Глава 7 (2/2)

– Мардж, ужин просто превосходен.– Спасибо, Боб.

Гомер Симпсон отложил плоскую тарелку в сторону. Негромко проворчав на тявканье собаки в зале, Мардж вышла из кухни.– Слышал последние новости насчет Вьетнама? – тотчас нашелся спросить Тервиллигер, обращаясь к Симпсону, но украдкой поглядывая на Лизу, отличавшуюся сегодня какой-то малословностью.– Я не читаю мировые новости. – Гомер Симпсон широко улыбнулся. – В самом-то деле, я голосовал за Линдона Джонсона только в надежде того, что мне не придется их читать.

– Ты прав, Гомер. Я– республиканец по сути своей, и голосовать за демократа – что-то вновинку для меня, но я был уверен, что Джонсон сдержит свое обещание сохранить мирные отношения с внешним миром.Лиза Симпсон уперлась локтями в стол, уныло подперев свое круглое лицо ладошками.

– Что Барри Голдуотер, что Линдон Джонсон – все с одной карты, – пробормотала девочка, сверкнув глазами то на отца, то на Тервиллигера. – Важно только то, что страдают обыкновенные американские солдаты, погибая вдалеке от своей родины. Не глупите. Ничего никогда не изменится. Лучше сохранять аполитичность. В противном случае быстро расстроишься. Войны не должны быть выгодными для кого-то.– Слишком вы малы, юная леди, чтобы рассуждать на такие щепетильные темы.

Возмущенно открыв рот, Лиза хотела возразить отцу, но в парадной послышался скрип входной двери. Роберт поднял голову и поглядел в пустой проем. Домой вернулся Барт. Ему четырнадцать лет, он светловолос, субтилен и высок – точная мальчишеская копия сестры. Этот мрачный юноша был для Тервиллигера загадкой, которую раскрывать он не особо-то и хотел; все-таки, между ними присутствовала какая интуитивная враждебность по отношению друг к другу, и Бобу было ясно изначально, что они – взрослый и ребенок совершенно противоположных полюсов. В любом случае, Роберт все равно не оставлял попыток как-то растопить этот ледовый барьер между ними, чтобы не казаться чересчур безразличным.

– Привет, Барт, – Боб помнит точно, что поздоровался с мальчишкой первым, и тот, обернувшись на его голос, шагнул на кухню, бросив лживо приветливое "Сайдшоу Боб" – так он его всегда называл, когда однозначно здоровался.– Барт! Наконец-то ты вернулся, – радушно воскликнул Гомер и лукаво добавил: – Садись сюда, мать приготовила вкусный говяжий бифштекс и черничный пирог. Поужинай с нами.– Спасибо, Гомер, – Барт сверкнул взглядом на Тервиллигера, оставив у последнего какое-то странное, неприятное ощущение, – но я так налопался у Милхауса, что больше в меня ничего не влезет. У вас гости, поэтому я лучше пойду в свою комнату. Передай маме привет.

Не ожидая ответа, мальчик пригладил свой светлый ежик волос на голове и ретировался на второй этаж. Лиза почему-то вскочила и понеслась за ним вдогонку. Гомер пожал плечами. Наступившая атмосфера говорила о том, что разговор больше не задастся. Боб, осознав, что является лишним в этом доме, поглядел на настенные часы, порешив уходить.– Уже так поздно. Я думаю, мне пора ехать. Я совсем забыл за оставшиеся дела.Симпсон удивленно вскинул толстые брови.– Куда ты спешишь, Боб? Останься еще на десять минут.– Мне есть куда спешить сегодня. Было приятно побыть у вас снова – здесь очень уютно. – Встав со стула, Роберт Тервиллигер посмотрел на мистера Симпсона. Он не хотел забыть сказать что-то еще. – У тебя прекрасная семья, Гомер.

Расплывшись в широкой улыбке снова, лицо толстого мужчины казалось еще крупнее.

– Ладно, иди. Обязательно приходи еще! Мне бы хотелось сходить с тобой к Мо выпить пива в эти выходные.Боб кивнул и увидел, как Гомер протянул в его сторону свою руку, явно для дружеских рукопожатий. Будучи вежливым в любых ситуациях, Тервиллигер поддался этому прощальному, совершенно незначительному ритуалу. Настроение Симпсона как-то поменялось, когда он добился своего, но Сайдшоу Боб настолько спешил покинуть дом, что мог этого и не запомнить.– Боб. – Крепко сжав длинную ладонь, легкомысленный взгляд Гомера не на шутку посерьёзнел. Тервиллигер вопросительно опустил глаза на стиснутую руку.

– Выучи мою девочку. Я найду любые деньги. Прости, я очень доверчивый человек, что часто выходит у меня совсем не тем боком, но я вижу, что у тебя правда благие намерения. Помоги моей Лизе. Ей больше никто не сможет помочь здесь. В этой жизни я добился абсолютно ничего, и мне бы не хотелось, чтобы мои дети шли по моим стопам. Я ничего не могу сделать, но ты – можешь. Мы ведь с тобой почти одного возраста. Ты понимаешь, о чем я говорю.Боб проницательно смотрел на него, ощущая, как хватка медленно ослабевает. Сдержанно улыбнувшись, мужчина похлопал по плечу Симпсона.– Ты неожиданно говоришь мне такие вещи. Почему ты думаешь, что я что-то могу сделать?

– У вас с ней одинаковое направление. Все бы поверили, что она твоя дочь, но никак не моя.

– Ты говоришь полнейшую чушь, – ответил Тервиллигер и глупо посмотрел на тот стул, где сидела Лиза несколько минут назад.

– Береги ее, – продолжил Гомер, – потому что я этого сделать не могу.Подобная финальная реплика озадачила Сайдшоу Боба. Нужно быть безумцем, чтобы доверить свою малолетнюю дочь чужому человеку, приходящимся ей всего лишь бесплатным репетитором. Гомер Симпсон и вправду был человеком наивнейшего типа, но с кое-чем он явно угадал: Тервиллигер и вправду делал все это только из искреннейших побуждений. К девочке он прикипел. Он всегда любил детей, которые не тратили свое время впустую.Детей, как две капли воды похожих на него в детстве.Дальше –всего лишь размытые кусочки звуков, сумеречных пятен и каких-то неясных мыслей, которые возникали после того, как Роберт, попрощавшись с Симпсоном, вышел за порог дома. Он тратил много времени на осмысление столь странного диалога, – а был ли он однозначен?Некоторые слова нуждаются во времени, чтобы стать весомой ценностью.

***Уход в себя. Вот он – самый важный жизненный навык, коварный маневр человеческого сознания, которому стоит преподавать ребятне в школах, выделяя его как отдельный творческий предмет! Роберт Тервиллигер пользовался этим регулярно, может быть еще с того момента, когда неожиданно понял, что умеет мыслить; даже невзирая на нечеловеческое терпение, ему приходилось время от времени прибегать к абстрагированию, чтобы продуктивно решать свои проблемы, сохранять терпение и выполнять заунывную работу.– Эй, Тервиллигер! – Кассандра пугает его своим зычным голосом уже второй раз за день. – Ты ведь один празднуешь Рождество, так?Рабочая составляющая этого дня была практически окончена, но вечер не спешил чернеть: на улице одни за другими загорались праздничные фонари. Кафе пустовало, утопая в тишине – радиоприемник хозяин выключил за абсолютной ненадобностью. У окна в одиночестве сидел худейшей комплекции парень в бежевом костюме. Безмятежность его поведения говорила о том, что он явно не стремился куда-то торопиться; сидя на стуле прямо, он маленькими глотками пил из чашки какую-то жидкость – то ли кофе, то ли чай –и идиллично высматривал что-то в окне.– Сегодня не один, – ответно рявкнул Роберт, без спешки одеваясь.

Кассандра по-панибратски толкнула его локтем в плечо.– Уже нашел себе кого-то, м, Боб? Признавайся, я же вижу: ты как-то переменился.– Да. Нашел. Буду праздновать вместе с сокамерником. У нас есть многое, что можно обсудить...В один миг женщина растерялась. Боб Тервиллигер усмехнулся, хватая в руку сумку.

– Я шучу, Кассандра, не обижайся понапрасну. Я всегда праздную в одиночестве. Без всяких исключений.

Сайдшоу пристукнул плоским каблуком ботинка и, отшагивая мелкими шажками назад, повернулся лицом к официантке.

– Веселого Рождества!Минув обернувшегося на голос парня в костюме, Боб Тервиллигер вышел из кафе, закончив этот день позвякиванием медного колокольчика. Снаружи человеческое количество сократилось примерно вдвое – значительное отличие от сегодняшнего утра. Ударил сильный мороз; снег уютно хрустел под подошвой. Вздохнув, Боб взъерошил свои волосы. Уныние герметично закупоривало его снова.

– Боб! Сайдшоу Боб!

Знакомый голос.Визгливый, но достаточно глубокий, чтобы иметь ассоциацию.Тервиллигер развернулся, сунув замерзшую руку в карман. Навстречу к нему впопыхах бежал тот самый человек из кафе, но уже в черном плаще – у Боба было очень дрянное зрение в последнее время и поэтому лица он все никак не мог разглядеть.

– Да ну, неужто ты меня не помнишь? Это же я – Сайдшоу Мэл! Мелвин Ван Хорн!

По приближению, физиономия Мэла прояснилась. Бывший коллега по Гершельскому театру. Столь внезапная встреча разволновала Боба Тервиллигера настолько, что разочарование сегодняшним днем наполовину рассеялось. Он оживленно затряс руку длинноволосого мужчины (он оказался далеко не пареньком) при рукопожатии.

– Мелвин, собственной персоной Мелвин Ван Хорн! Сколько лет, сколько зим.

– Я сидел в кафе, слышу: твой баритон; посмотрел в окно, вдруг вижу: твоя огненная шевелюра! Какими судьбами ты здесь?Роберт заколебался, подбирая нужные слова, которые у него никак не находились.– Я переехал сюда. Живу неподалеку.– А почему не в Спрингфилде? Когда тебя выпустили? – не уставал расспрашивать его Мэл. Боб глупо улыбнулся. Это было определенно в стиле Ван Хорна – не брезговать неудобными вопросами.

– Полтора года назад. Я не хотел возвращаться. Разве ты не знаешь, за что меня посадили?Мелвин вопросительно пожал плечами.– Я слышал лишь мельком, что тебя арестовали. Меня тогда не было в штате, поэтому я понятия не имел, что происходит. А за что тебя посадили?– Знаешь, Мелвин, как я отвечу на твой вопрос? А отвечу я так: не имеет значения то, что произошло, давний друг мой. Давай не возвращаться к этой теме, – Тервиллигер медленно засеменил вперед, вынуждая Мелвина следовать за ним. – Как ты поживаешь?– Все еще работаю в театре, остался в клоунаде.– Кроме театра?– Я женился. Родился сын в прошлом году.– Очаровательно, Мэл. Поздравляю тебя с отцовством.– Почему ты не вернулся в театр, Боб?Тема прошлого настойчиво лезла в их разговор, как муха, назойливо жужжащая перед лицом. Остановившись, Боб Тервиллигер тяжело вздохнул.– Подумай здраво. Крастовски все равно не пустил бы меня назад. Я сидел в тюрьме, а театр подобного не терпит.

Мелвин покачал головой.

– А может и пустил бы. Крастовски тебя обожает.– Крастовски никого не обожает, кроме себя, – отрезал Тервиллигер, нервно потирая пальцы друг о друга.

След в след шагая за Бобом, Мелвин Ван Хорн призадумался, копаясь в своих воспоминаниях.

– А Франческа? Она же была беременна тогда... Родила? А как же та девочка-балерина, которую ты привел в театр в шестьдесят пятом…? Не помню, как ее зовут. Она перестала появляться у нас сразу же после твоего ареста.Настало время быть осторожнее в своем поведении, Боб.

Послушавшись себя, Тервиллигер не повел и бровью, притворившись неосведомленным. А еще незаинтересованным.

– Лиза Симпсон? – уточнил он и чванно добавил: – Я не видел ее ровно столько же, сколько не видел ее ты.

– Прелестная была девочка… С большим потенциалом.При мысли о Лизе, Боб Тервиллигер неосознанно вспыхивал тревогой. Прошло столько времени с момента, когда он ушел на работу… Может ли что-то случиться?– Да. У нее был талант.– Послушай, Боб, – Мелвин обогнал старого знакомого и остановился. – У меня еще очень много вопросов к тебе, но мне срочно нужно бежать домой, иначе жена будет в ярости.

Почему-то еще с самого начала встречи Роберт был уверен, что больше они с Сайдшоу Мэлом никогда не пересекутся. Кивнув, он приготовился прощаться с ним.– Я все еще работаю в театре Крастовски, – Ван Хорн что-то расторопно доставал из пиджака. – Приходи обратно. Я не могу смотреть на то, как ты угасаешь в этой музыкальной забегаловке.

Визитка. Роберт Тервиллигер не отрывал взгляда от бирюзовых волос своего старого знакомого. Ему повезло оказаться в этой забегаловке, в противном случае он, пьяный и полузабытый, так и остался бы играть на скрипке в подземных переходах за несколько центов и пару сигарет.

– Возьми это. Здесь есть адрес. Хотя я думаю, что ты его и сам помнишь. Я попытаюсь договориться с мистером Крастовски о тебе.Представив себе обстоятельства того, как это произойдет, Боб испуганно замотал головой. Крастовски знал о преступлении и против кого преступление было совершено. Было бесполезным просить его позволить вернуться в театр.– Нет, нет, нет, Мелвин. Я не могу.– Почему?

Боб Тервиллигер принялся нервно кусать кулак.– Очень сложно объяснить подобное. Я совершил кое-что непростительное. Боюсь, что ты меня просто не поймешь.

– Попытайся. Все-таки я и сам понимаю, что ты сделал что-то очень плохое. Восемь лет ведь не шутка. Говори начистоту.Или же все-таки придется признаться? В конце концов – на нем нет никакого греха. Совершенного Роберт Тервиллигер не совершал!Однако отличать ложь от правды становилось задачей все более трудной для него.– Я растлил мальчика девять лет назад.

Мелвин Ван Хорн даже не успел удивиться.– Постой. Погоди. Что? Это ты так шутишь?– Я не шучу, Мэл. Меня посадили за педофилию.Тервиллигер заметил, как вдруг превратился в кусок загнивающего мусора: Ван Хорн окатил его ошарашенным взглядом с проблеском легкого омерзения.– Да быть такого не может. Ты ведь интеллигентнейший человек, скрупулезный интеллектуал… – Анализируя что-то в своей бирюзоволосой голове, Мелвин изумился еще больше. – Боб, неужели и Лизу ты тоже…– Нет, – рявкнул он. Внезапный прилив ярости заставил Сайдшоу Боба схватить Ван Хорна за плечи. – Ты говоришь мне ужасный бред, черт же возьми. Ты же знаешь кто я. Ты же знаешь, что я нормален. Мы жили с тобой в одном крыле общежития. Ты же помнишь Франческу.

– Т-ты так мне все прямолинейно преподнес, что у меня разные мысли возникают.

– Я не делал этого, Мелвин.

– То есть сначала ты мне говоришь, что изнасиловал мальчика, а теперь говоришь, что этого не делал? Ты спятил, Боб. Какой в тебя бес вселился, что ты посмел тронуть ребенка.– Я сам себя не понимаю. Но я этого не делал. Меня оклеветали. Прошу тебя, поверь мне хотя бы ты. Мы с тобой вместе выпустились из театральной академии много лет тому назад и вместе пришли в этот театр, который стал для меня домом. Неужели за столько лет ты бы не заметил, что я – педофил?

Брови Мэла изогнулись в напряженном размышлении. Низкий баритональный голос, которым Сайдшоу так гордился, звучал сейчас настолько отчаянно, что у него снова болезненно сжалось сердце. Схватка Роберта была ослаблена, заимев на то причину.– Да, ты прав, Боб, – через некоторое время произнес нахмурившийся Мелвин, однако не без скептицизма. – Ты слишком много тратился на работу тогда. Хотя бы вспомнить Франческо… Я все равно не поверил бы, что ты это сделал.

– Теперь понимаешь, почему я не могу вернуться в театр?– Понимаю.

– Я бы все отдал, чтобы вернуться. Моя жизнь уже давно превратилась в бессмысленное существование. Я не могу без театра, Мэл.Мелвин сверлил Боба взглядом в поисках каверзы, но в результате сдался и вздохнул, выпустив пар из своего рта.– Не знаю, что ты такое натворил, умудрившись влезть в подобное, но мое предложение все еще в силе. Позвони мне после праздников. Я попытаюсь уговорить Гершеля Крастовски к этому времени. Как бы там ни было, мы ведь с тобой старые друзья, и ты довольно-таки часто мне помогал с делами. Я тебе многим должен.– Спасибо, Мелвин.Мелвин Ван Хорн ободрительно похлопал Тервиллигера по предплечью.

– Надеюсь, что ты мне не врешь. Счастливого тебе Рождества, Боб.

Наблюдая за тем, как Ван Хорн медленно уходит обратно в сторону кафе, Тервиллигер долго и неподвижно стоял на одном месте. Все глубже и глубже его тело пропитывалось холодами; он наконец осознал, как сильно замерз. Стыд и отчаяние потихоньку изгладились из памяти вместе с угаснувшей сердечной болью – и их заменила надежда.А может Крастовски позволит ему вернуться? Может быть его жизнь больше не безнадежна?