Запись вторая: под прицелом (1/1)
Мысль о том, что мы стоим ровно столько, сколько на нас указано времени, как никогда ясна, когда ты стоишь над мёртвым обнулённым человеком. Когда их двое — она неопровержима.
Жизни моих родителей на момент нападения должны быть длиться примерно по семь лет. Кто-то в очередной раз отнял человеческую жизнь и установил её стоимость. И, оцепенело сидя на коленях около тел матери и отца и всё ещё пытаясь отыскать признаки пульса (напрасная затея при безнадёжном сером таймере из сплошных нолей), я спиной чувствую, что этот кто-то намеревается вместить в рамки цифр и мою жизнь тоже. Когда звуки от множественных шагов затихают, а тишина затягивается, я заставляю себя развернуться. В голове ещё не царит ужас, мысль ?Не может быть...? в разы сильнее: мысль, плотно заполняющая всё сознательное и бессознательное пространство.
Меня окружают человек около пятидесяти точно: в тёмных деловых костюмах без каких-либо опознавательных примет. В чёрных очках. С пистолетами в руках. А по центру, в нарочито расслабленной позе и со стальным взглядом, надо мной возвышается бледнокожий молодой человек (хотя непонятно, насколько он молод, возможно, ему уже исполнилось двадцать пять, скажем, двадцать пять лет назад).
Эйдетическая память подчёркивается внимательностью — и картина занимает прочное место в моём разуме. Мужчина среднего роста и астенического телосложения. Чёрно-пепельные волосы до линии подбородка с рваной чёлкой. Худое овальное лицо болезненного холодного оттенка с тонким длинным носом. Выпуклые водянисто-серые глаза. Белая рубашка, усеянная пышными рюшами. Угольно-чёрный плащ по щиколотки. Мужчина заходится сухим кашлем, а затем тихо и уверенно произносит:
— Хельм Свордштайн. Можешь сопротивляться, а можешь сдаться мирно. Вопрос лишь в количестве насилия. Так или иначе исход предрешён: мы заберём твоё время.
Спасибо моему навыку, выработанному годами: я всегда прекрасно отстраняюсь от всякого дискомфорта психологического рода, сколь сильным он бы ни был. И сейчас в миг могу очистить разум от потрясения и совладать с мыслями и голосом. — Для начала следует заметить, что это крайне невежливо... Моё имя ты знаешь, но в свою очередь даже не помыслил представиться, — пока я говорю, мои глаза продолжают фиксировать всё, за что можно зацепиться с последующей целью отыскать виновников смерти моих родителей. Имя, конечно, лучшая метка, но ход этот с непонятным итогом.
Серые глаза напротив смотрят на меня с тенью удивления, затем прищуриваются.
— Поскольку тебе через пару минут предстоит погибнуть, — высокомерно роняет мужчина, — знание моего имени не причинит ни пользы, ни вреда. Если таково твоё последнее желание, то меня зовут Рюноскэ Акутагава. — Какова твоя мотивация, Рюноскэ Акутагава? — мои пальцы нащупывают браслет с крупным рубином в кармане пальто (всё-таки это отлично, что я предусмотрительно обернулся со скрытыми руками), на котором высечена пентаграмма демона нашего рода. Мысль ?Почему они не сделали этого до меня?? не уходит, но я не собираюсь отвлекаться на это в критический момент. — Ты не кажешься человеком, который нуждается во времени ради выживания. С другой стороны, видимость не всегда показатель. Однако если ты и впрямь необладаешь считанными часами и никак не можешь улучшить своё положение иным способом, то твои действия не просто отвратительны, но и необоснованны. О прощение речи даже нет.
— Посвящать тебя в свои мотивы и поступки я точно не намерен, — отвечает мужчина так резко, будто я переступил какую-то немыслимую грань… А. Понял. Задел за живое. — Пора заканчивать с этим. Твоя мать не сумела и не успела воспользоваться своим последним шансом, — и перед глазами возникает красный блеск копии моего браслета в руках Акутагавы. Один из двух. Второй мне отдал отец, не сделав третий для себя. Видимо, человек в чёрном твёрдо уверен, что такие мистические предметы существуют в одном экземпляре (а вот мой род как раз научился их дублировать), что меня и спасает. — Так на что рассчитываешь ты?
Разумеется, я не говорю, что в данный момент тщательно касаюсь всех ключевых точек вдоль браслета. Это совсем необязательно, демона можно призвать исключительно при помощи специальных, для каждого представителя иного мира индивидуальных, слов. Однако при активации свойств браслета я получу прочный щит до прибытия потустороннего. Очень кстати, учитывая моё положение под прицелом десятков человек. И нескольких секунд, необходимых мне. — Акутагава Рюноскэ, — громко и решительно произношу я. — Не знаю, какие оппоненты тебе попадались прежде, но ты явно привык всех идентифицироватьжертвами без права на иной статус. Тебе не помешает уяснить, что физическая сила — это далеко не всё. Грамотное использование силы едва ли не важнее. А ещё нужно понимать, что любая твоя жертва способна стать преследователем. Желаешь проверить? — Я предоставил тебе предостаточно времени высказаться. Довольно пустой болтовни! — рявкает черноволосый, сразу же рванувшись ко мне с протянутой рукой. Пентаграмма, незаметно выросшая под моими ногами, ударяет защитным полем Акутагаву, который этого совсем не ожидает.
И я наконец выдыхаю то, что теперь абсолютно неотвратимо:
— Ночей всех ты темнее, глубжепечали. Желаю стать сильнее — узы крепчают! Десятки рьяно несущихся ко мне пуль быстро теряют свою скорость и наконец застывают на полпути, так и не дотронувшись к щиту, а мой заносчивый недоубийца не успевает подняться на ноги после падения: беспокойное пространство вокруг превращается в обездвиженный кадр. Я отстранёно думаю о том, что сегодняшний вечер должен — обязан! — был стать подобным другим, пойти по стандартному сценарию и занять специальную нишу в воспоминаниях: я встречаю родителей после работы и обсуждаю с ними события дня, мы вместе готовим ужин, принимаем пищу в семейном кругу и слушаем приятную музыку, а затем часик-другой читаем в гостиной или играем в настольные игры — наш милый и чудесный каждодневный ритуал.
Тем не менее, то, что предрешено, не всегда исполняется.
Передо мной безудержно клубится чёрное марево, уже почти облёкшись в человеческую личину.
Мне кажется (наверняка лишь мерещится, ведь это невозможно), что демон начинает материализовываться гораздо раньше, чем я полностью произношу призыв.