Часть 3 (1/1)

Он снова существует. Слабый, как новорожденный, и такой же беспомощный, он дрейфует на грани между осознанностью и бессознательностью. Тело кажется легким, но совершенно не слушается. Зато он может дышать, и он дышит - размеренно, втягивая носом плотный ничем не пахнущий воздух.Постепенно он вспоминает и свое имя, и то, как сюда попал, и то, куда - сюда. Отстраненно думает, что надо как-то выбираться. Только сначала отдохнуть, еще немного полежать на жестком камне, потому что сознание мутится, его уносит в беспамятство.Он закрывает глаза - нет разницы между тьмой по ту и эту сторону век - и не то дремлет, не то галлюцинирует. Видит мать в заснеженном саду на поверхности: она касается темных голых веток молодого деревца, и те выпускают нежно-зеленые листья из набухших почек. Тяжелые, беременные снегом тучи пропускают одинокий луч света, путающийся в ее пшеничных волосах.Она просила его не приходить, когда узнала, что он пользовался помощью олимпийцев, чтобы добраться до нее. Если бы он послушался и сдался, было бы сейчас легче? Может, отец до сих пор бы интересовался им, заполнял бы сыном пустоту в сердце и постели, используя его как паршивый, недостаточный заменитель...Они все были бы несчастны, включая мать, если бы Загрей смалодушничал или струсил. Сейчас несчастен только он сам, и так объективно лучше - если измерять абстрактное количество страданий во вселенной и пытаться свести его к минимуму.Он все сделал верно - жаль, что это слабое утешение. На слепых в темноте глазах выступают слезы бессилия. Он так устал.Он откуда-то знает, что может остаться во Мгле навсегда, если хочет. Может попросить покончить с ним.У него нет сил чего-то хотеть и просить.Знакомое присутствие, властное и мощное, действует на чуть живое тело как разряд молнии. Загрей выныривает из оцепенения, пытаясь прийти в себя. У него не получается поднять голову. Перед глазами плывут зеленоватые круги, и движение воздуха, тепло, идущее от кого-то, нависшего над ним, - определенно плод воображения. Но это тепло отгоняет пропитавший тело холод, встает щитом между ним и темнотой, с которой он почти слился в одно целое.- Мальчик, - говорит Аид сдавленным, растерянным голосом и, судя по звуку, опускается на колени. Загрей не видит его лица в темноте - только пылающие рубинами глаза и очертания фигуры в свете от венца.Аид дотрагивается до его плеча. Прикосновение обжигает, и Загрей вздрагивает, открывая рот, но не может издать даже стона. Все мышцы в теле налились тяжестью - не шевельнуться, и голова словно набита ватой.- Ты ледяной, - бормочет Аид. Впервые в жизни Загрей слышит в его голосе неприкрытый ужас и хочет сказать, что с ним все в порядке, но вместо слов из горла вырывается слабое сипение.- Не вздумай здесь умирать, - предупреждает Аид уже почти нормальным, отстраненным тоном и подхватывает сына на руки - легко, будто тот ничего не весит. Аид горячий, как печка, и лишь теперь Загрей понимает, что промерз до костей. Он обмякает в его руках, не зная, что делать и говорить.За слабость стыдно. Теперь, увидев его таким, отец будет презирать его еще больше.Он с трудом восстанавливает причинно-следственную связь произошедшего: пришел просить, чтобы Подземный мир перестал его удерживать, а в итоге, кажется, получил нечто совсем иное да еще и умер в процессе - не мимолетной смертью, возвращающей домой, но куда более серьезной. Какое-то время не существовал. Потом... потом воскрес.Мгла снова касается его, молчаливо заверяя, что его первоначальный запрос тоже не остался без внимания. Загрей - дитя поверхности в той же мере, что и царства мертвых, и теперь ни один из миров не станет его перетягивать на себя.Спасибо, думает Загрей. И за то, что вернули жизнь - тоже спасибо.Аид уверенно шагает во мраке, словно знает, куда идти. Может, это его близость придает Загрею сил, а может, возвращаются его собственные, но он чувствует, что, кажется, может говорить.- Отец, - онемевшими губами зовет он, не в силах выносить гнетущую тишину. Ох, какой скандал его ждет.- Глупый мальчишка, - жесткий тон Аида подтверждает его предчувствия. - Как тебя сюда занесло? О чем ты только думал?- Я хотел не быть привязанным к Подземному миру, и властелин Хаос отправил меня сюда.- Подземный мир - твой дом, и так будет всегда, - с мрачной уверенностью откликается Аид.- Знаю, но я хотел получить возможность уйти.- Я думал, ты перерос попытки сбежать. Зачем тебе уходить? Твоя семья здесь, мальчик, и твои обязанности лежат здесь. Думаешь, снаружи тебя ждет что-то лучшее?- Я...Я здесь лишний. Я мешаю, - не хватает сил сказать ему. Он съеживается и мечтает растаять без следа, чтобы болеть было нечему.- Почему ты никого не предупредил? Если бы ты взял на себя труд подумать головой, то сообразил бы, что не стоит слепо доверять методам Хаоса. Твоя мать была бы вне себя от горя, если бы потеряла тебя.- А ты?Аид фыркает. Загрей приникает к нему плотнее и думает, насколько же легче было бы никогда не существовать, как ему и было предначертано. Это глупая, неблагодарная мысль, учитывая то, какой подарок он чудом получил от древнего всемогущего существа, но он настолько измучен своими несбыточными желаниями, что не может выкинуть это из головы.Бог жизни, который хочет сдохнуть - тот еще оксюморон.- Я все время доставляю тебе неприятности, - Загрей утыкается носом в ткань отцовского хитона. Аид пахнет ладаном, курильницы с которым расставлены в Доме, чернилами, пергаментом и чем-то еще - родным, привычным.- Я привык, - вздыхает Аид и неожиданно касается губами его макушки - лишь на миг, но этого достаточно, чтобы медленное, усталое сердце заколотилось с новой силой. Загрей жмурится, запоминая защищенность, которую дарят ему объятия отца. Окажется ли он в них снова после того, как они выберутся? Или Аид опять будет брезговать его касаться?- Как ты, мальчик?- Очень замерз.- Радуйся, что вообще остался в живых.Загрей не говорит, что, возможно, это не такой уж повод для радости. Он поворачивает тяжелую гудящую голову, прекращая упираться лбом в отца, и, к своему удивлению, видит врата. После кромешной тьмы глубокая ночная синева и мерцание звезд, льющиеся из колодца, кажутся нереалистично яркими.Аид преодолевает последние несколько шагов. Звезды сверкают пронзительнее, вспыхивают вокруг, наверху, и Мгла оказывается позади.Загрей никогда не думал, что в обители Хаоса на самом деле очень светло. Но на полуразрушенную постройку из растрескавшегося белого мрамора больно смотреть, и заинтригованное лицо хозяина этого места излучает сияние, нестерпимое для чувствительных после абсолютного мрака глаз.- Спасательная операция увенчалась успехом, - шелестит Хаос. - Поздравляю, владыка Аид.- Я был бы более признателен, если бы вы не потакали самоубийственным наклонностям моего сына, - мрачно отвечает Аид. - Но спасибо и на том, что уведомили меня вовремя.- Мне не нравится то ответвление вероятностей, в котором принц Загрей перестанет быть частью сотворенного мира и не сможет наносить мне визиты. Я предпочел уменьшить риск того, что это произойдет.- Спасибо вам большое, - вклинивается Загрей. - Это был... неописуемый опыт.В груди Аида зарождается рычание, и Загрей решает притихнуть.- Прошу нас извинить, - бросает Аид Хаосу.- Конечно. Случившееся дало мне пищу для размышлений, и мне будет интересно моделировать варианты дальнейшего развития событий, когда я останусь в одиночестве.Еще одни врата выкидывают их в ослепительно светлое место. Проморгавшись, Загрей видит знакомые стены купальни Дома.- Не понимаю, как ты ухитрился понравиться Первородному Хаосу, - говорит Аид.- Мне говорили, что я обаятельный, - осторожно отвечает Загрей. Зная темперамент отца, тот вот-вот должен сорваться.- Очевидно, те, кто так говорил, были знакомы не с той стороной твоей личности, которую знаю я.- И что же со мной не так по твоему экспертному мнению? - то, как клацают от холода его зубы, меняют язвительную интонацию вопроса на нечто жалобное.- Перечисление заняло бы слишком много времени.Аид несет его к горячему бассейну и хочет опустить в воду, но Загрей цепляется за его шею, обвивает за талию ногами - крепко, не оторвешь.- Прекрати, - велит Аид, но Загрей физически не может. Он не уверен, от чего именно его трясет: от того, что начавшее согреваться тело сообразило, насколько замерзло, или от того, как яростно он хочет удержать отца.- Не отпускай меня. Не уходи.Аид раздраженно вздыхает и входит в исходящую паром воду с сыном на руках. Он садится на дно мелкого бассейна, не заботясь о том, что они оба одеты, и устраивает Загрея у себя на коленях.- Доволен?Загрей согласно угукает, уткнувшись лбом ему в ключицу. Аид напряжен, и Загрей бездумно гладит его закаменевшие плечи, надавливая на неподатливые мышцы, молчаливо уговаривая расслабиться. Так и не добившись успеха, он приподнимает голову, чтобы коснуться губами шеи. Аид дергается.- Мы не можем, - сердито говорит он.- Пожалуйста, - шепчет Загрей, целуя его туда, где бьется пульс в яремной вене.- Перестань, для твоего блага, - Аид пытается отодвинуть его, и тогда Загрей в отчаянии впивается в его губы. Спустя несколько долгих мгновений Аид отвечает, не углубляя поцелуй, будто неохотно - или будто боится сорваться, - и спустя несколько почти целомудренных касаний спрашивает:- Чего ты хочешь?- Тебя.- Чего ты на самом деле от меня хочешь?Загрей отводит взгляд. Если бы он знал сам. Сейчас он готов убить за то, чтобы быть здесь, прижиматься к Аиду, быть маленьким в его руках, чувствовать, что его любят, что защитят от любого зла, вытащат из ледяного мрака, не позволят исчезнуть, вытянут даже из бездны его собственного отчаяния - оказывается, из нее так просто выбраться, когда цепляешься за отца.Аид спустился за ним во Мглу - значит, все же ему не плевать? Он не мог сделать это только потому, что иначе Персефона бы огорчилась, вернувшись и не найдя сына. Будь так, Аид бы не остался сейчас с Загреем...Он душит в зародыше мысль о том, что Персефоны нет в Доме и Аиду снова нужна замена. Сознание плывет, тает от чувства близости. Хочется раствориться в объятиях отца и больше никогда не чувствовать себя одиноким и потерянным.- Ты хочешь уйти, - тихо бормочет Аид, будто разговаривая с самим собой.- Неправда, - отвечает Загрей. - Я хочу иметь такую возможность, но на самом деле не хочу уходить.Мне придется, молчит он.- Я не понимаю, что происходит в твоей глупой голове, - голос Аида звучит рассерженно и беспомощно одновременно. Он касается затылка Загрея, и тот с трудом удерживается, чтобы не откинуться на его ладонь и не тереться об нее, выпрашивая ласку.- Почему ты пришел за мной? - спрашивает он вместо этого.- Я твой отец. Я не мог не прийти.- Почему?Аид смотрит на него как на идиота, словно ответ должен быть очевиден, но Загрей в силу врожденной тупости его не знает.- Потому что я твой единственный наследник? - закидывает удочку Загрей. - Без меня упадет престиж Дома?- Ты сам прекрасно знаешь, что значишь намного больше, - с усилием говорит Аид - так, словно эти слова причиняют ему боль. - Ты мой сын. Я не хочу тебя терять.Уязвимость в его голосе и то, что он все еще здесь, убеждают Загрея, что Аид не лжет. В носу щиплет от облегчения: он так давно хотел услышать что-то подобное, но не смел надеяться.Он не знает, как еще выразить радость, и стыд от того, что сомневался, и чистую, всепоглощающую любовь, и снова целует отца, обещая себе остановиться и перестать навязываться, если Аид снова попытается его урезонить. Но Аид сдается, привлекая сына ближе к себе и соскальзывая ладонью с его спины ниже. Мокрая одежда липнет к коже. Загрей дергает плечом, пытаясь вывернуться из хитона и предсказуемо терпя неудачу.От слабости все плывет перед глазами. Язычки пламени свечей кажутся размытыми сияющими шарами, рассыпающими желтые блики на поверхности воды. Она теплая, может, даже горячая, но тело Аида горячей. Загрея колотит так, что зуб на зуб не попадает, и он все пытается прижаться к отцу теснее.Аид кладет ладонь ему на затылок, поглаживая, ероша волосы, почесывая, как щенка, и целует Загрея сам. Тот жмурится, впитывая ощущения от чужого языка, то настойчиво ласкающего его рот, то отступающего, и ловит его губами, пытаясь заставить Аида углубить поцелуй. Аид лишь усмехается, позабавленный нетерпеливостью сына, и продолжает дразнить.Эта игра, достаточно невинная, тем не менее, заставляет тепло копиться в паху, и Загрей трется полувставшим членом о живот отца. Он задыхается от жадности: он так много хочет сделать, он исцеловал бы Аида с ног до головы, отсосал бы ему, доставил бы удовольствие любым способом, которым тот захочет, но энергии хватает только на то, чтобы удерживаться в сознании и чувствовать происходящее - как же несправедливо.Член Аида твердеет в ложбинке между его ягодиц, и Загрей сжимает их, ерзая уже специально.- Прекрати, - бормочет Аид, но сам чуть уловимо подается навстречу.- Нет, - Загрей закрывает глаза и улыбается. Он наконец чувствует себя живым и счастливым. Он в безопасности, он с тем, кого любит, он дома. Его передергивает от воспоминаний о стылой мгле, из которой у него не было сил выбраться.Он снова тянется к Аиду, вкладывая в поцелуй всю благодарность, которую испытывает к этому мрачному древнему богу. Тот отталкивал его всю жизнь, лгал ему, но сейчас это неважно, потому что, когда Загрей смотрит в его жуткие светящиеся глаза, взгляд отца нежен и полон голода. И волна жара, омывающая Загрея с ног до головы, не имеет никакого отношения к температуре воды. Он чувствует себя желанным и готов сделать что угодно, чтобы Аид смотрел на него вот так, чтобы касался, словно Загрей что-то значит, словно он важен и нужен.Вот бы еще не гудела от слабости голова.Аид помогает ему приподняться, поддерживая за бедра, и Загрей встает на колени, опираясь на него - единственную надежную точку в распадающемся мире. Вдвоем они кое-как стаскивают с Загрея штаны, потом Аид неловко раздевается сам. Промокшая одежда липнет к коже, и Загрей был бы заворожен тем, как блестящая от влаги ткань обтянула валуны мышц, если бы не иссушающее желание коснуться нагого тела. От предвкушения захватывает дух. Загрей опускает руку вниз и поглаживает член Аида, твердый и толстый, вздрогнувший под пальцами, придвигается ближе, притираясь к нему своим и пытаясь обхватить сразу оба.Руки Аида стискивают его бока - крепко, жадно, опускаются, чтобы смять ягодицы и, подхватив Загрея, усадить его на низкий бортик. Аид встает на колени между раздвинутыми ногами сына. Загрей гладит его по плечам, спине, волосам, намокшим на кончиках. Ему самому страшно от силы обожания, от которого ноет в груди, страшно от того, как горит, требуя прикосновений, тело - и от того, как он плавится в отцовских руках.Он чуть не заваливается на спину, в последний миг успевая выставить руку позади себя, но прежде чем та подломится под весом непослушного тела, Аид поддерживает его под поясницу. Загрей разводит ноги шире, предлагая себя. Неважно как, можно и без подготовки, можно грубо, он так хочет ощутить отца внутри, сплавиться с ним в одно целое, что стерпит что угодно.Но Аид заботится о нем, сначала заставляет принять пальцы, долго возится, и растягивая, и лаская, пока Загрей окончательно не превращается в постанывающее, ничего не соображающее существо, сгорающее от нетерпения.- Развернись ко мне, - командует Аид, выбираясь из бассейна и садясь рядом с Загреем. Тот с усилием подтягивает к себе ноги, неуклюже возясь на скользкой плитке. Аид помогает ему устроиться на мокром полу и ложится сверху - распаленный, огромный, он накрывает Загрея собой, отгораживая от мира, затмевает собой мир, становится для него всем миром.Головка массивного члена упирается в податливый вход и начинает протискиваться внутрь. Зарождающаяся боль от проникновения подтверждает, что происходящее реально, и на глаза наворачиваются слезы.- Вот так, мальчик, - Аид придерживает его под коленом. - Потерпи, не зажимайся, впусти меня.Загрея бросает в жар от его мягкого тона. Он и хочет, чтобы отец продолжал говорить с ним так, и одновременно ему стыдно настолько, что горят уши.Аид погружается в него. Это больно, и Загрей старается дышать глубоко и расслабиться. Дальше будет легче, дальше будет хорошо, отец позаботится о нем.- Умница, - Аид кладет руку ему под загривок, поглаживает горло большим пальцем. Загрей всхлипывает, напрягаясь вокруг члена, но все равно чувствуя, как он проникает глубже.Войдя полностью, Аид замирает. Кажется, что если положить руку на живот, можно почувствовать его внутри, но Загрей не проверяет, потому что отец снова целует его. Ближе некуда - он придавлен к полу тяжелым телом, соединен с ним, широко растянут там, где член отца погружен в него по основание. Язык Аида во рту Загрея, его руки - одна под бедром, другая гладит щеку, разворачивая голову так, чтобы было удобнее целоваться.Там, где были горе, тоска, голодная пустота - теперь присутствие отца. Много, очень много ощущений. Загрей ерзает, движение отдается болью в растянутом входе и удовольствием глубже.Аид зарывается носом в шею Загрея, и, кажется, едва подавляет стон: они оба здесь сходят с ума. - Как ты посмел так меня пугать, - бормочет Аид, обжигая дыханием шею Загрея. - Чертов паршивец. Ты понятия не имеешь, насколько близко был к небытию. Как в твою пустую голову взбрела эта безумная идея, ты, безмозглый сопляк...- Да-да, я тоже тебя люблю, - смеется Загрей, чувствуя, как непроизвольно сжимается внизу в такт смеху и как дергается в ответ Аид. - А теперь давай ты меня все же трахнешь.Аид раздраженно фыркает, но начинает двигаться - медленно, так, что чувствуется каждый сантиметр, когда он осторожно выходит наполовину и снова подается вперед, заполняя Загрея - так глубоко, так хорошо. Загрей запрокидывает голову и тихо стонет. Отец кладет руку ему на бок, придерживая на месте. Тело быстро подстраивается, позволяя Аиду набрать темп. Загрей словно со стороны слышит свои стоны, эхом отражающиеся от стен. Остается чистая эйфория - и в теле, и в душе. Он чувствует себя нужным. Он чувствует себя любимым. Вот бы так было всегда.Он прогибается в пояснице, проезжаясь лопатками по влажной плитке. Аид поддерживает его под бедро, вжимая в себя, а другой рукой упираясь в пол. Он окидывает сына долгим взглядом - откровенным, жадным, совсем как когда они занимались любовью до возвращения Персефоны, - и вновь начинает двигаться в нем.Загрей сам не замечает, как начинает плакать.- Загрей? - отец замирает и вопросительно смотрит на него. Грудная клетка Аида часто вздымается, Загрей чувствует мелкую дрожь его бедер, его с трудом сдерживаемое желание.- Все нормально, продолжай, - он тянется к отцу, гладит суровое лицо, проводит пальцем между бровями, пытаясь разгладить горькую складку на лбу, касается взмокшего виска, скулы, усов, трогает губы. - Ты такой красивый.Аид хмурится и отводит взгляд.- Ты каждый раз плачешь.- Мне слишком хорошо, - сбивчиво объясняет Загрей. - Я так хочу тебя, но это так редко бывает. Я знаю, мы договорились, но я не... я не могу...Он бессильно кусает губы, пытаясь оставить несказанным все, что хочется сказать и о чем он точно пожалеет потом. На лице Аида проступает сожаление, но он ничего не говорит, только отпускает бедро сына, чтобы аккуратно стереть слезы сначала с одной щеки, потом с другой. Загрей тянется за его рукой, тычась лицом, потому что она слишком ласковая, чтобы отпустить. Аид сдается и обхватывает его щеку ладонью, снова толкаясь в Загрея. Это так восхитительно, что тот не может сдержать стона.Вместе с удовольствием нарастает и щемящая боль в груди. Как же он ждал, как же он этого хотел... Слаще восторга тела, слаще этих яростных толчков - мысль, бьющаяся им в такт: отец любит его, любит, любит.Он не успевает даже осознать подступающую разрядку, как его уже швыряет в оргазм, словно в шторм. Он всхлипывает, стискивая ногами бедра отца, стискивая его в себе, пережидая острые спазмы наслаждения, и стискивает зубы, чтобы не начать умолять Аида о новых встречах, хоть иногда, ну пожалуйста...Аид наваливается на него и глухо рычит, кончая. Они долго лежат, не шевелясь и пытаясь отдышаться. Аид оставляет несколько смазанных поцелуев на плече и шее Загрея, потом наконец выходит из него, заставляя содрогнуться от резкого чувства пустоты, и снова берет на руки, чтобы перенести в бассейн.Загрей не может устоять на ослабевших коленях и распластывается на груди отца, обнимая за шею, пока Аид, придерживая его одной рукой, пальцами другой раздвигает ему ягодицы и вымывает текущее из приоткрытой дырки семя, касаясь и снаружи, и неглубоко внутри. Это и неловко, и слишком интимно, и распаляюще одновременно. Загрей бы непременно завелся снова от осторожных прикосновений, если бы его так не клонило в сон.Закончив с его задницей, Аид позволяет Загрею осесть себе на колени. Зачерпнув воды в пригоршню, выливает ему на грудь, где оставалось несколько почти незаметных белесых капель, и прижимает сына к себе, устраивая подбородок на его макушке.Расслабленный после секса, разморенный горячей водой и жаром отцовского тела, Загрей пытается не отрубиться. Было бы обидно упустить драгоценные мгновения наедине с Аидом, тем более что они достались ему не совсем честно. Внимание отца, его ласка и любовь никогда не принадлежали Загрею и никогда не будут. Он испугался за сына и таким способом позволил себе ощутить, что тот жив и в порядке. Но стоит ли рассчитывать, что это повторится, даже если Аида к нему влечет? В лучшем случае Загрея ждут редкие свидания украдкой, пока Персефона гостит на Олимпе, однако куда вероятнее, что Аид не станет рисковать разоблачением.Истома и затухающие остатки блаженства смешиваются с чернейшим отчаянием. У этой проблемы нет решения, при котором счастливы останутся все. Кем-то придется пожертвовать. Кем? Отравить безмятежное счастье мамы, разбив ее доверие к мужу и сыну ради призрачной надежды, что тогда с ним... поделятся, позволят хоть иногда быть с отцом?Это нечестно по отношению к ней. Загрей так не поступит.Он льнет к отцу, запоминая ощущение, пытаясь запастись его теплом на много одиноких лет впереди.Может, после того, как он уйдет, родители решат завести другого ребенка и вырастят его нормальным, а не душевно искореженным, как Загрей. У этого маленького бога или богини будет понятное предназначение и благополучное детство. И драться насмерть с отцом этому маленькому божеству не придется. И с ним или с ней не случится неуместной влюбленности в этого самого отца.Выбравшись из бассейна, Аид сажает Загрея на скамейку возле полок с банными принадлежностями и набрасывает полотенце ему на плечи. У Загрея слишком сильно трясутся руки, чтобы позаботиться о себе, так что он просто наблюдает, как отец вытирается скупыми движениями, как ткань впитывает капли, стекающие по литому телу. Крепкие мускулы перекатываются под кожей, от них трудно оторвать взгляд.Повязав полотенце себе вокруг пояса, Аид оценивает состояние сына и, пробормотав ругательство себе под нос, начинает сам его растирать.- Полегче, - шипит Загрей. - Кожу уже снял, хоть мышцы оставь.- Кто мог знать, что ты такой неженка, - ворчит Аид, но ослабляет напор.- Ты злишься? - обычно Загрей легко определяет эмоции отца. Их набор не слишком разнообразен: бешенство, раздражение, разочарование, досада, усталость. Но после того, как они впервые разделили постель, у него уже не получается читать Аида с такой легкостью. А уж после того, как в Подземный мир вернулась царица - и подавно.Аид медлит с ответом, заворачивая Загрея в полотенце. Наконец говорит:- Нет. Хотя ты заслужил.- Чем? Я не знал, что ты полезешь за мной в Мглу. Я думал, тебе будет все равно.- Вот как, - без выражения откликается Аид, и Загрей не может сказать, скрывается за его отстраненностью, гнев или боль.- С тех пор как мама вернулась, ты большую часть времени делал вид, что меня не существует.- Я отмечал твои заслуги, регулярно встречал тебя на поверхности и даже позволил тебе поработать с документами, когда тебе вздумалось себя этим развлечь. Чего еще ты хотел, мальчик? Мне казалось, что необходимость держать дистанцию очевидна. Ты сам видишь, что вышло, когда мы ее сократили, - Аид берет его за подбородок, заставляя посмотреть на себя: - Ты приложил немало усилий, чтобы объединить нашу семью. Спать со мной - значит саботировать все, за что ты боролся. Мы должны...- Я знаю, - перебивает Загрей, потому что слышать собственные мысли из уст отца еще хуже, чем прокручивать их в голове. - Я в курсе, что сегодняшнее... все это, - он неопределенно указывает на купальню, - ничего не меняет. Хватит нравоучений. Пожалуйста, отец. Хватит.Аид убирает руку с его лица.- Тебе надо отдохнуть.Он переносит их обоих в комнату Загрея и, выпутав того из полотенца, укладывает на постель. Набрасывает одеяло сверху, но Загрей, не найдя в себе сил завернуться, только вяло подтягивает край повыше. Без согревавшей воды и чужого тела опять становится холодно. Он закрывает глаза, достаточно измотанный, чтобы не думать ни о чуть было не поглотившей его Мгле, ни о том, что, когда он проснется, все вернется на круги своя, и вдруг чувствует прикосновение.Открыв глаза, он видит, что Аид, недовольно нахмурившись, подтыкает ему одеяло. Заметив, что Загрей смотрит, он бросает:- Спи.- Ага, - губы сами растягиваются в улыбке. Даже после недавнего разговора Загрей все еще идиотически счастлив от любого проявления заботы. Решив идти до конца, он спрашивает: - Посидишь со мной?- Ладно.Загрей придвигается ближе, чтобы касаться боком отцовского бедра. Ему тепло в коконе из одеяла, и близость Аида дает ему ощущение безопасности. А завтра... оно наступит завтра.Он тянется к отцовской руке, сжимает ее обеими своими и наконец отключается.Сквозь сон он чувствует, как чужая широкая ладонь выскальзывает из ослабевшей хватки. Матрас кровати выпрямляется, когда на него перестает давить вес тяжелого тела. Загрей горестно вздыхает, толком не просыпаясь, но даже так чувствуя потерю.В следующий раз его заставляет очнуться прохладное прикосновение к щеке. Присутствие рядом - родное, но не то.- Отдыхай, дитя, - тихо говорит Никта. - Я просто пришла убедиться, что ты в порядке.Он хочет сказать, как благодарен за ее участие, извиниться, что не посоветовался с ней, прежде чем обращаться к Хаосу, но усталость берет свое и он снова проваливается в глубокий, похожий на смерть сон - гораздо лучше реальности, где его глупая любовь разбивается о железные аргументы против.Он не в порядке. Но он не стал бы обременять этим Никту, даже если бы бодрствовал.