их (1/1)

?Правильное? — это когда что-то, разное для миллионов людей, сходится у двоих.

Они правильные.Правильнее не увидите, я клянусь вам.

Шин Э осознаёт, что это не совсем любовь, а скорее осадок — чувства вспыхнули ослепительным фейерверком в тяжёлый момент и притупили ощущения, занимая всё её внимание. Он стал центром на какой-то промежуток времени, и не было ничего другого, и казалось, что не будет, и никто этого не изменит, и не остановит.Или это всё-таки можно назвать ?любовью??~Она выбегает из кафе, шлёпая ногой в лужу — серые кеды сразу намокают и темнеют от воды, а движения её словно в замедленной съёмке, плавные и какие-то отчаянные — другого слова Коуске подобрать не может, как не может и отвернуться. Это сумасшествие? Колдовство? Нет. Что тогда?

Дождь стекает по щёкам, волосы липнут к лицу, рубашка облегает тонкое тело, а небо, тёмное, тяжёлое и грозное, укрывает солнце, но Шин Э всё равно выглядит… насыщенной. Бледно или нет — не важно, каждый оттенок подходит ей и просит на язык одно простое слово. Простое, но очень важное.?Красиво?.

Шин Э задирает руки вверх и кричит ?ты будешь моей навсегда!?, а Коуске давится воздухом и только тогда замечает, что сам стоит под дождём. Он прилично промок и не видит смысла укрываться под крышей кафе или запрыгивать обратно в машину — нет, пустяки, глупости, вместо этого Коуске неотрывно наблюдает за девушкой, убегающей в сторону парка. И вдруг ноги несут его вслед за ней.

В голове набатом бьёт ?ты будешь моей навсегда?.Твои слова наизусть.~— Мама, а как это — ?любовь?? — он задирает нос, пытаясь заглянуть на стол. Юи широко улыбается, глухо посмеиваясь. Смех выходит натянутым, но Коуске слишком мал, чтобы понять это и уловить внутренний треск.

— Хм-м-м… — она подпирает подбородок сцепленными пальцами. — К примеру, когда тебе хочется повторять её имя.

— Это приятно?— Возможно. Возможно, больно.~Если он позовёт — она вернётся? Наверное, рановато думать об этом. Если он позовёт — она обернётся? В его силах проверить, но язык отсох, а в горле першит и колет, вырывается хриплое булькание вместо — не важно, что он там хотел сказать. Говорить-то бесполезно, нужно кричать, а вот с ?кричать? у него проблемы. Голос повышать — не про него.Коуске не успеет за ней.Ему кажется, что он никогда не успеет за ней. Ни сейчас, ни позже. Шин Э, несущаяся к горизонту, всё меньше, и город, расстилающийся вокруг, выглядит, как пятно серых декораций, хочется свернуть их и отмести в сторону — убрать звуки: шум машин, стук капель, биение его сердца, мрачный гром, раскатывающийся низким смехом. Небеса — или боги — издеваются над ним, да? Что ж, издевайтесь.Коуске останавливается и глубоко вдыхает. Дождь барабанит по лицу, холодный, неприветливый, твёрдый, словно хочет прибить его к земле, вдавить в пыль, размазать по асфальту. Одежда промокла насквозь и липнет к телу — неприятно, но терпимо.

Нет, нет.Небеса, боги? Издеваетесь?Смотрите, как он добьётся.Смотрите и смейтесь — над собой: вы не правы.~Дождь хлещет по телу, и ветер бьёт в лицо, но она бежит наперекор им, и улыбается природным противникам, пытающимся остановить её. О, у вас ничего не получится, прекратите. Стресс, все эти неподвластные контролю эмоции, бурлящие внутри, разорвут Шин Э, если она остановится. Поэтому она не остановится.Наверное, никогда.Остановите меня.Смотрите на меня. Я ломаюсь — или сломалась?Лёгкие спирает — дыхание сдаёт, в горле першит, чешет, в носу свербит, и сердце бешено бьётся на износ. Шин Э не в ладах с физкультурой, но это её — как и сдающее позиции тело — волнует меньше всего в том моменте, в котором она застряла: когда пытаешься убежать от своих чувств, бьющих в спину хлыстом, однако они ведь в тебе, они — ты. А от себя ты не убежишь.Никогда.~Шин Э думает, что ей послышалось, но когда она оборачивается — издаёт удивлённый возглас, тут же поглощаемый дождевой музыкой.Коуске останавливает её. Небеса и боги больше не смеются.Оказалось, не больно. ?Не сейчас, — думает он, — может, в какой-нибудь другой раз. А сейчас всё в порядке?.Шин Э шумно вдыхает и обхватывает себя руками, сжимаясь, опуская голову, бредя взглядом по траве. Через час-другой здесь будет стоять такой запах, что захочется лечь лицом в землю и не двигаться.Никогда.Но потом — не сейчас, и она двигается, чтобы посмотреть на Коуске. Он тяжело дышит, будто бежал за ней… Погодите-ка, а ведь бежал же! Как иначе догнал бы?.. От озарения Шин Э становится холодно — мороз крадётся по спине, вызывая дрожь, она передёргивает плечами и тут же чувствует, как покалывает щёки, а потом… Потом мир кружится.И становится жарко.

— Что ты здесь делаешь? — она задаёт вопрос, скорее чтобы разбить затянувшуюся тишину. Нет, смотреть в его голубые, гипнотизирующие глаза, конечно, достаточно приятно, но так долго — неловко.

— Что ты делаешь?Шин Э отворачивается от него и осматривается.

— Расслабляет, — её голос приглушён из-за шума дождя, а Коуске думает, что нужно говорить громче, почти кричать, иначе она его не услышит. Он подходит немного ближе.— Расслабляет? Мне холодно.Шин Э жмурится и вытягивается, раскрывая руки и запрокидывая голову.И смеётся. Раскатисто так, звучно.Дождь? Какой дождь? Он больше не слышит ни капли, ни гром, небеса, богов, город, сердце. Он ничего не слышит, ничего не видит — кроме неё.— Ты будешь моей навсегда…Шин Э дёргается и замирает, задерживая дыхание.— Из какой это песни?До неё доходит медленно, но всё-таки доходит, и Шин Э, вздыхая, закатывает глаза:— Господи, Коуске.

В его взгляде немой вопрос, на который ей не хочется отвечать. Вместо этого она надеется ударить под дых:— Ну? Хорошо тебе?— Хорошо? — он удивлённо моргает. Оглядывается, облизывая мокрые губы, и едва улыбается. — Да, — его голос тихий и — небеса, спасите — нежный, — хорошо. Под дождём без зонта… Мать бы не одобрила, — Коуске, морщась, беззлобно фыркает.Шин Э недвусмысленно молчит.

?Твоя мать бы одобрила, если со мной?.

~Он, рядом, вымокший до нитки и, казалось бы, по-обычному угрюмый, но стоит заглянуть в глаза — и понятно, что сейчас многое иначе, и вот — дышит, говорит, не уходит, он не предлагает ей спрятаться от дождя, потому что понимает, как это — ?хорошо без зонта?, он не задаёт вопросов, не рассматривает её, будто игрушку на прилавке… Он такой — правильный. Коуске сходится с образом ?необходимого человека? в голове Шин Э.Осадок?

Она криво улыбается.Ну да, конечно. Шин Э предпочитает не врать вообще, но особенно — себе.

~Она — сбежавшая черти знают от чего, не смотревшая под ноги и угодившая в лужу первым же делом, выскочив под дождь, она — молчаливая и вписывающаяся в картину, нарисованную угрюмым вечером, она — озлобленная, будто оголённый провод, к которому прикоснёшься — получишь удар током и — маловероятно — не умрёшь, она не объясняет, не просит уйти, не уходит, она наслаждается — и именно она дарит ему новый момент и ощущения, которые Коуске никогда не испытывал, а если и фантазировал о них, то не думал, что ему понравится.Но ему и правда нравится.Возможно, больно? Мать не одобрит?

Коуске хорошо.~Какие бы бури ни искрились внутри, чем бы ни была первопричина, какой бы конфликт ни буйствовал в голове — они дополняют моменты друг друга и заканчивают их до стальной точки. Ничего дополнительного не нужно. Ничего не припишется.

Оно не идеальное, но такое, каким должно быть.Не осадок, и даже если ещё не любовь — всё равно правильное.