Глава 8 (1/2)

Предстояла короткая, но непрямая дорога домой. Тот же маршрут, тот же выученный ногами ускоренный шаг, и та же небула в голове, мучавшая его сегодня с самого утра. Этот пазл всегда складывался в одну и ту же привычную картину, но кое-что сегодня, все же, ее отличало, и это – отсутствие тяжелой голубизны небесного купола. Ее закономерно заменил холодный изумруд звездного сияния – и на этот раз, Тервиллигер больше не чувствовал себя прижатым к планете этой непробудной тьмой. Если раньше, зная, что дома его ждут четыре стены, потолок и пол, он шел прямиком в бар, напоминавший ему бар у Мо в родном ему Спрингфилде, то сейчас мысли о попечении Лизы Симпсон становились все более и более всепоглощающими в его голове. Это навевало неисчезающими воспоминаниями о былом, которое чаще и чаще Тервиллигер стремился позабыть: о маленькой, но амбициозной девочке на пуантах, и о нем, окружающем ее своим покровительством и заботой в мире красного занавеса, оркестровой ниши, и реалистичных декораций из фанеры и пенопласта. Сказать по существу, за весь этот поток времени не было ни одного такого дежавю, посещавшего его так же настырно и постоянно как это; каждый раз память возвращала его обратно, в середину шестидесятых, когда его мономанический смысл жизни стал раздваиваться, подобно сознанию психически больного человека, что было абсолютно неординарнейшей вещью за все его сорок пять лет. А ведь он терпеть не мог этих ретроперспективных размышлений, западавших ему в голову.Прикованная к постели, неспособная радоваться – ей в принципе нечему было радоваться в ее-то положении! –нужно было скорей вернуться домой, чтобы разрушить такую странную духовно-пространственную штуку, как человеческое одиночество. О, да, все-таки что-то в жизни Роберта действительно сделало видимые перемены, соприкоснувшись с чем-то далеким привычным: теперь он спешил к Лизе точно так же, как и спешил к ней десять лет тому назад. К его счастью, дорога была недлинной. Поднявшись по деревянным ступенькам к размашистому крыльцу, Боб поставил сумку на доски и околевшими пальцами кое-как открыл темную дверь холодным, как лед, ключом. Вокруг не было ни души. Тервиллигер застыл и внимательно прислушался. Больше не гудел хор двигателей разъезжающих автомобилей. Смолкли пестрогрудые зарянки, умудрявшиеся петь даже в холодную зимнюю ночь. Точно окончившийся спектакль; перевернутый колпак зала обезлюдил, софиты погасли и вот –тишина, тишина, тишина, приглушающая даже собственное биение сердца.

В помещении было тепло: к счастью, отоплением стали пользоваться гораздо больше и чаще, чем это было поздней осенью, когда морозная хладь ударяла по неподготовленным жильцам со всей ее неожиданной молниеносностью. Нетерпеливость брала свое. Нужно было поскорее передохнуть. Боб мысленно оттолкнул от себя рефлексы внезапно нахлынувших воспоминаний, и тотчас его обуяла какая-то неопределенная радость. Оставив позади скрипучий деревянный звук, Тервиллигер наконец открыл свою комнату и, обмороженный с головы до ног, вошел внутрь.

–Миссис Тервиллигер, муж ваш, однако, вернулся. – Сидевшая около письменного стола худощавая смуглая девушка, которую он увидел не сразу, тотчас поднялась на ноги, выровняв складки накрахмаленного фартука. Опустив сумку на пол, рядом с вешалкой, Боб Тервиллигер, путая мерзлые пальцы, взялся расстегивать пальто.– Ваша жена, мистер Тервиллигер, совершенно ничего не ест!–О-о, мисс Батлер, вы еще ничего не смыслите в жизни! Такая жена просто клад для бедного мужа. –Роберт легким движением повесил его на крючок вешалки и немедленно подступил к кровати. Вопреки горьким ожиданиям, вид Лизы преобразился – ее улыбающееся от будничного восторга лицо выглядело очень посвежевшим после сна. Прозрачная бледность перестала быть мертвецкой, а глаза сияли так, словно бы его возвращение было чем-то особенно долгожданным, вроде наступившей весны, оживлявшей давно мерзлое помертвевшее. И, заразившись этой искренностью, Боб Тервиллигер улыбнулся и сам. Наверное, эта долгожданность была взаимной.– Ну, как ты, дорогая? – На виду у незнакомцев он специально называл ее "дорогая", чтобы выглядеть в их глазах неисключительным супругом своей болеющей супруги.

– Чувствую себя получше после того, как поспала.

Мужчина обернулся на очарованную происходящим молодую прачку и улыбнулся, нарочно преобаятельно.– Спасибо, что остались здесь, вместе с ней, Батлер. Я так часто пропадаю на работе, а одиночество, – вы сами понимаете, – вещь умопомрачительная для такого хрупкого существа, как человек. – И он невзначай протянул ей обещанный доллар.

– Обращайтесь, мистер Тервиллигер. Тем более мы нашли с вашей женой общий язык, не так ли, миссис Тервиллигер?

Молодая миссис Тервиллигер, сконфуженная тем, как ее называют, зачастила с киванием. Дождавшись ее подтверждения, хоть и чрезмерно пассивного, девушка вперила свой озаренный взгляд на Боба и рассыпалась в многословии о ненужных ему новостях:

– Ах, мистер Тервиллигер! А вы знали, что Фредди ведет мировой тур? В феврале он уже будет в Нью-Йорке!Боб Тервиллигер утомленно присел, почти упал на край кровати, скрестив изящные руки на груди.–Какой еще Фредди?

– Вы меня слушали в прошлый раз? Вам должно быть стыдно! Фредди! Фредди Меркьюри! Мы сумели достать билеты на их концерт, можете себе представить?– Снова вы об этих нашумевших, – Тервиллигер смешно покачал головой, посмеиваясь. – Милая леди, мне сорок шесть лет. Вы рассказываете это старику, который вырос на голосе Веры Лин и Эллы Фитцджеральд. Найдите себе собеседников именно вашего уровня.

С этих слов, казалось бы, эта щекотка разговорчивости прачки должна была хоть на каплю стихнуть, однако она продолжала не униматься:– Боже мой, мистер Тервиллигер, да какой из вас старик! Согласилась бы миссис Тервиллигер выйти за вас, будь бы вы стариком?Реплика одновременно пристыдила и обольстила Сайдшоу Боба. Он всегда знал, что красив, и остальные, кто вверял ему свое доверие, с кем он имел мимолетное удовольствие знаться, знали это тоже.А аккуратная нежность, с которой женские пальцы прикасались к его пленительно красивому лицу? Нежность, с которой трогают гипсовые слепки ушедших в небытие поэтов, чьи стихи ценились чуть меньше, чем их природное обаяние. И как же это тешило его, какая же радостная приятность – осознавать, что у тебя осталось хотя бы что-то, чем можно похвастаться!

Роберт украдкой поглядел на руку Лизы, беспристрастно прикрыв глаза, и хотел обернуться, чтобы застать ее смущение, – он точно знал, что она смутится – но почему-то передумал.

– А сегодня вы словоохотливая до помутнения рассудка, милая моя, –сказал он, удивившись ненарочному басу в своем голосе. –Идите, иначе хозяйка снова будет браниться, что я вас задерживаю. Да и лучше бы вам заниматься литературой, а не ходить на подозрительные мероприятия.–Вы – зануда, мистер Тервиллигер!– Возможно. Смуглянка пару раз хлопнула ножкой, непреднамеренно встряхнув плотную юбку платья, презабавно нахохлилась от бессильной обиды, сделала издевательский реверанс перед Робертом и, кивнув улыбающейся Лизе на прощанье, плывущей походкой покинула комнату.

Полуразвернувшись, Тервиллигер потеснил ноги к вертикальной плоскости кровати. Тонкий полумесяц улыбки Лизы, сузившись, преобразовался в более кроткую, мечтательную вариацию себя. Такой добрейшей улыбкой в детстве она одаривала все рукотворные и нерукотворные шедевры, впадавшие ей в душу вплоть до прилива разнообразных эмоций. Это было первое, что Роберт заметил в поведенческих повадках девочки. Журчит река, фольгой шелестит зеленая листва развесистого орешника. Болезненной меланхолией молчит Афродита Книдская… Невольная улыбка, никак не подходившая адресату.

–Она не сильно тебя утомила?– Благодаря ей я узнала о вас чуть больше.– Ты обо мне и так все знаешь.– А я так не думаю, – смягчая свой благозвучный голос, поспешила откликнуться Лиза. Ее ладони примкнули к тканевой волне одеяла, когда Тервиллигер овладел смелостью положить свои на горизонтальную грань кровати. Он поторопился пояснить все своими устами:– Я давал ей уроки литературы, а она, взамен, выполняла пару-вторую моих маленьких просьб, только и всего. Моя помощь, как видишь, была абсолютно бесполезной.Тратит свое время на каких-то шальных горлодеров из Англии.* Видимо никого больше не интересует литература.–Времена меняются, мистер Тервиллигер, а вместе с ними меняются и предпочтения людей.Незыблемый закон, звучащий как приговор. Признавать его он, конечно же, упрямо не хотел. Однако, верно, что времени было до этой упрямости? Время хоть существо и неодушевленное, но определенную цель имеет – или по вектору прогресса вверх, или по вектору деградации вниз. А куда именно идет время – решать только одному лишь человеку. Такими пустяками озабочен только он. Желая скорее окунуться в атмосферу менее удручающую, Боб поспешил переменить тему, замечая в выражении лица Лизы какую-то сосредоточенную мысль.–Больше никто не заходил?

–Нет, – Лиза Симпсон приняла более удобное сидячее положение, склонившись чуть вперед. – Даже хозяйки не было. Вы себя хорошо чувствовали сегодня?– Просто превосходно! – восхищенно воскликнул Боб, по-особому выделив рычащий звук. – Ты просто не поверишь, кого я видел сегодня.– Кого же? – Лиза любопытно сверкнула глазами.– Сайдшоу Мэла! Ты же помнишь Мелвина, того клоуна, с которым мы играли комические дуэты?

–Мелвина Ван Хорна? – У Лизы была восхитительная память на имена. – Конечно. Ваши дуэты вместе с ним всегда заставляли зрителей надрывать животы со смеху. Он узнал вас?– Не просто узнал, моя милая. – Воодушевленный взгляд Боба Тервиллигера переметнулся на ее лицо. – Он предложил мне вернуться в театр! Ты понимаешь, что это значит? У нас с тобой все еще есть шанс все исправить.Реакция не заставила себя ждать. Смех Лизы был гладок и ровен, словно какие-то аспекты ей были все еще непонятны.

– О, это… замечательно!

– Что же, не будем спугивать возможность преждевременной радостью, – Сайдшоу Боб смешно взмахнул кистью руки, но потом посмотрел на Лизу чуть серьезнее. – Ты вправду ничего не ела с утра?

–Гнусная ложь. Я ем постоянно, господин Тервиллигер, а ведь я балерина и мне нужно держать форму, чтобы вернуться на "Лебединое озеро"!– Тогда сегодня я просто счастлив от осознания того, что мне не придется снова возиться у плиты, как нидерландскому коку, – он прижал скрещенные руки к груди сильнее. – Ты пьешь вино, Лиза? Я купил к Рождеству пару дней назад.

– Обижаете, мистер Тервиллигер, –благодаря непринужденному тону, с которым Лиза сегодня разговаривала, Боб все больше и больше узнавал в ней девочку прямиком из прошлого. Только та девочка называла его коротко и однозначно: Боб. Никаких почтительно-вежливых обращений, старящих его на еще один десяток лет.– Мой отец, конечно, не пил вино, но зато его пила мама. Поэтому, уж поверьте, мое знакомство с вином случилось очень и очень давно. Я к нему быстро привыкаю.–Невероятно. Неужели ты та самая воришка, из-за которой по волшебству исчезало вино из бутылки, которую Мардж так тщательно прятала? – Тервиллигер, развеселившись, фыркнул.

–Я покупала виноградный сок, быстро выпивала его, а в пустую коробку мало-помалу сливала содержимое бутылки, – Лиза Симпсон обнажила зубы, широко улыбнувшись с наигранным коварством. – Так я чувствовала себя гораздо взрослее. Хотя от вина у меня кружилась голова.–Находчиво. Даже я изумлялся пропаже.–Мы с вами совершеннолетние люди, господин Тервиллигер, поэтому давайте немного выпьем. В честь грядущего Рождества.

Такое уверенное заявление рассмешило Сайдшоу Боба еще сильнее. Это точно его Лиза. Он добродушно засмеялся.– Какая похвальная смелость – пить в сочельник с уголовником, которому миновало сорок пять, –Роберт, поднявшись с кровати, потянулся к шкафчику над письменным столом. – О, Вакх, любимец древних эллинов, причина безумных пьяных свистоплясок и незыблемый творец утреннего похмелья!Как же ты беспощаден к слабым человеческим душам…! Впрочем, к черту. –Сайдшоу Боб тут же откупорил вытянутую бутылку, аккуратно разлив вино по стаканам. Раньше в них он мало нуждался.

–Потерял мысль. Итак, –после того, как Тервиллигер отдал один из наполненных стаканов Лизе в руки, он сразу же сел около письменного стола, развернув стул к нему спинкой, –за осуществление данного нам шанса.

– Когда-нибудь мы сыграем с вами в одном мюзикле.– Непременно.

Одновременно подняв вино, Боб и Лиза так же одновременно и выпили его. Незримый никем ночной небосвод снова затянулся лавиной краснеющих от городских огней кучевых туч. Предвещало снегопад. Всю ночь их общение пестрило только театром; они обсуждали оперу современного века, вспомнив их общие переживания после "Мадам Баттерфляй", посмеялись с первого травести Роберта Тервиллигера в постановке академии театрального искусства и многое-многое другое, что не могло даже при сильном сосредоточении истерзать их хорошее настроение.Театр всегда сближал их в светлые временные промежутки совместного проживания. Обычно тогда, мужчина понимал, какое же это было сокровище – Лиза Мэри Симпсон.О, боже, а как премило она жестикулирует, когда увлеченно говорит о чем-то! Этот повзрослевший стан, облаченный в нежнейший хлопок воздушной ночной сорочки, это вытянутое личико, не лишенное очаровательности молодых лет; он задумывался: неужели такие изменения всерьез смогли произойти именно с его маленькой Лизой, которую он так усердно пытался уберечь от вульгарности взросления. С чем же можно было сравнить те чувства, возникавшие у него во внезапные пробелы его священнической отреченности… Сереет синева необъятных небес за тонким занавесом золотистой мглы… Вокруг ни души… Может ли покой иметь сердце?"Ты не меняешься с теченьем лет.Такой же ты была, когда впервыеТебя я встретил…"*Нет. Вино колдует. Чародействует. Сайдшоу Боб протер свое лицо.