ласточка ластится (1/2)

На многое нужно время. На то, чтобы привыкнуть к человеку. На то, чтобы полюбить его.

На то, чтобы оправиться от травмы.

От которой ты, скорее всего, никогда не оправишься в глубине души. Это шрам, как каждый входящий в нашу жизнь человек. Ты забудешь про этот шрам, но не сможешь свести. Шин Э тяжело дышит и заламывает пальцы.Ничего не помогает. Спина вспотела, и рубашка липнет к коже, вызывая омерзение и желание стащить с себя всю одежду, а по рукам ползут мурашки — ей холодно, холодно и страшно, в животе тугим комком стягивается тошнота и подкатывает к горлу удавкой. Ощущение прикосновения чужих рук на талии и запястьях жжёт, словно вдавливают раскалённую сталь, и этот как грязь, но её не смыть, как рана, но её не зашить, как синяки, но их не замазать.Она бы упала и растеклась по полу, как разлитая вода — ею себя Шин Э и ощущает, — но Коуске поддерживает её за талию, прижав к груди, и гладит по голове словно бы на автомате, напряжённый, смотрящий в сторону. Шин Э, скривившись и сжавшись, не знает — то ли хочет отодвинуться от него, то ли прижаться ближе. В мыслях смешанный ком.

— Нол! — снова срывается хриплый зов. Громче, чем предыдущий, и настойчивей. Шин Э ведёт в сторону, но Коуске тянет её обратно к себе, приобнимая крепче, и она, поёжившись, всё-таки прижимается к нему — он тёплый, он защита, власть, он взрослее и может держать ситуацию под контролем, пока Шин Э разваливается на части и рассыпается на атомы, каждый из которых пронизывают иголкой и сшивают с остальными.

Тряпичная кукла, выпотрошенная изнутри.Она не помнит, как Коуске запихивает её в машину, что-то нашёптывая на ухо. Внутри тепло, руки водителя напряжённо сжимают руль, а сам он не поворачивается и ничего не спрашивает, не говорит, не дёргается и вообще создаёт вид фоновой игрушки без воли и интересов. Наверное, она такая же сейчас. Шин Э думает об этом и криво усмехается.

Ён Ги нет. Солнца нет. Ночь на дворе, зато какая! Небо чистое, звёзды рассыпаны, как конфеты — иди и собирай, разевай рот в надежде, что одна упадёт прямо туда, молись и загадывай желания, не переставая задирать голову вверх даже когда затекает шея. Городская музыка убаюкивает — где-то недалеко слышится шум магистрали, но не громче тишины, которая как тень собирается вокруг, растворяет в себе, расслабляя прохладным ветерком.

Есть луна. Холод. Дом.

Шин Э чувствует лишь горящие обручи на запястьях и ожоги на талии. Она не испачкалась, она целиком — грязь. Ей бы смыться. Не провалиться под землю — смешаться с ней.

Стоит Шин Э прикрыть глаза, как она дёргается от двойного хлопка двери. На переднее сидение заваливается Ён Ги, что-то яростно нашёптывающий себе под нос, а рядом садится Коуске и пытается заглянуть в лицо — пряди спадают на лоб и щёки, он нежно — едва касаясь, словно боясь причинить боль — убирает их за ухо и придвигается ближе.Водитель не задаёт вопросов.Шин Э позволяет себе прижаться к нему, уткнувшись носом в шею, и крепко обнять.— Не порви мне рубашку, — его тон звучит нравоучительно, как обычно, но всё же заметно мягче.

Она издаёт нервный смешок.

Ответить что-то не получается.Солнце если и вернулось, то молчит.~Когда Шин Э видит кровоточащий рот Ён Ги, ей становится не по себе — голова снова кружится, и мир на мгновение сотрясается, двигаясь в обе стороны сразу. Но она щурится и опускает взгляд к его рукам. Костяшки — покрасневшие. А на щеке неприглядные царапины от чьих-то ногтей.Шин Э вздыхает. Они смотрят друг на друга с абсолютным понимаем и сожалением.— Было бы хуже, если бы он не остановил меня, — Ён Ги кивает за спину Шин Э, и она догадывается, что там Коуске — отдаёт распоряжения водителю.— Хорошо.Это всё, на что её хватает. Голос звучит сдавлено и жалко, и ей больше не хочется говорить. Желательно, никогда. Ён Ги чертыхается, подходит ближе и прижимается плечом к плечу, склоняясь и оставляя короткий поцелуй на лбу.~— Снова ты мне помогаешь, — Шин Э тяжело вздыхает, закатывая глаза. Но не из-за Коуске, а из-за своего бессилия.— Это нормально… Я хочу тебе помочь, — он, облизывая губы, не смотрит на неё, и его щёки слегка алеют, вызывая у неё спонтанную ухмылку. Шин Э слабо осознает, что происходит, но ей нравится, как Коуске сегодня одет, как он пахнет и какими взглядами одаривает — не жалостливыми, нет. Абсолютно спокойными и греющими.

Вот бы добавить больше жара. Чтобы цеплял и распалял.

Шин Э не краснеет, но глупо хихикает в ладошку.

Наверное, ей и правда нужна помощь профессионала.~Она не знает точно, настоял ли на психотерапевте Ён Ги через брата, или это была чистая инициатива Коуске, но факт остаётся фактом — сессии помогают ей вернуть прежний контроль над телом в дневные часы посреди пыльных улиц, когда рядом снуют мужчины, и научиться успокаиваться после ночных кошмаров, из-за которых сон не приходит до утра. Шин Э кажется, что её внутренние механизмы сломались, но психотерапевт аккуратно напоминает, что это, вообще-то, немножечко сломалась она сама. Хотя, по сути, это одно и то же.

Или не немножечко. Он старается приуменьшать, пока Шин Э преувеличивает.Иногда она задыхается, видя своё лицо в зеркале: образы того, как по щеке скользила чужая ледяная ладонь, как пальцы касались шеи, опускались ниже, заламывая руки, и беспардонно поглаживали живот, прорываются в голову, вызывая головокружение и тошноту. Воздуха нет, лёгкие жжёт, будто они разрастаются, готовые взорваться или просто лопнуть, словно проткнутый иголкой шарик.

Психотерапевт говорит, что это нормально и что они справятся.

Особенно нормально, что ничего похоже не происходит, когда рядом Коуске — он согревает и отвлекает от мрачных мыслей, а не приносит их. И Шин Э искренне не понимает, что здесь хорошего, но так же она признаётся себе, что просто не хочет понимать. Не сейчас.Нелегко копаться в себе.Щёки колет, хочется что-то сказать, но слов не находится — его лицо выжжено под веками, и она может закрыть глаза и увидеть Коуске, будто он перед ней.