интермедия третья: падение (1/1)

Самолет столь же стремительно, сколь и мучительно теряет высоту на протяжении шестисот с лишним серий. Капитан авиалайнера впивается пальчиками-иголочками в штурвал, она вот-вот вырвет его с мясом и искрящимися проводами. Огоньки истерично мигают, стрелки показателей вертятся, как белки в колесе. ― Спрингфилд-989 требует разрешения на посадку! Прием! Повторяю, Спрингфилд-989 требует разрешения на посадку! Двигатель предсмертно ревет. Второй пилот лежит в своем кресле бездыханным чучелом: его голова запрокинута, а изо рта и носа сочится черная материя. Небеса рвутся на лоскуты о растрескавшееся лобовое стекло. Она не докричится, а он нескоро проснется. Ветер путается в горящей турбине, водная гладь внизу встретит их дружелюбно, как кирпич встречает переносицу. Что стало причиной катастрофы? Может, чудовиша за бортом, может, в диспетчерской что-то напутали… А какая теперь разница? Что же делать стюардессе? Помолиться в последний раз Богу, который напрочь оглох, вытереть лицо от слез, натянуть улыбку пошире и выйти из объятой пламенем кабины пилотов к пассажирам. Паника в их рядах давно схлынула в водосток. Это хорошо. Ее сменило безразличие к дальнейшей судьбе. Это плохо. Лучше бы была паника. И все же, стюардесса должна улыбаться до конца, даже если ее легкие заполнены ледяной водой до краев, а солнечное сплетение сплелось с балкой. И вот стюардесса?— а точнее, стюард?— улыбается самой теплой и искренней из всех улыбок, какие только есть. И достает откуда-то гитару. Крестик-брелок ненавязчиво постукивает о гриф.

― Океюшки, дорогие пассажиры, а пока мы с вами падаем, давайте-ка я вам спою.