Глава 9. Оттенки отчаяния. (1/2)
Именно сон о том, как мы оказались в лос-анджелесской студии звукозаписи в ожидании своеобразного конца света, вспоминается мне в последнее время чаще всего. Он приснился нам в самую первую ночь, что мы провели здесь. И после него было множество других, не менее ярких, страшных, интересных. Но он до сих пор постоянно попадается среди однообразных событий мелкими, едва различимыми, но очень больно ранящими осколками. Вот и сейчас я стою у двери нашего дома, слышу, как ты играешь на гитаре, и мне больно. Звучание идеально настроенных струн электрогитары создает неизвестную мне мелодию. Она новая, и она навсегда останется только твоей и моей. Соседи едва ли услышат, потому что наш дом стоит вдалеке от остальных, почти на самом краю города. Да и местные – странные, их, кажется, не волнует ничто, кроме смены времен года и очередного улова рыбы. Неожиданный порыв ветра смахивает с крыши пригоршню снега, и я улыбаюсь. Новая. Первая написанная тобой музыка. Ты ведь никогда этого не делал, но оказалось, что ты также способен на это, как и я. Снежные крупинки искрятся в последних лучах солнца – завтра начинается полярная ночь. Они переливаются, складываются в узоры калейдоскопа, как наши дни. Такие разные, такие многоцветные. Каждый по-своему хорош и плох, каждый полон неповторимого оттенка…Перехватив поудобнее пакет с продуктами, я открываю входную дверь и, быстро раздевшись в полутемной прихожей, прохожу в гостиную. Ты сидишь у окна. Блики каминного пламени и угасающего дневного света зажигаются в твоих небрежно перекинутых через плечо волосах золотыми и серебряными искрами, скользят причудливой светотенью по бледной коже лица и плеч, прячутся неожиданными отблесками в складках твоих любимых разорванных на коленях джинсах. Твои глаза закрыты, пальцы находят нужные струны и лады инстинктивно, на ощупь, и потому ты играешь без своих обычных недочетов. Хотя… Благодаря практике последних месяцев ты стал играть почти также уверенно, как я. Мне безумно нравится тебя учить. Тебе уже не очень-то нужны мои советы, да и у меня их осталось немного, но я счастлив, что смог показать тебе, что каждая созданная своей душой и руками музыка - живой, яркий мир. И ты живешь в нем, срывающемся со струн твоей гитары, дарящем недостающие нашей снежной реальности краски. Когда мелодия затихает, ты оборачиваешься, как всегда, безошибочно почувствовав меня.
- А ты не говорил, что написал что-то свое, - укоризненно качаю головой я.- Только сегодня, - ты обезоруживающе улыбаешься, прося меня не обижаться. – Я и не понял сразу, что это – мое…
- Мне понравилось, нужно будет записать, - я прохожу в комнату и беру с каминной полки блокнот с набросками стихов. Оборачиваюсь к тебе, потому что понимаю, что что-то не так. Ты сидишь неподвижно, обняв гитару, и от застывшего в твоих глазах мучения мне хочется кричать.
- Зачем? – твой голос глух, полон усталости. – Зачем записывать?
- Билл, ну… - подхожу и обнимаю тебя за плечи, стараясь хоть как-то сгладить свое глупое предложение. - Может, пригодится когда-нибудь.Твой тяжелый вздох я чувствую всем телом, а душой – его горечь. Мы продолжаем писать музыку и стихи. Это больше никому не нужно. Наверное, даже нам самим. Но из-за этого, слова и мелодии не перестают рождаться.Несколько дней за окном в самое светлое время суток повисают неопределенно-серые сумерки. Но это там, снаружи, а внутри – неизбежно вспыхивающее между нами пламя. Я сижу на столе и смотрю, как ты разливаешь по бокалам подогретый виски, добавляешь к нему кофейный ликер, потом – апельсиновый, завершаешь все значительной порцией кофе и поджигаешь. Поверхность каффемик загорается лепестками лазурного огня. Этот местный рецепт кофе – удивительный напиток. Горький и сладкий одновременно, в одно мгновение согревающий и крадущий ясность сознания. Хотя… Я не знаю, как он действует на других людей, которым не протягивают бокал с этим напитком, подойдя вплотную и гипнотизируя пристальным, не менее горячим, чем спиртное и кофе, взглядом. Может быть, для них он вовсе не такой особенный. Но мне повезло.
Ты делаешь пару глотков и, неловко звякнув бокалом о стол, разводишь мои колени в стороны, встаешь между них и замираешь так. Я могу притянуть тебя еще ближе, коснуться твоих губ, но вместо этого отпиваю немного обжигающего кофе и откидываюсь назад, упираясь ладонями в стол. Только в такие минуты я могу не думать о том, что мы оставили позади. Только так я способен не жалеть ни о чем. А ты снова пьешь, слизываешь капли с верхней губы и подаешься вперед. Но не целуешь. Я сдвигаю ноги, прижимаю тебя к себе сильнее, покорно глотаю горячий напиток из наклоненного тобой бокала. Ты убираешь его и смотришь мне прямо в глаза. Слыша дыхание, биение пульса и чувствуя разливающееся по всему телу ощущение невесомости. Ничтожное расстояние, разделяющее наши губы, как будто наэлектризовано. Я закрываю глаза, ты нежно проводишь тыльной стороной ладони по моей щеке. Головокружительное притяжение. Самый сладкий момент, кажется, что он лучше следующего за ним поцелуя. Твои ладони скользят по моим плечам, стягивают толстовку, молния которой разъезжается от того, что ты тянешь вниз за рукава. И когда обнаженная кожа моей груди мягко прикасается к твоей, я вздрагиваю и теряю контроль.
Мы немного приходим в себя только в коридоре, натолкнувшись на большое кресло, которое ты решил убрать из гостиной, где оно, по твоим словам, портило весь вид. Сейчас же этот "изгнанный" предмет мебели как нельзя кстати, потому как идея добрести до спальни, была явно неудачной. Нет смысла тратить на это время, когда не от кого прятаться. И мы наслаждаемся этой теперь, пожалуй, единственной доступной нам свободой, бросая одежду на пол и позволяя желанию затмить все. Идеальный побег от самих себя. Как жаль, что он так недолговечен.
Задумчиво рассматриваешь перед зеркалом одну прядь волос за другой. Что ты видишь в них, кроме, как всегда, замечательной работы Натали, я не знаю, но мне это не нравится.
- А я уже привык к этому цвету, - говорю я, чтобы избавиться от непонятно откуда взявшегося беспокойства. – Хотя, когда я увидел его впервые, он показался мне неприятным.
- Да? Почему ты ничего не сказал? Выбрали бы другой… - твои пальцы снова захватывают прядь волос заметно отросших темных корней и медленно ведут по всей длине, останавливаясь у середины плеча. Не могу на это смотреть. Какое-то жуткое ощущение, как будто ты не волос касаешься, а вен - на разрезанном запястье.- Не знаю, наверное, как всегда решил, что тебе лучше знать, как мы должны выглядеть, - пожимаю плечами я и отвожу глаза к окну. Только смотреть там, кроме снега, не на что, и мой взгляд как магнитом снова притягивает к твоим волосам. – Билл, что ты делаешь? – не выдерживаю я наконец.Ты разворачиваешься ко мне, но ничего не говоришь. Молчит и выражение твоего лица, будто ты сдерживаешь эмоции, потому что боишься их. Или того, что является их причиной.
- Билл, в чем дело? – приподнимаюсь на локте. Мне хочется вскочить с кровати и подбежать к тебе. Неважно зачем, просто чтобы быть рядом. Но ты можешь держать себя в руках, и это вселяет в меня надежду на то, что ничего страшного не происходит.
- Потрогай здесь, - просишь ты, склонившись надо мной, и подносишь мою ладонь к своему виску. Я касаюсь твоих волос. Провожу по ним кончиками пальцев, не чувствуя ничего не обычного. Гладкие, чуть волнистые волосы и все. Гладкие?!- Они все теперь мои. Эта чертова регенерация каким-то образом сделала их частью моих собственных волос.
Ошеломленно смотрю на тебя, понимая, что совсем забыл о том, что твоим наращенным волосам коррекция должна была потребоваться еще месяца два назад или раньше, учитывая их длину. Я так привык к тому, что в нас с тобой теперь все одинаково, что воспринимал твои длинные волосы как свои, теперь освобожденные от кос и такими же светлыми прядями спускающиеся ниже плеч…- Значит, можно не заниматься поисками хорошего парикмахера здесь, - заставляю я себя произнести, изо всех сил пытаясь казаться спокойным. Ну, что, в конце концов, такого в том, что искусственные волосы срослись вашими собственными, если не считать, конечно, что это против всех законов природы?- И то верно, - тоже с ненатуральным спокойствием произносишь ты. Ложишься рядом со мной и, уткнувшись лбом мне в плечо, глубоко и медленно дышишь.
Обняв тебя, я ловлю ритм твоего дыхания. Все хорошо. Да, нас теперь едва ли можно назвать людьми. Но это определенно лучше смерти, правда?Сонная улыбка сползает с твоего лица, когда ты видишь, как я достаю из кладовки наши дорожные сумки. Мы так полностью и не разобрали их, предпочли проверить на прочность ассортимент местных магазинов, и, найдя все, что было нужно для нашей теперь скромно-скучной жизни, не стали касаться воспоминаний.
- Может, не надо? – осторожно спрашиваешь ты, прислоняясь к стене рядом со мной.
- Билл, мне нужна моя футболка со слоном, - объясняю я тебе, как маленькому ребенку, зачем мне нужно рыться в этих сумках.- Но у тебя куча других, зачем тебе именно эта? – цепко хватаешься за мои руки, вынуждая выпустить ручки сумки из ладони.
- Она удобная и она мне нравится, - со вздохом отвечаю я, чувствуя себя отвратительно глупо, стоя вот так в коридоре и объясняя тебе то, что ты и так знаешь. Понимаешь, но не хочешь, чтобы было больно от мыслей о прошлом, которое мы не в силах вернуть.- Пожалуйста, - сильно сжимаешь мои запястья, прижимая их мне к груди. Перешагиваешь через стоящую между нами сумку и просяще заглядываешь мне в глаза.
- Билл…- Ты был в ней, когда Дэйв позвонил нам и рассказал об Отражающем души. Я не хочу думать о том, что мы тогда могли отказаться и…- И сейчас лежали бы на кладбище, - договорил я, не позволив тебе высказывать предположения о возможных событиях. Потому что они на самом деле невозможны – наш диагноз был слишком серьезен, настолько, что нам его даже побоялись сообщать. И нужно учиться с этим жить.- Я не вижу смысла продолжать делать вид, что мы приехали сюда в отпуск и скоро вернемся домой. Это глупо, Билл. От этого только хуже, потому что ты продолжаешь надеяться. А надеяться не на что, - я снова взялся за сумку и вытряхнул все ее содержимое на пол. Так быстрее.Что-то с грохотом ударилось об пол и, судя по звуку, разбилось.
- Мы же не брали их с собой… - медленно выговариваешь ты каждое слово. Страх обдает спину ледяным дыханием, когда я вижу расколовшийся пополам фиолетовый шарик и лужицу какой-то прозрачной жидкости, собравшейся вокруг него.
- Не трогай, - хватаю тебя за руку, не позволяя прикоснуться к осколкам нашего странного лекарства. – Этой гадости в нас и так предостаточно.
Разыскав в ванной резиновые перчатки, я собрал осколки и, бросив их в раковину на кухне, тщательно вытер жидкость, вытекшую из шарика.
- Билл, ну, зачем ты… - возмутился я, увидев, что ты все-таки подобрал одну половинку талисмана и рассматриваешь ее на свет.
- Я промыл ее водой, - успокоил ты меня. - Смотри, от горячей воды в нем появились отверстия.
Электрический свет сочился тонкими лучиками сквозь напоминавшую очень мелкое решето поверхность шарика. Мне сразу вспомнилось странное ощущение влаги, появлявшейся на ладонях каждый раз, когда я прикасался к талисману. А я-то думал, что у меня потеют руки…- Получается, что это прозрачное вещество оказывалось у нас на ладонях каждый раз, когда шарики нагревались от прикосновения, - высказал я вслух свою догадку.
- Да, хитро придумано, - ты бросил осколок обратно в раковину. – С этим все ясно, но я не могу понять одну вещь – какую роль во всей этой истории играет Дэвид, если все это придумали Андреас и Густав.