Часть 5 (1/1)

Его руки дрожат. Свет в комнате?— как в морге. На пальцы капают слезы, и кто-то поёт, и он не сразу соображает, что это поёт он. Замолкает на рыдающей, дрожащей ноте, и закрывает глаза, запрокинув голову.Берти лежит на кровати, позади него, раскинув руки, её широко открытые глаза безучастно смотрят в потолок.Наконец, она вытирает слёзы. Наверное, от Сайдшоу заразилась, зло думает девушка.—?Всё такой же обломщик, как и прежде, Боб? —?интересуется она.Он только слегка её придушил, потом в ужасе сполз с кровати и начал что-то петь на итальянском, и Берти была вынуждена прийти к мысли, что пение?— у него нервное. Он мог её убить, но, как обычно, не смог.Она садится на кровати, потирая горло и раздосадовано глядя на маньяка-неудачника. С одной стороны круто, что у тебя есть кто-то, кто никак не может тебя, всё же, убить, а с другой?— жутко, что ли.Боб встает и, шаркая своими огромными ногами, уходит из комнаты. Дверь хлопает. Берти остаётся в одиночестве. Ей, на самом деле, ничуть не лучше, чем ему, потому что даже попытки убийства?— страшно, даже попытки убийства?— это очень и очень далеко от нормы, но кто из них двоих вообще нормален?Пирожные. Хочется пирожных. Но есть только буритос со снотворным. Берти издаёт смешок.Она встает с кровати и собирает письма, как говорилось, ей ничуть, ничуть не лучше, чем Бобу, и на белую бумагу падают слёзы. Хочется сжечь её, чтобы уже никто и никогда не узнал о том, что она его любила, что этот кошмар был, что это не просто порождение её больного?— по словам врачей?— разума.Она помнит, весьма смутно, что видела зал с камином. И там горел огонь. Подойдёт.Симпсон собирает кипу писем в рюкзак и, с тихим ?Ай, карамба!?, поднимается на ноги. Боб, должно быть, со снотворным слегка перебрал. Ноги как ватные. Она выходит из коридора и тихо закрывает дверь. Боба после его попыток убийства обычно днём с огнём не сыскать, поэтому она не беспокоится, что встретит его где-то в коридорах. Берти Симпсон была готова поклясться, что он уже где-то на границе с Мексикой. Она потеряла много времени, собирая эту бумагу.Огонь в камине настоящий. Вся комната погружена в темноту. Берти хмыкает и подходит к огню. Достаёт письма и жжёт их одно за другим, а потом садится перед пламенем, и сидит, просто сидит, глядя как огонь дожирает оставшуюся кипу бумаги А4.Боб, оказывается, не на границе с Мексикой, а в огромном кресле позади?— он прочищает горло с деликатным юмором, давая о себе знать. А потом издаёт смешок.—?Слушай, Шестерка Боб, что смешного? —?огрызается Берти, жалея, что он не смылся, как обычно это бывало раньше.—?Ничего. Совершенно ничего. Иди сюда.Берти встает на ватных ногах и бредет к нему. Останавливается напротив, испытующе глядя на него, и ничуть не удивлена тем, что видит в его глазах страх. Она садится на пол и кладёт голову на его колено. Она очень, очень устала.Боб, помедлив, опускает руку с длинными пальцами на её голову, и запускает их в светлые волосы. Тишина догорает вместе с камином. И никто не зажигает его вновь, только Берти перебирается в кресло, где они засыпают вместе, а Боб роняет на пол стакан с виски.Он просыпается рывком. Расплата за контакт с озорницей наступила незамедлительно. У него во рту сигарета, галстук повязан вокруг лба, а ширинка штанов расстегнута. Лицо, как он всерьез подозревает, украшает что-нибудь вроде клоунского грима. А, нет, всего-лишь надпись ?член? на лбу, которую он сердито смывает. Сам виноват, что сказать. Нашёл, кому довериться.Берти завтракает. Вид у неё невинный. Боб замирает на пороге просторной столовой. Потому что на ней платье его бывшей, из шёлка цвета беж, а на шее нитка жемчужных бус, что делает её ужасно похожей на Лизу Симпсон. Она выглядит просто восхитительно, так восхитительно, что сил злиться на неё нет, хотя, как на его вкус, она слишком худая.Он садится за стол напротив. Вид у него растерянный. Берти облизывает ложку и нахально смотрит на него. Боб начинает смутно понимать, что ещё намучается с этим демоном в женском облике, хотя, конечно же, это очевидно уже сейчас.Он обнаруживает, что тает, глядя на эти нежно очерченные строгие линии шеи и пухлые губы, этот дерзкий, вызывающий взгляд. Его пальцы подрагивают. Потому что-то, что он хочет сейчас?— это убить Берти и выебать её.Берти застывает, облизывая ложку, потому что взгляд у Боба наверняка вызывает ужас у любого нормального человека, пристальный, больной взгляд. Он опускает его, чтобы хоть сколько-нибудь себя реабилитировать, и чтобы сделать вид, что всё нормально, с шутливой улыбкой, мягко говорит ?Bon appetite?, но эта шутка уже сто лет назад, как сдохла.Берти прочищает горло и выпрямляет спину. Её руки лежат на столешнице, по бокам от тарелки с овсянкой.—?Такой зануда, Боб,?— говорит она, и чувствует, что говорит это слишком хрипло.Боб болен. Она постоянно себе об этом напоминает. Да и она не здорова, они пара психов, два кошмара для этого города, два кошмара из Спрингфилда. Но… эти воображаемые ?но? сыплются, как бусины сквозь пальцы, сыплются и сыплются, и Берти смотрит на них, и кажется, что она вправду вот-вот их увидит. Она моргает.Смотрит прямо в глаза Бобу, ловит его взгляд, хотя он отчаянно его отводит, не хочет смотреть в эти больные глаза, а потом он вдруг застывает, будто адвокат, которого поймали за ношением женского белья.Она понимает, что обрекла себя на кошки-мышки с этим человеком. Человеком, который прятал свою звериную сущность под маской добропорядочного джентльмена. Сейчас она выиграла?— сидела в жемчуге и одном из платьев, что отыскала в шкафу в спальне наверху. А Боб был разделан ночью подчистую, опять стал объектом для шуток, и Берти, к своему ужасу, даже толком не помнила, как рисовала дурацкую надпись на его лбу.—?Я не зануда,?— наконец, говорит Боб. —?И никогда им не был. Это ты думаешь слишком быстро.—?Это комплимент? —?дерзко интересуется Симпсон. Она улыбается этой своей неприятной улыбкой. Улыбкой, которая всегда бесила Сайдшоу. Даже не отдаёт себе отчета в этом.Только снова ей приходится замереть, потому что в нервном движении плеча Боба, движении его рук, когда он меняет положение, видна та самая нервозность, которая была характерна для него в маниакальных приступах гнева.В его глазах вертушка. Та самая вертушка, которая постоянно раскручивается, чтобы застыть ненадолго, а потом снова пуститься в пляс.Он проводит пальцами по столешнице. Для него это привычная рутина?— он педант, и проверяет работу прислуги. Но сейчас он прибегает к этому ритуалу, чтобы хоть немного успокоиться.—?Ах, Берти, ты никогда не слышала, как я говорю комплименты, с чего тебе знать, как они звучат? —?мягко интересуется он своим голосом, что льется в уши, как мёд, да только для Берти это слова опасного психа, так Боб отвечает, когда он на взводе.—?Попробуй,?— говорит она, и чувствует шум в ушах, как бывает, когда прыгаешь в пропасть.Боб встает, что заставляет Берти дёрнутся в ужасе. Но она сидит на месте, пока он не подходит к ней и не опускает свои руки ей на плечи. Бежать Симпсон не хочет?— понимает, что может стать только хуже, что его может спровоцировать что угодно, и она сама себя загнала в эту ловушку. Уж лучше бы попала в психиатрию. Её бы наверняка лечили током, но там были бы хоть какие-то шансы выжить.Он массирует ей плечи, и она ощущает плечом, что он возбуждён. Да только она знает?— маньяк, когда возбуждён, не всегда хочет секса. Его пальцы такие нежные, что хочется мурлыкать. Хочется таять. Да только они с дрожью, всё наростающей, сминают её плечи, касаются шеи, сжимают шею, но в последний момент, когда, казалось бы, они должны сомкнуться на ней, он убирает их. Смыкает за спиной. Пытается сдержать дрожь.Нагибается к её уху.—?Никогда не проси у маньяка комплиментов. Они тебе не понравятся.—?Я риск…Он хватает её за шею и сжимает так, что становится больно, больно! Даже отец никогда так её не хватал.—?Дерзкая, слишком дерзкая,?— говорит Боб, и швыряет её на стол, снова вынуждая себя удовлетвориться этими жалкими ошмётками мести. Такой желанной мести!Он, тяжело дыша, идёт обратно за своё место за столом, и садится напротив. Нет. Он бы не получил и небольшой доли удовлетворения, если бы просто оставил её гнить в психиатрической клинике. Бесценно видеть то, как она запинается. Чувствовать, как обрываются её слова в горле, под его руками.Берти лежит на столе, тяжело дыша. Её душат слёзы. Она плачет, всё-таки, всё-таки плачет, и в этом её поражение.Жемчуг сыпется со стола на пол. Бусина за бусиной. Качается в молоке, в овсянке.Боб смотрит, сложив пальцы у рта. Ему плевать, сколько это стоит. Денег у него куры не клюют. Это стоит того, чтобы унизить девченку.Он встаёт, думая о том, что не зря лично подбирал прислугу. Он выбирал тех, кто будет молчать.Роберт Тервиллигер не совершил ни одного убийства, но порой мог бродить по дому в одном халате, что-то бормоча, плакать у камина, сжигая рукописи со стихами и сонетами, и делать другие странные, недостойные мужчины вещи. И никто не знал об этом. Это было частью контракта, который подписывала прислуга.А сейчас никто не расскажет о том, почему Берти плакала. Слишком часто то, что происходит в богатых домах, там же и остаётся.