как и не умел скрывать от безразличной матери следы уличных драк. Иногда, наоборот, специально нарывался, чтобы прийти домой с расквашенным лицом, в надежде получить хоть какое-то подобие тревоги. Мама равнодушно просила его умыться и грубоватыми движениями обрабатывала кровоточащие ссадины. Тончик каждое такое прикосновение ловил всеми фибрами души и искренне считал себя в чём-то виноватым.Сейчас он так уже не делает. Пытается один раз прийти к Лало с разбитым лицом, по привычке не обращая особого внимания на боль, и оказывается сметён потоком волнения-негодования-заботы. Видеть Лало таким взвинченным в какой-то мере приятно, даже верится, что кому-то действительно на него не плевать, но стыд и вина всё перекрывают, и Тончик решает в табор не наведываться после серьёзных стычек.

Истлевшая сигарета обжигает кончики пальцев, и приходится из воспоминаний вырваться. Тончик моргает рассеянно, и щелчком окурок выпуливает в открытое настежь окно. Вздыхает, кепку скидывает на подоконник и зарывается пальцами в отросшие волосы. Надо бы постричься, а то уже мешать начинают, хоть ему и нравится лежать на коленях Лало, пока тот пальцами перебирает тёмные густые пряди.

При мысли о цыгане в груди тут же теплеет. Хочется прийти, обнять, зарыться игриво лицом под подбородок, щекоча кожу усами, и слушать ответный мягкий смех родного голоса. Рядом с Лало хорошо всегда, исчезают мысли всякие дурные, и Тончик вздыхает, посматривая на время. Те показывают два часа дня. Рано.

Солнце припекает, жжёт неприятно глаза, и Тончик от окна отходит. Заправляет оставшуюся разворошенной с утра кровать, моет посуду грязную в раковине и расставляет разбросанные приходившим недавно в гости Пашкой книги. Открывает холодильник несколько раз, но ничего не ест, потому что не хочется, и, словно ребёнок, опять смотрит на часы. Прошло ровно двадцать минут. Тончик вздыхает раздражённо, сверлит циферблат взглядом таким, будто тот виноват в том, что день так медленно тянется. Стоит пару минут, подпирая плечом шкаф, после чего всё же кепку с подоконника хватает и выходит из квартиры.

В конце концов, если Лало будет занят, можно и по табору пошляться. Опять дать Луладдже потренироваться на нём в гаданиях или послушать байки старого подслеповатого Ханзи, который вечно пытается пощупать его за щёки, но промахивается и тягает за уши. Медленно, но неотвратимо, к Тончику в таборе привыкают и, вопреки опасениям, принимают вполне радушно. Некоторые старожилы, конечно же, косятся на него до сих пор, когда он по утрам выходит из шатра Лошало, но молчат и недовольства своего не высказывают. Тончик подозревает, что без вмешательства самого Лало здесь не обошлось, но на все вопросы тот сразу начинает отвлекать поцелуями.

В нагретой под солнцем машине жарко, и приходится открыть окно. Кепка под порывами ветра едва не слетает с головы, и Тончик снимает её, бросая на переднее сиденье. Ощущает, как путаются и ерошатся волосы и фыркает, представляя, каким растрёпанным зайдёт к Лало в шатёр. Руки зудят от желания прикоснуться к посеребрённым сединой волосам и смуглой коже, и Тончик концентрируется на дороге. Рассматривает мелькающие серые дома, кусты зелёные и деревья, но снижает скорость, когда замечает мелькнувшее фиолетовое пятно на пустыре. Останавливается, рассматривая через открытое окно заросли низеньких люпинов, и, поддавшись порыву, из машины выходит.

Рукава расстёгнутой олимпийки измазываются в зелени и соке, но к месту постоянной стоянки табора Тончик приезжает с довольной улыбкой и букетиком сорванных на заброшенным пустыре ярких цветов. Предвкушает, как улыбнётся любяще в ответ Лало, принимая скромный подарок из рук, прижмётся ближе, шепча глупость какую-нибудь на ухо, и из машины вылетает, криво напялив кепку на макушку.

Табор живёт своей жизнью. Шумят спорящие мужики, гремят посудой и вещами бурно обсуждающие что-то между собой женщины. В Тончика едва не врезается бегущий куда-то мальчуган, и он шутливо машет ему указательным пальцем. Пацан в ответ показывает язык и исчезает за очередным шатром. Неловко пристроив небольшой букетик на уровне пояса, Тончик его опускает, чуть спрятав за спиной, и идёт к шатру Лошало, здороваясь по пути с кивающими ему людьми.– Вай, как это мило, бэнгоро! *Луладдже, молодая и черноглазая, задорно подмигивает, тасуя в руках огромную колоду карт, и Точник, вдохнув, подходит к ней ближе. Становится рядом, чувствуя, как краснеют щёки.

– Привет, Ладже.

– Бахталэс**, Толь. Цветы чудесные, как раз для нашего баро. Он сегодня весь в делах, в заботах. Солнце своё личное ждёт не дождётся, а оно само к нему идёт.

– Это тебе карты сказали или ты подглядела, как всегда?

Тончик фыркает смешливо, когда девушка несильно его стукает в ответ по плечу. Они примерно на одном уровне – Луладдже высокая и статная, а Тончик никогда ростом не отличался – и приходится постараться, чтобы увернуться от её руки, норовящей скинуть с головы кепку.

– Дай погадаю, золотой мой.

– Фонсо отказался?

Ладже раздражённо глаза закатывает на упоминание брата, который всё никак не поддаётся на её уговоры побыть испытуемым, и Тончик вздыхает, но рядом садится. Решает, что от нескольких минут не изменится ничего, и привычно в сторону колоду пальцем сдвигает. Рассеянно следит за появляющимися картами и косится то и дело на шатёр Лало, виднеющийся впереди. Нетерпеливо плечами передёргивает и встаёт, когда последняя карта показана. Слушать очередные издевающиеся пророчества Ладже не хочется совсем, особенно когда Лало так близко, всего в шагах нескольких. Подобно сбежавшему мальчугану, Тончик быстренько сворачивает за чей-то шатёр, скрываясь от взволнованно зовущей его девушки и останавливается ненадолго, чтобы букетик удобнее перехватить и поправить съехавшую набок кепку.

Он не хочет, действительно не хочет подслушивать, но, когда два женских голоса начинают говорить совсем рядом, это получается непроизвольно.

– Видела? Опять этот притащился в табор. Мало того, что Лошало голову задурил, так ещё и к Ладже подлизывается.

Тончик застывает с поднятой рукой, уставившись, не моргая, в пёструю ткань, висящую перед носом. Только совершенно глупый бы не понял, о ком идёт речь.

– Прилип, как репей к баро, ну а что ему делать? На такого, поди, и не поглядит никто, а Лошало наш добрый, жалостливый, вот и пригрел у себя уродца-то безродного.

– Так сколько девок видных по табору гуляет!

– Да погоди ты. Нагуляется с огрызком этим, да за голову возьмётся. По молодости можно, все же знают и так, что это ненадолго.

Разговор переходит плавно в какое-то другое русло, голоса продолжают обсуждать свои дела. Спокойно так, будто не облили грязью сейчас никого, и Тончик выдыхает медленно. В оцепенении проходит несколько шагов и в себя приходит только у входа в знакомый шатёр. Взглядом сверлит ткань, чувствует сладковатый запах кальяна и не может заставить себя сделать шаг.

Букетик ненужный, завядший как будто, выскальзывает из ослабевших безвольных пальцев, и Тончик разворачивается, бредёт медленно в обратную сторону, не реагируя на редкие оклики и недоумённые взгляды цыган, которые привыкли видеть его шебутным и шумным. Интересно, они тоже считают, что всё ненадолго? Что их баро играется с неопытным и глупым уродцем, что надоест это ему скоро и что молодому Лошало просто захотелось попробовать что-то новое?Почувствовав, как запекло глаза, Тончик ускоряется и едва ли не запрыгивает в машину. Не хватало ещё, чтобы все увидели, насколько он слабый. Вздохнув шумно, лбом утыкается в скрещенные на руле руки. Стукается пару раз, пытаясь успокоиться, сказать самому себе, что это верх глупости – так расстраиваться из-за слов каких-то чужих людей. Женщин, которые не знают о них ничего. Которые не видели взгляда Лало по утрам, тягучего и сладкого, не слышали его тихий и мелодичный голос, ласково поющий цыганские баллады только для одного слушателя, не ощущали жадные касания горячих рук. Эти женщины со злыми языками не знают ничего, но бьют прямиком в болящее и тянущее нечто, что постоянно зудит под рёбрами. Что напоминает скромно, шепчет в ухо ?ты ничто?, и у Тончика срывает тормоза.

Он промахивается, вставляет ключ в зажигание только с третьего раза и газует так сильно, что прогуливающаяся рядом собака испуганно отскакивает в сторону. Наливающиеся слёзы застилают обзор, нос забивается, но Тончик упрямо жмёт на газ, машинально переключая передачи. Мчит по неровной дороге, думает краем сознания, что в таком состоянии садиться за руль глупо, но на сегодня у него лимит глупостей неограничен, поэтому он только ускоряется.

Откуда посреди дороги появляется какой-то тощий человек в смешной рубашке, Тончик не знает. Выкручивает руль инстинктивно в сторону и, ощущая, как отрывается машина от земли, вспоминает, что забыл пристегнуться. Сильный удар выбивает воздух из лёгких, голова взрывается болью, а спине становится очень тепло. Медленно теряя сознание, Тончик думает лишь о том, что своей смертью сделает всем одолжение. Жалеет только, что не подарил Лало букет. Фиолетовые полевые цветы прекрасно бы смотрелись на его могиле – такие же простые и никому не нужные.

***День у Лало не задаётся с самого начала. То мигрень с утра, то недовольный чем-то Алик выносит мозг до самого обеда. Головная боль в командной работе с Альбертом даёт свои плоды, и к трём часам дня Лошало чувствует себя выжатым лимоном. Пьёт принесённый заботливой бабушкой Эйш отвар и хочет завалиться на одеяло, чтобы ничего не делать. Ещё бы тёплого Анатоля под бок, и было б идеально.Вздохнув устало, Лало массирует кончиками пальцев виски и вдруг замирает. Вслушивается в знакомое громкое тарахтение старенького двигателя автомобиля и улыбается, ощущая, как опаляются внутренности теплом и нежностью. Увидеть Тончика хочется нестерпимо, до нетерпеливой дрожи, но Лало из шатра не выходит. Представляет, как вопьются в мозг острыми иглами яркие солнечные лучи, и решает дождаться гостя, всё равно тот прекрасно уже по табору ориентируется сам.

Лало вслушивается. Вроде бы даже узнаёт любимый голос среди общего гомона, но потом тот замолкает. Не слышно ни приближающихся шаркающих шагов, ни приветствий громких, и Лошало не выдерживает. Выходит из шатра, загораживая глаза рукой, и тут же оступается, почувствовав что-то под ногами.

Маленький букетик с примятыми листьями пахнет сладко-горько, и Лало рассматривает его внимательно, будто пытаясь записку найти. Слышит, как буксует громко чья-то машина, и растерянно смотрит, как быстро исчезает за поворотом пятёрка Тончика.

В голове звучит лишь один логичный вопрос: ?какого хрена??

В груди начинает ворочаться что-то тёмное и нехорошее. Головная боль медленно отходит на второй план. Лало смотрит, как подходит в нему взволнованная Гадже и вопросительно приподнимает брови.

– Лало, что-то не так.