17.1. Огоньки детства. (1/1)
17.1.19 марта.Огоньки детства. Солнце грело макушку. Он, не веря собственному счастью, ринулся прямо в поле подсолнухов. Крупные мягкие листья хлестали по лицу. В нос ударяло пыльцевой сладостью.Он намерен бежать вот так, через всё поле, бежать и смеяться, пока не почувствует окончательную усталость. Переполняло чувствами безмятежности, надежности, чего-то по-матерински родного, и этого греющего прилива, казалось, из бесконечно далеких лет, хотелось больше и больше, ныряя в дурманящую негу. Николай был не где-либо, а именно здесь, среди подсолнухов?— теплых огоньков детства, и прошлое для него являлось настоящим, а настоящее?— далеким будущим.Каждый лист, каждый цветок виднелись ему знакомыми. Знакомой была и прогретая сухая земля, родная земля, по коей он бегал всегда голыми ступнями.—?Коля!Услышав зов, он резко остановился. Близко раздался мягкий смех, на который он и побежал.—?Ко-о-оля! —?завлекающе, и снова смех.Не сбавляя бега, он подпрыгнул повыше, вытягивая шею и изучая края желтого поля. Устремил взгляд прямо. Стоило ему увидеть совсем близко, на покатой возвышенности, примыкающей к полю, две маленькие фигуры, как пряди волос упали на глаза. Уже улыбаясь от догадки, кто его зовет, он прыгнул снова, не сдерживая смех.—?Мария! Ваня!Они замахали ему. Мальчик?— самый младший из них, с задорным смехом подёргал сестру за руку, показывая пальцем в расшатывающиеся подсолнухи:—?Марь, а Коля как маленький!Он прижимает их к себе, целуя щеки и лбы, гладя по волосам и плечам, вдыхая запах дома.—?Родные, —?он выдыхает, роняя слезу на девичью макушку,?— отчего у меня такая тоска?..—?Все правильно, Коля,?— с улыбкой шепчет Мария, вновь заглядывая ему в глаза, и смотрит на него будто с отчаянной нежностью. —?Все так, как нужно.Николай, кивнув, чуть наклоняется к худенькому бледному мальцу, что сейчас сияет не тусклее солнца.—?Ваня.. как ты?Ваня, будучи на голову ниже старшего брата, с той же отчаянной нежностью льнет к нему, обхватив его тонкими руками настолько сильно, что пришлось удивиться, откуда в болезненном мальчишке столько сил.—?Мне здесь хорошо, Коля, мне здесь очень хорошо!?Здесь?..?—?Грейся на солнце чаще и вырастешь богатырем,?— задорно проговорил он, отгоняя невнятные тревоги и ероша тонкие волосы брата.—?Только неспокойно здесь, Коля.. —?понуро говорит Мария.Он смотрит на нее удивленно и видит, что сообщила она это как бы нехотя, смущаясь.—?Почему неспокойно?Она, опустив взгляд в траву, махнула рукой:—?Дом видишь?Он оглядывается, замечая вдалеке, близ редких деревьев, дом. Снова смотрит на сестру.—?Вижу.Она поднимает взгляд, и он невольно щурится. Ее глаза и лицо сделались будто старше, а сама она?— выше, волосы длиннее. Николай моргает, и вот перед ним стоит взрослая девушка, раскрывшаяся, как лесной цветок на солнце.Она смущенно хватается за длинную косу.—?Убийство там, Коленька..—?Что?..Ваня, усмирив объятия, просто держит его руку. Вторую его руку берет Мария, безмолвно, с виноватым взглядом, увлекая к упомянутому дому.—?Не сердись, Коля,?— шепчет Ваня.—?Да, не сердись, братик,?— мягко говорит Мария, чуть обернувшись. —?Нам здесь хорошо, правда! Только.. смерть там, в доме.Почему-то колит в левом плече. Он хмурится.—?Какая смерть?—?Юная, Коль. Дитя совсем: толком пожить не успел, мотылёчек..Дом неприятный, одним видом?— бедственный. Они оба останавливают его за руки подле крыльца, и снова смотрят с такой печалью, что он даже не уверен, что его пугает больше: смерть ребенка или их печаль.—?Ты, Коленька, сначала за угол дома зайди, но не пугайся! —?с улыбкой грозит девушка,?— ты сильнее, чем можешь представить. Понаблюдай, что за углом, а потом иди в дом, посмотри, что там делается.В голове ничто не умещается.—?А вы?..—?А мы?— кто? Нам нельзя,?— грустная улыбка. —?Иди-иди, свидимся еще, успеем..Мария мягко подталкивает его в бок, поближе к углу дома, и оттаскивает от него насупившегося Ваню, слезы градинами пускающего.Почти зайдя за угол, он почувствовал оттуда нечто тягучее, без его воли притягивающее. Обернулся к крыльцу, а брата с сестрой нет.За углом?— тень, прохлада и окно. У окна?— голый звериный череп, из капюшона черной материи в стекло заглядывающий. Николай и вдохнуть не может, смотря на зияющую черноту в пустых глазницах, резко устремившихся на него невозможным образом. Самого? взгляда в глазницах нет, но он его ощущает, равно как и злостную мимику, застывшую на белом черепе.Этот безобразный ужас приближается к Николаю, словно паря над землей, и тот чувствует, будто у него пытаются что-то.. забрать. Вырвать нечто из самой его глубины, не уберегая корни.В левом плече кольнуло сильнее, а затем обожгло так, что Николай зашипел, хватаясь за него и вбегая в дом. Дверь сговорчиво поддается, впуская в большую комнату, занимающую без преград стен всё жилище. Сначала он теряется в сером хламе ветхих вещей, затем запирает дверь на железный засов. Чувство, что у него хотели что-то забрать, постепенно отступает.Оглядев захламленное жилище внимательнее, он увидел у окна… тело. Маленькое детское тело, лежащее на кроватке, стоящей прямо у окна. Ребенок лежал на боку обездвижено, к гостю спиной. С трудом сглотнув, Николай стремительно подошел к окну, не увидев за стеклом череп. Стало немногим спокойнее.Коснувшись крохотного плеча, он осторожно развернул дитя на спину, тут же одернув руку.Ротик был раскрыт, и не в крике, а умиротворенно. Глубоко в глазницах виднелись черные угольки и сажа, обрамленные обугленной кожей.Плечо обожгло, и Николай, держась за кроватку, едва не свалился на колени. Перед глазами потемнело.