Глава 54. Ильверморни (1/2)
Вечер. Стыдливо-розовый закат струится на каменные ступени, обливает салатовую пену деревьев, на стволах которых мерцают слезливые капли воды, оставшиеся после дождя. Пахнет мёдом, травой и цветами. Небо — в бледных разводах облаков. Сегодня что-то случилось. Хорошее ли, плохое ли — пока не ясно. Вокруг всё цветёт, сверкает и благоухает, будто этот день породил что-то новое и необыкновенное. А может, кого-то…На ступеньках сидит девушка. Сухощавая и тонкокостная. У неё мягкие рыжие волосы. Из-под ткани голубых джинсов выпирают острые коленки. Её глаза — голубая озёрная вода. На руках и лице — золотистые веснушки.
В ней много солнца. Оно впитывается в её кожу, глаза, ресницы, покрывает золотыми пылинками волосы. Её глаза немного печальны. Она не улыбается. Она курит и смотрит прямо на солнце.Девушка опускает глаза. В её худой, как птичья лапка, руке — письмо. Почерк плотный, аккуратный, с завитушками.
…Девочка……Очень похожа на маму……Последовали твоему совету и назвали её…Хруст: костлявые пальцы сминают письмо. По щеке сползает одинокая слеза и падает на бумагу. Она вскакивает, выбрасывает за каменные перила сначала сигарету, потом колючий бумажный шарик, а потом срывается с места и бежит, перепрыгивая через две ступеньки. В её движениях и фигуре скользит что-то горькое, разочарованное.Где-то в сознании вспыхивает дата: 12.05.1973.И всё поглощает тьма.
Эта же девушка сидит за партой. Теперь на ней странного вида школьная форма: красная юбка в клетку, такой же жилет, под ним — рубашка; чёрные гольфы и тяжёлые ботинки из драконьей кожи. Кудрявый хлипкий хвост отдельными прядями падает на плечи. Она красивая. Нет, не красивая — живая. Это слово приходит на ум почти сразу после ?красивого?, потому что первое слишком просто для неё. Её руки — в чернилах и порезах. Её волосы неряшливы. Её плечи ссутулены.Она что-то держит в руках. Это колдография. Глянцевая, почти бесцветная. На колдографии изображены высокая женщина и маленькая девочка. Они обе кудрявые и остроносые. Колдография в основном серая, но ядовито-зелёные глаза женщины на ней прекрасно видны. Она улыбается и поглядывает на смеющуюся малышку у себя на руках. Счастливы ли они? Пожалуй, да. Наверное.Девушка вздыхает, откладывает колдографию и склоняется над пергаментом. Её руки дрожат, но она не плачет. Шелестит пергамент, скрежещет перо. Она пишет. Пишет что-то и кому-то, важное и важному. Её волосы распадаются на создающие узор пряди, будто веер. Вдруг она перечёркивает всё, что написала до этого…И снова тьма.Весна. Сочная зелёная листва шумит и переливается мягкой музыкой. Вокруг — лето, лес, запах нагретой земли и свежего ветра. Где-то далеко — озеро с прозрачной бирюзовой водой. Всё наливается жизнью, солнечным светом и бескрайней голубизной неба, кроны над головой шелестят. Не верится, что за углом не поджидает тебя ни кровь, ни смерть, ни ужас. Слишком давно не было такого спокойствия. Очень давно.Она сидит у обрыва, среди деревьев, прислонившись спиной к стволу. Теперь это молодая женщина, задумчивая и совсем чуть-чуть уставшая. Вертит в пальцах палочку. Её веснушчатые пальцы перевиты, как ниточками, рваными белыми шрамами. Это заметно до боли в глазах.На ней — белая рубашка, завязанная узлом на поясе, и длинная бордовая юбка. Её волосы шевелит ветер. Она похожа на лесную нимфу и одновременно на каменное изваяние.Женщина смотрит вдаль, на поляну, где цветёт столько цветов, что не видно травы, и в глазах рябит от обилия оттенков голубого, розового, белого, жёлтого и сиреневого. Слишком много растений и солнца. Воздух влажен и тёпел. И спокоен.
Но спокойствие нарушается, когда на поляну выбегает девочка. Крошечная, ей не больше пяти лет. Издалека отчётливо видно белое личико, вздёрнутый носик, розовые щёчки и большие глаза. Её опутывает паутина бархатистых чёрных волос. В них вплетены цветы. Она в нежно-зелёном платьице и сама похожа на цветок. Бежит куда-то. Звонко смеётся.Она бежит к обрыву. Женщина спазматически вздрагивает и резко поднимается на ноги.Ещё секунда — и она сорвётся вниз…Женщина быстро взмахивает палочкой, и ветки растущего на островке обрыва дерева проворно подхватывают девочку в миллиметре от края и возвращают назад. Та оглядывается, радостно улыбаясь, совсем не понимая, что она была на волоске от смерти, и, оказываясь на земле, бежит и падает куда-то в траву.
А её спасительница прячется за деревом и с тревогой наблюдает за девочкой большими болезненными глазами…— Отем! Отем, ты слышишь?Отем вздрогнула и распахнула глаза.
Несколько секунд она ничего не видела, только какие-то размытые пятна над собой, а потом поняла, что над ней нависает Пенни и обеспокоенно рассматривает её, будто какую-то умалишённую. В карете, где они ехали, было темно; Роуэн и Кьяра дремали на противоположных сиденьях, завернувшись в собственные куртки.
После того, как они несколько раз трансгрессировали и наконец прибыли к ближайшей границе Америки уже днём, их быстро распихали по каретам по четыре человека и повезли к Ильверморни; тут же пошёл дождь, и Отем, которую мутило от частых и долгих трансгрессий и которая жутко устала от всего происходящего, почти сразу отключилась и, видимо, спала довольно долго. Лица Пенни в темноте было почти не видно.— Что такое? — пробормотала Отем, отирая лоб рукой — он был мокрый, в вязком, холодном поту. — Всё хорошо?— Ты что-то бормотала во сне, — ответила Пенни и уселась рядом с ней, открывая за своей спиной вид на мокрое стекло и едва прорезавшуюся полоску рубинового света. Похоже, занималось утро. — И металась. Будто тебе снился кошмар. У тебя всё нормально? — она посмотрела на неё. Отем часто заморгала, пытаясь сфокусировать блуждающий взгляд, и ответила негромко:— А… да, я в порядке. Просто неприятный сон снился. А ты почему не спишь?Пенни пожала плечами. Вид у неё был немного вымученный, да её и можно было понять. Отем тоже чувствовала себя как-то обессиленно. Единственное, что её радовало — она увидит Лестера с Каем, своих двоюродных братьев, но всё остальное ужасно тяготило её. Поэтому она решила отвлечься и прислушалась к словам Пенни, которая, грустно поведя плечом, промолвила:— Знаешь… я просто думаю… Нам ничего толком не рассказали о том, что происходит. Я помню, ты прошлым летом упоминала ту женщину, Кассандру, да? Сумасшедшую. И она здесь. Я написала маме пару недель назад об этой Кассандре. — подруга сглотнула. — Ты не представляешь, в какой истерике она была. Она прислала мне письмо. Оно всё было в пятнах слёз. Она писала, чтобы я была очень осторожна и защищала Би, что эта Кассандры была законченной психопаткой. И это странно, понимаешь, Отем? Мама редко выходит из себя. Она волнуется, да, но… Я никогда не видела, чтобы это всё выливалось в такую реакцию. Меня это пугает. Очень.
Отем прищурилась. Пенни заправила за ухо прядь золотистых волос. Они разве что один раз были так откровенны друг с другом. До сих пор для неё из действительно близких друзей, по большому счёту, существовали Роуэн, Билл и Чарли. Может, Бен. Кьяра. Но Пенни…
— В каком году твоя мама поступила в Хогвартс? — спросила девочка. Пенни нахмурилась:— В шестьдесят первом. Как и твоя. А что?Отем без слов полезла к себе в сумку и перерыла всё, пока не нашла там колдографию учеников шестьдесят седьмого года. Протянула Пенни. Та взяла её в руки и несколько секунд рассматривала, а потом воскликнула громким шёпотом:— Это же моя мама, Флоренс Стерлинг! Ну, то есть Хэйвуд. Но до замужества она была Стерлинг. — она ткнула в златовласую девушку на колдографии. — А это леди Лестрейндж. — она показала на Мелиссу. — А это кто?Отем невесело усмехнулась, глядя, как палец Пенни перемещается на Кассандру.— А ты угадай.Глаза Пенни стали круглыми, как галлеоны. Она в ужасе уставилась на льдисто улыбающуюся Кассандру. Отем прямо почувствовала, как Пенни покрывается ледяной коркой изнутри, глядя в бледно-зелёные глаза.
А потом Отем рассказала ей всё. Просто выложила как на духу про то, что Кассандра — её крестная мать и сестра мадам Рейкпик; что она убила Джеральда и собственного брата; что нещадно издевалась над их с Талботтом отцами; что именно она совершила нападение на них в марте; что ей подчиняется целая организация. Отем, разумеется, пропустила убийство Мальсибера, ибо ей совершенно не хотелось огорошить подругу новостью о том, что она убийца, но рассказала, как Кассандра пытала её. Она просто говорила. Просто вытягивала из себя, выдавливала почти всё, что могла, кроме одного тёмного секрета, который не имела права открывать. Под конец рассказа они с Пенни безмолвно проревелись друг другу в плечо, и Отем впервые ощутила что-то наподобие настоящего облегчения. Ни один разговор с целителями в Мунго не приносил ей такой лёгкости.— О, Отем, это так ужасно! — шмыгала носом Пенни. — Ты такая храбрая! Скажи, ты не боишься после этого общаться с профессором Рейкпик? — она нахмурила брови. Девочка качнула головой:— Она не Кассандра, Пенни.— Я знаю. И всё-таки… я бы побоялась. Они же общая плоть и кровь.— С разным разумом, — высокопарно добавила Отем и усмехнулась. А потом с её губ спала улыбка, когда Пенни спросила:— Как думаешь, почему мама так боялась этой Кассандры?Отем вздохнула.— Кассандра ненавидела маглорождённых. Вполне объяснимо, что миссис Хэйвуд её боялась.
— Да, но чтобы так… — Пенни помотала головой. — Мама ведь жива и здорова, и, если Кассандра ей ничего не сделала, вряд ли бы её упоминание вызвало у неё такую реакцию. Она беспокоится, конечно, но… но… когда я рассказывала ей об Р, она не тряслась так. Мне правда кажется это странным.Отем вздохнула и откинулась на спинку сиденья, глядя, как подрагивают во мгле укутанные в мантию плечи Роуэн.— Не знаю, Пенни, — молвила она. — Лично мне вся эта ситуация напоминает вышедший из-под контроля розыгрыш.Когда они приехали, было уже утро, и красный рассвет заволокло голубыми, с серым отливом, тучами. Сонные и голодные ученики по очереди вылезали из своих карет. Отем спрыгнула на землю, и кожу щёк обжёг холодный октябрьский ветер. Посмотрела вверх и замерла.На холме стояла школа Ильверморни. Огромный, старинный белокаменный замок с кучей башен и окон, не такой величественный, как Хогвартс, но более светлый и просторный. Он был окружён высокими туями и обнесён высокой прочной оградой. Настоящее поместье, красивое и свободное, в нём будто было много света, несмотря на мрачную погоду вокруг. Отем мгновенно захотелось оказаться внутри. Поскорее бы…Где-то впереди она увидела фигуры Мелиссы и мадам Рейкпик. Рядом с последней топтались её сыновья; их яркая шевелюра пятнами выделялась на общем сумрачном фоне. Осмотревшись, Отем увидела Талботта. Он стоял поодаль, в сером пальто, тихий и задумчивый, и смотрел прямо на неё. Когда их глаза встретились, ей показалось, что сердце вдруг подпрыгнуло в груди и ударилось о грудную клетку. Надо было просто отвести взгляд и не смотреть, но почему-то она этого не сделала, продолжая играть в гляделки.Внезапно Талботт опустил глаза и отвернулся. Отем ощутила странное разочарование и снова уткнулась взглядом в спину матери, маячащую невдалеке.