в нигде (1/1)
Когда Шин Э спотыкается об элегантную ножку Меган — это даже, блин, не смешно, — то думает, что мир несправедлив, все стервы — стервы, а драться надо с неодушевлёнными предметами и никак не с людьми, даже если очень хочется. Очень хочется драться не только ей, но и Коуске — это она понимает по его удивлённому взгляду, резко сменившемуся холодным прищуром. Вот только он направлен не на неё, а на смеющуюся в ладошку Меган.Детка, ты так очевидна, что это даже нелепо.Она перестаёт смеяться.Зато Шин Э начинает криво ухмыляться.
На рубашке — явно дорогой, дороже, чем вся их жизнь — расползается тёмное пятно. Можно сказать ?некрасивое?, но Шин Э, напротив, считает, что оно к месту — слишком идеальный образ слепит глаза, а вот пятнышко упрощает его и приукрашивает. Как ребёнок фломастерами стену.
Стул отодвигается с протяжным скрипом, а Коуске поднимается в одно быстрое движение — и нависает мраморной стеной над притихшей Меган. Однако в её взгляде неподдельное вожделение, от которого поначалу Шин Э хочется плеваться или по крайней мере кривиться, но только поначалу — потому что когда она вновь поворачивается к разъярённому — в его классической спокойной манере — Коуске, то чувствует, как то же вожделение передаётся ей. Может, не в полном размере, но мысль ?а он красив вот такой, раздражённый? хлопает фейерверками в голове.
Она запоздало соображает, что надо извиниться ради приличия.— Э-э-э… ну… — мямлит Шин Э, не переставая пялиться на его острые скулы, тонкие, плотно сжатые губы и сведённые брови. Не глаза — а стрелы из льда.
Она готова упасть перед ним на колени и преклониться — и она думает об этом нехотя, с булькающим на фоне раздражением, но в то же время со смирением. Лишь бы не попасть на деньги за — очередной — ущерб одежде.
Когда Коуске молча проходит мимо Меган и хватает Шин Э за запястье, им обеим хочется протяжно кричать с полным непониманием.
~Коуске, вообще-то, тоже хочется кричать. Но он упрямо молчит, потому что звучное ?а? посреди кафе пойдёт для сцены в ситкоме, но не для образа старшего сына семьи Хирахара.
И не для человека, который только что схватил девушку и утащил её с собой просто потому, что не знал, что ещё сделать и как бы аккуратно скрыться от любопытных людей. За их спинами разрастаются шёпотки, но ему мало дела до них — Коуске осознаёт себя через выдох и не осознаёт совсем ничего каждый шаг, каждое движение, только думает ?держать бы спину прямо и не сорваться?. Не сейчас. Не с ней.Да, не с ней. Пальцы щупают тонкое запястье. Кожа у неё тёплая, мягкая. Он бы гладил её весь день — эффект успокоительный, наверное, даже более успокоительный, чем после нескольких бокалов вина.— Э, куда мы идём? — слышится приглушённое из-за плеча. Мир вокруг рябит и катится волной, и звуки раздаются словно из-за водной стены, но её голос, немного хриплый и резковатый, возвращает его в сознание — как лёгкая пощёчина.— Куда-нибудь никуда, — отвечает он быстрее, чем осознаёт, что говорит. Коуске резко останавливается, выдыхая, и чертыхается, когда Шин Э влетает ему в спину. — Куда-нибудь, — повторяет он снова, озарённый идеей, абсолютно бессмысленной и не несущей выгоды, но…Хочется ведь.
Хочется, да? Почему нет?День свободный, а то, что Меган заняла его — ну, теперь она позади и упустила свой шанс, а значит…В этот момент Коуске не хочет упускать ни свой шанс, ни её. Растянуть бы время, замедлить, чтобы можно было не беспокоиться о делах — потому что он беспокоится о них даже в выходной день.Шин Э глубоко вдыхает и едва ли не лопается, когда Коуске предлагает ей съездить в одно красивое место. Папа говорил, что никаких мальчиков до окончания школы. Она обещала. И гулять с незнакомыми дяденьками ещё и неизвестно где, никого не предупредив и не будучи уверенной в правильности этой затеи — такое себе, но…Хочется ведь.У них у обоих много причин отказаться от желаний. А причины принять их — сумбурные, слабые и расплывающиеся перед глазами, словно мираж под солнцем.
Он принимает, потому что боится упустить шанс.Она принимает, потому что не боится попробовать новое.…потому что он доверяет ей.…потому что она чувствует себя в безопасности рядом с ним.~Тишина в машине была приятной и ничуть не смущающей. От неё не остаётся следа, когда Шин Э издаёт восторженные звуки и вытягивает руки в стороны, словно надеется обхватить раскрывающийся перед ней пейзаж. Вечереет, солнце катится к горизонту, оставляя на реке золотые размывы посреди нежно бирюзовых вод, в которых отражается оранжево-розовое небо. Оттенки сладкие, как апельсиновая жвачка, и напоминают о другом человеке, но Шин Э задвигает все ассоциации под шкаф и оборачивается с целью поблагодарить — как-нибудь разумно и внятно, если получится. Но вместо этого она давится воздухом.Коуске улыбается. Наверное, так, как никогда не улыбался никому — почему-то Шин Э уверена, что эту его сторону мало кто видел. А от мысли, что именно она видит именно эту сторону именно в такой ситуации, хочется взорваться. Буквально. Нецензурными выражениями, или пузырём, или фейерверком. Или бомбой, найденной спустя несколько лет одиночества.Закат играет светлыми красками на волосах Коуске, отливающих медью. И от вида, раскрывающегося перед ней, спирает дыхание и бешено бьётся сердце, а красота, сумасшедшая, кружит голову. Все сомнения сметаются.
— Наверное, — её голос хрипит, — если бы я не согласилась приехать сюда, то жалела бы всю жизнь.— Ты бы не жалела, потому что никогда бы не узнала, что упустила.Смотреть на него — достаточно, и говорить ничего не хочется. Кажется, что этот момент станет вечностью — ведь ?в нигде? нет времени, есть постоянность, и если они — здесь, сейчас, вот так и вот такие — могут остаться константой, то Шин Э согласна. Пускай картина выбивается в памяти до боли, словно ручкой по коже, заправленной раскалённым железом, пускай ведёт тупым ножом изнутри, задевая лёгкие, пускай рвёт плоть и вены — пожалуй, она готова и способна вытерпеть всё, лишь бы помнить в деталях. И слова — наизусть.Это — только их. Минуты, выбитые из вселенной, в волшебном ?нигде? — точно месте из сказки. Шин Э не принцесса и в сказки не верит, но своеобразное счастье, разливающееся теплом в груди, прогибает гордую осанку, и она не может сопротивляться.
Шин Э запоминает. И даже больше — вспоминает.