поводок (1/1)

С момента окончания сезона рэп-баттлов у Ичиро осталось достаточно воспоминаний — хороших и не очень. Есть над чем рефлексировать (и тосковать, что уж тут — их разбили), но особо увлекаться этим делом не стоит. У него братья и работа, вообще-то. Одним из этих воспоминаний становится холодный взгляд Ичиджику Каденокоджи. Ичиро терпеть не может, когда на него смотрят (отбросы вроде Саматоки, например) свысока. Тоталитаризм не приводит ни к чему хорошему — эта простая истина давно известна благодаря учебникам истории, но некоторых (не очень умных, надо сказать) личностей не учат даже ошибки предков. С самого начала введения этого идиотского закона и полного контроля женщин над властью Ичиро чувствует себя... зверушкой на коротком поводке. У них имеется иллюзия свободы, но что было бы, откажись он от участия в рэп-баттлах? Хорошо, если отделался бы простым заключением, но с их крайне сомнительной системой стоило ожидать и худшего развития событий. По счастью, рэп-баттлы Ичиро нравятся (пусть его и несколько напрягает полностью разбитый вид проигравших). Но что насчёт всего остального? В родном Икебукуро к нему относятся с уважением — Ичиро искренне нравится помогать людям, помимо небольшой суммы денег получая в ответ радушные улыбки. Он не считает себя хорошим человеком, вовсе нет. То, чем Ичиро занимается, отчасти служит и искуплением всех его предыдущих грехов. Разумеется, ему потребовалось время, чтобы завоевать доверие городских — многим он запомнился бесчисленными угрозами и избиениями. Помощь Ичиро является в своём роде попытками загладить вину перед всеми, кто пострадал от его руки. В памяти свежи сбитые костяшки, взгляды, полные ненависти, злорадный хохот стоящего неподалёку рандомного ублюдка, отправленного вместе с ним для подстраховки. И несмотря на то, что Ичиро происходящее удовольствие не доставляло совершенно, он и сам был ничем не лучше. Такой же мерзкий отброс, избивающий людей. Всё это было, разумеется, ради Джиро и Сабуро, потому Ичиро ежедневно напоминает себе, что да, оно того стоило. Представься ему такой шанс, он выберет другой путь (в котором не приходится причинять людям боль) но содеянного не воротишь. Пусть всё ещё стыдно и противно от самого себя, пусть иногда будят по ночам кошмары, Ичиро успокаивает себя тем, что ради братьев пойдёт и не на такое. Просто, по возможности, этого хотелось бы избежать. Больше не cтановиться отбросом. Но Ичиджику Каденокоджи напомнила ему о том времени одним лишь своим видом — что-то в её ауре до скрипа зубов похоже на Мозуку. Возможно, тот же взгляд сверху вниз. Или ощущение, что человеческая жизнь для таких, как она, ничего не значит. Ей легко одним лишь щелчком пальцев устроить им всем кромешный ад — просто потому что захотелось, просто потому что она действительно может. Каждый из них — нелепо улыбающийся Рамуда, набычившийся Саматоки, невозмутимый Джакурай, даже он сам — лишь животные на коротком поводке. Стоит за него потянуть, как они все обессиленно захрипят, не в состоянии что-либо противопоставить кучке возомнивших себя невесть кем тиранов. Ичиро ощутил вздымающееся где-то в груди раздражение — хотелось рявкнуть, вступить в спор, да сделать хоть что-нибудь, чтобы не ощущать на себе этого взгляда.?Я тебе не скот, сука.?— Можешь пойти нахуй, — всё, что он смог тогда сказать, пусть это не выражало даже сотой доли бурлящей в нём ярости. Злость на Саматоки, злость на Ичиджику — всё это требовало срочной рефлексии, и потому он эгоистично заперся в отведённом ему номере на весь вечер, даже не удосужившись поинтересоваться состоянием братьев. Потом уже было не до этого. Теперь, однако, Ичиро прокручивает перед собой чужой надменный взгляд снова и снова — на внутренней стороне ладони остаются полукруглые глубокие следы от ногтей — надо бы подстричь. На нём — и на Джиро с Сабуро тоже — тугой, мешающий дышать нормально, ошейник. Он давит — давит налогами в несколько раз больше, чем у женщин, давит воспоминаниями о презрительных перешёптываниях, давит врученным несколько лет назад гипмиком. Ичиро может свободно им пользоваться, но стоит ему что-то не так сделать — излишнее любопытство, неправильные слова или взгляд — как от него тут же избавятся. Им ничего не стоит найти замену. И никто не сможет добраться до женщин извне — только не в одиночку, и даже не группой. Стена, возведённая вокруг их змеиного логова, служит надёжной защитой — кучку смельчаков пресекут ещё до того, как они приблизятся. Здесь нужно больше десятка человек, гораздо больше. Ичиро отлично помнит, с какой лёгкостью их с Саматоки заставили встать друг против друга. Возможно, будь у них хотя бы шанс дать отпор, сейчас всё могло бы быть иначе. Тогда, однако, всё, что оставалось — сражаться под насмешливыми взглядами мучителей, людей, державших их на коротком поводке всё это время. Однако, если над зверем издеваться, рано или поздно он покажет клыки. Зарычит, вопьётся клыками в крепкий материал поводка, будет вырываться, визжать и брыкаться, призывая сородичей делать то же самое. И в какой-то момент одному из них удастся освободиться — возможно, это приведёт к его неизбежной смерти, но точно вдохновит всех остальных. Шанс на победу — ничтожно маленький, правда — есть. Если перестать опускать головы и прятать взгляды, кучка жалких диктаторов не сможет это игнорировать. Вечерами Ичиро закрывает глаза. И видит высокую-высокую стену — неприступную, мрачную, внушительно возвышающуюся над ним, таким маленьким и беззащитным. Но за спиной собираются люди — мужчины, женщины, даже подростки возраста Сабуро — у них размыты лица, однако, Ичиро чувствует их ярость и без этого. Она греет спину, проникает палящим жаром под кожу, заставляет гореть огнём глаза — и вот уже стена перестаёт казаться такой огромной и страшной. Когда толпа начинает своё шествие, раздаётся глубинный, громкий треск — эмблема Чуоку покрывается сетью уродливых трещин, а вместе с ней и вся остальная стена. Она воет и плачет, но её предсмертные стоны перекрываются ликующим криком революционеров, идущих за Ичиро — и тогда он срывается на бег, крича вместе с ними, служа символом конца эры Н, неуловимой опорой и лидером. Этот сон — один и тот же, повторяющийся с промежутком раз в пару месяцев — всегда заканчивается на самом интересном, и Ичиро просыпается, видя перед собой кромешную тьму ночи. А в ушах всё ещё звенят чужие ликующие вопли. Разумеется, в реальности так не будет. Чудо, если эту стену вообще можно — даже не сломать — хотя бы поцарапать. Но помимо неё — зрительной, ощутимой — существует и стена, разделяющая тех, кто имеет власть, и тех, кто не имеет. Необязательно сносить именно стену Чуоку, чтобы положить конец тоталитаризму, диктаторству и полной свободе действий со стороны властей. Можно сделать это изнутри. Каким, правда, образом, пока что неизвестно — все судорожные размышления, пришедшие вместе со сновидением, утекают, когда Ичиро зевает и разрушает наваждение, переворачиваясь на бок. Рано или поздно им всем надоест. Не только ему. Нужно лишь немного подождать. И тогда можно начинать действовать.