13. ад каннибалов на семейном ужине (1/1)

Лампочка на кухне редко мигала. Огромная муха с густым жужжанием столкнулась с раскалённым шаром электрического света и замертво упала в плафон. Под потолком роилось много жирных чёрных мух, но никто в помещении, кроме Лизы, казалось, не замечал их. Или не хотел их замечать. Девочка поёжилась на стуле. Она сидела ни жива, ни мертва, бледно-зелёная от сковавшего её внутри липкого страха и придавленная к своему месту отвращением. Запаха гниения, впрочем, тоже никто не замечал. Но он был. И Лиза не могла определить, откуда точно он исходил, просто потому, что он исходил отовсюду и распространялся по всему дому. В нём, сладковатом и тяжёлом, кажется, перемешалось всё: полуразложившийся мусор; грязная одежда, которая так долго лежала в тазу, что зацвела; сопревшие пищевые отходы, над которыми вились стайкой мушки-дрозофилы. Под потолком в углах таились заросли плесени, разраставшиеся иссиня-чёрными пятнами, в сердцах которых таилась бездна. Плесневое волокно упало Гомеру в кружку, но тот не заметил и немного отхлебнул. Лиза гипнотизировала пустую тарелку. Её язык прилип к нёбу, будто и не язык, а грязно-жёлтая клейкая лента. Она прямо сейчас чувствовала во рту вкус мушиных лапок и их пережёванных крылышек. Холодный угорь бился в её грудной клетке, скользя туда-обратно в узких щёлочках между рёбер, обвивая ледяной хваткой её трепещущее сердечко. Мардж стояла спиной к ним у плиты, насвистывая какую-то незнакомую песенку, и если бы кто-нибудь из сидящих за столом позвал бы её, то она бы, наверное, обернулась. С третьего раза. И оказалось бы, что её лицо?— лишь продолжение синеволосого затылка. Лиза не любит сидеть без дела. Квадратные челюсти Гомера нетерпеливо ходят ходуном. Влево-вправо, туда и обратно, прямо как угорь абзац назад. Лиза не любит сидеть без дела. По его щетинистому подбородку течёт слюна. Барт тыкает её вилкой в бок и гадко хихикает. Лиза вскрикивает и морщится. ?Барт, прекрати!?. Барт хрюкает от смеха и тыкает её снова, на сей раз сильнее. Лиза не любит ужинать за столом вместе со всеми. Хотя раньше любила. Интересно, почему? Безжизненная перепалка превращает целые фразы в желе, и ориентироваться в том, кто кому и что сказал, можно только по голосам и интонациям. Очень лениво, хотя, казалось бы, как можно лениво ругаться? Перепалка?— обязательный акт прелюдии перед повторением одного и того же ритуала, который когда-то давно казался смешным, но сейчас выглядит дико. Но без перепалки нельзя, а то выглядит нелогично как-то. Можно подумать, что кто-то всё ещё просит повторить номер на бис. Лиза яростно трёт саднящие виски: мигрень набросилась на неё, как стая ворон. Гомер смыкает пальцы-сосиски на шее сына. Мардж продолжает насвистывать и нарезать морковь в кастрюлю. Прям так, на весу. Главное-то ведь не оборачиваться. Голова Барта стремительно надувается, как воздушный шар. Лицо переливается лиловым, красным, зелёным, а потом?— индиго; язык вываливается наружу. Он ведь всего лишь ребёнок? Нет, ты?— маленький гадёныш! Барт хрипит, закатив глаза, Гомер рычит, как горилла. Скажите, кто до сих пор находит это смешным? Ну, кроме сценаристов, идущих по накатанной, само собой. Лиза не любит сидеть дома. Не любит тратить своё время дома.Мардж ставит перед Лизиным носом тарелку супа. Тарелку, полную мутной воды и коричневого жучиного ливера. Лапки, усики, крылышки с морковкой, залитые сверху кипятком. Теперь понятно, откуда исходит этот ужасный запах. Лиза закрывает рот ладонью?— её сейчас стошнит. Члены её семьи буравят её пустыми стеклянными взглядами. Фасетка сетчатки глаза. Один и тот же кадр повторяется много-много раз. Как портрет Мерилин Монро в разных цветах. ― Я тебя не понимаю, дорогая, ? Мардж хлопает глазами, голос отдается механическим эхом. ? Мы каждый четверг едим этот суп. Четверг?— жучиный день! ― Опять эти её веганские загоны, ? злобно хмыкает Барт, чёрно-белые спирали его зрачков крутятся по часовой стрелке. ? Че тебе, жуков жалко, что ли? ― Ну, не хошь?— как хошь, мне больше достанется, ? Гомер выхватывает тарелку у неё из рук, запрокидывает голову и выливает содержимое Лизиной миски в свою безразмерную пасть. Милая, может быть, ты заболела? Милая, ты ведешь себя очень странно! Всё же в порядке, как было и всегда. О чём ты говоришь? Лиза! Лиза выбежала из кухни без оглядки.*** Лиза бессильно плюхнулась на диван. Они так часто садились на него всей семьей, что это стало уже частичкой культурного кода Америки. Да и не только Америки, если так подумать. Атмосфера в гостиной была такой же синей, неприветливой и холодной, как и на Спрингфилдских улицах в это время суток. В принципе, можно было и не заходить домой, а заночевать где-нибудь на автобусной остановке. Но тогда бы она не смогла сделать домашнюю работу на завтра?— только учёба, пожалуй, и держала девочку на плаву, отвлекая от творящегося… (Давайте скажем прямо: творящегося в доме инфернального пиздеца, окей?) Даже музыка больше не помогала?— пальцы не слушались, ноты непослушно прыгали по линиям нотоносца, как блохи, а звуки оседали на паркетном полу её комнаты, как рыба-капля. Унылые и студенистые. Лиза не могла играть в таком состоянии?— лишь в полном спокойствии и сосредоточенности. А ни спокойствия, ни сосредоточенности в её жизни в последнее время не было, сдуло ледяным порывом ветра и унесло в дебри ностальгического прошлого. Столь же прекрасного, сколь и далекого. Затянувшийся творческий кризис? Возможно. А может, Лиза просто разучилась и потеряла интерес? Тоже не исключено. Либо Лиза научится добывать звук из бездны, в которую она с каждым днём проваливалась всё глубже и глубже, погружаясь туда, словно охотник за жемчужинами, и станет проводником между миром обычным и лавкрафтовским пантеоном в её черепной коробке, либо не научится этому никогда. Лиза не знала ответа на этот ультиматум. Более того, она даже не знала, что этот ультиматум стоял перед ней. Телевизор в этом доме патологически не отключался. Выпуклый пузырь экрана рисует бредовые сны: широкая спина Райнера Вульфкасла, обтянутая лимонно-жёлтой кожаной курткой,?— единственное яркое пятно в блекло-сером фоне старой атомной станции. Катана в его руке?— не оружие, а продолжение его руки. Но какой в этом смысл, если у Вульфкасла одно лицо на любую ситуацию?— суровое и нордическое. Впрочем, в данной ситуации оно вполне уместно. Лиза, на самом деле, терпеть не может этого актёра. Он?— квинтэссенция токсичной маскулинности и влажных фантазий обывателя о силе. Но она почему-то продолжает пялиться на экран, задаваясь немым вопросом: ?Что за хрень я вообще смотрю??. Вульфкасл шагает по клубку проводов на грязном полу, уходящих за грязно-серый горизонт. Сирена не перекрикивает музыку, она ей подпевает. Красная лампа над аварийным выходом мигает так, будто у неё нервный тик. По лестнице из тонких металлических прутьев и железных пластин к нему спускается Смитерс. Крупный план на ухмыляющееся лицо, брызг крови на скуле, маниакальное пламя в глазах и красные блики в стёклах очков. На начищенные до блеска башмаки и волочащуюся за ним цепь. На брошь с птицей на узле галстука?— Лиза видела вживую такую у Бернса, с той только разницей, что у Бернса там был рисунок клетки. Вульфкасл поворачивается к нему с анти-грацией дровосека. Сжимает рукоять меча в кулаке-ковше экскаватора. Говорит с ужасным альпийским акцентом: ― Я лищ хочу покофорить с фашим начальником. Не с фами. Уходите, умоляю вас. ― Умоляешь? ? Смитерс визгливо смеётся?— неестественным и монотонным хохотом. Из уголка его рта стекает красная струйка крови. Он стирает её тыльной стороной ладони, но становится хуже. Теперь это выглядит как размазанная помада. Смитерс облизывается, демонстрируя собачьи зубы. Игриво подмигивает, раскручивая тяжёлое металлическое ядро на цепи над своей головой. Бернс натравливает на врага верного бешеного пса. ― Ну, щас я тебе покажу, что значит по-настоящему умолять. Дагон смотрит пупы, либидо Бернса пересматривает Тарантино. Вульфкасл пятится назад, Смитерс наступает. Металлический шар врезается в бочку со знаком биологической угрозы, и та взрывается зелёными брызгами… ― Вас мне только не хватало для полного счастья, блин! Лиза с раздражением отбросила пульт в сторону и ушла в свою комнату.*** Лиза умылась холодной водой. Без мыла, потому что мыло щипало бы и без того опухшие красные глаза. Так больше не может продолжаться. Или может? Продолжаться что? Лиза знала что. Но она не могла это остановить?— это просто не было в её компетенции, юрисдикции, полномочиях… Зовите это, как хотите, но она не могла. Или не хотела? Она посмотрела в потускневшее зеркало. И тут же приглушённо вскрикнула, закрыв рот ладошками. Её уши покраснели от вытекшей из них крови, запачкавшей мочки. Золотые серёжки в бурых пятнах?— как некрасиво. Под правым ухом по шее уверенно ползла вниз капелька, маленькая и аккуратная, как ягодка граната. Лиза выпучила глаза, не в состоянии отвести взгляда от зеркала. Парализованная с головы до ног страхом, она… Девочка за стеклом нехорошо ей улыбнулась. Улыбкой человека, который ставит себя на три головы выше других.D O P P E L G A N G E R*** Лиза свернулась калачиком. Она дрожала от холода, несмотря на два тёплых одеяла. Миниатюрными пальчиками она беспокойно теребила жемчужные бусы?— Лиза бы обменяла их сейчас на возможность оказаться в другом месте, где угодно, но не здесь. В канализации, на Марсе, в кабинете Бернса, чтобы продолжить бессмысленно и грязно ругаться, но только не… Бусы порвались с неприятным треском и разбрызгались по комнате молочными брызгами. Лиза измучено застонала, крепко зажмурившись. Петля сужалась. Серый потолок незаметно, но неумолимо подползал к полу, желая сдавить между собой постель Лизы вместе с её хозяйкой. Скрежет волочащегося по земле пакета всё ещё стоял в ушах. Это было шипение змеи, ползущей в траве. То, что сон на сегодня отменяется, Лиза поняла однозначно. Она встала с постели и направилась к выходу, шлёпая по паркету холодными босыми ногами. Положив ладонь на округлую ручку двери, Лиза приостановилась на секунду. Чтобы вернуться к столу и достать из-под него арбалет. Кислотно-розовый, похожий на игрушку, обклеенный стикерами с котятами и диковинными цветами, он подходил к её белой ночной рубашке как нельзя лучше. Она взвалила арбалет на плечо и прокралась в коридор, бесшумно закрыв за собой дверь. Стены плыли и плавились, во всём доме царила тишина?— неестественная, звенящая. Зловещая. Всё как в кошмарном, сюрреалистическом сне, который, тем не менее, повторялся каждый раз. Но в эту ночь всё должно было пойти по-другому. Дверь в комнату Барта была не заперта, и Лиза заглянула внутрь. Заглянула не в комнату, а в свёрнутую в трубочку ?карту жуткой местности?. Гомер нависает над спящим сыном словно туча. Его лицо просто смешно и нелепо. А ещё страшно, потому что вытянутые вперёд челюсти, сросшиеся в подобие трубы, не могут находиться на человеческом лице. Но они там находятся. Каплевидные глазницы, вытянутые по обе стороны от этого рыла, ритмично мигают. Что-то на азбуке Морзе. Он похож на комара. Фамильяр со свистом и чмоканьем высасывает что-то из спящего ребёнка, из-за чего границы их тел выглядят размытыми, сливаясь в одну бесформенную фигуру. Барт ворочается, путается в одеяле. Барт слабо, гортанно хрипит, потому что он задыхается во сне. Гомер втянул в себя все цвета, все звуки и запахи, что были в доме. Что были на работе. Что были вокруг него. Втянул в себя маму и теперь всасывает потихоньку Барта. Капли ушной крови падают на ярко-зелёный ковер, и на их месте прорастают чахлые цветы. Лиза хмурясь, целится, как заправский скотобой. Попадает отцу прямо в слоеный, как карстовая пещера, бок. ― Оставь его в покое! Оставь нас всех в покое! Фамильяр утробно ворчит, пытается рассмотреть Лизу то одним глазом, то другим, вращая головой и так, и эдак. Её пульс стучит, как сумасшедший. Но зарядить ещё один выстрел Лиза не успевает: Гомер набирает в грудь побольше воздуха и втягивает Лизу в свой хобот. Маленькая Волшебница проваливается в черноту. А приходит в себя на кухне. Только почему-то на кухне нет мебели. С потолка свисают синие лианы, тугие и прочные, путаются и переплетаются между собой, как клубок дрожащих дождевых червей. Лиза запрокидывает голову и встречается взглядом с шестирукой паучихой. С бездной восьми чёрных фасетчатых глаз. Паучиха плетёт паутину из своей шевелюры. Паучиха утащила на потолок всю мебель и теперь выжидает. Чароит. Цвет трупных пятен у утопленников и свежих синяков. Слишком много Чароита, глаза застилает голубой блевотой. Синие лианы удушают и обездвиживают, пока ведьма кувыркается под потолком, как воздушная гимнастка под куполом цирка. Какие три слова сказала воздушная гимнастка перед тем, как разбиться насмерть? ?Я люблю тебя?, вот какие. На груди Паучихи пульсирует сердце: свернувшийся калачиком синий младенец. Попадёшь в сердце?— и чёрт его знает, что будет. Как думаешь, что будет с тобой, если тебе выстрелят в сердце? Выстрел?— промах. Паучиха всё ближе. Подбирается к Лизе, перепрыгивая с троса на трос. Она разевает бездонную пасть?— слюна стекает на кафель изумрудной, вязкой нитью, хелицеры щёлкают, как аплодисменты. Паучиха хрипло поет колыбельные, прямо как мама когда-то, но фальшиво и устало. Выстрел?— ещё промах. Вспышка расщепляет привинченный к потолку стул. На его месте остаются белое пятно и неопрятный карандашный скетч. Лиза больно впивается в пластмассовый корпус арбалета. Глотает солёные слезы?— Ведьма всё ближе, а зарядов всё меньше. Сейчас или никогда. Но я не хочу! А тебя никто не спрашивает. Сейчас или никогда. Сейчас или никогда. Страшнее смерти только смерти страх, осталась лишь малость. Выстрел?— попадание в яблочко. Гул в ушах нарастает, Ведьма падает на холодный пол животом кверху, согнув под неестественным углом конечности, сворачивается в сгусток нервных штрихов чёрной ручкой. Темнота, как в утробе матери. Арбалет выпадает из дрожащих Лизиных рук. Лиза пятится к выходу из пустой, бесцветной комнаты. Кровь из ушей, слёзы из глаз. Минус два. На полу понуро мерцают три пыльных шарика: мал, мала и меньше. Поправка: минус три. И всё же… У тебя бывает чувство дежавю?*** ― Лиз, чё за хрень происходит?! —?Барт был в панике, Лиза никогда не видела его таким, но сейчас она точно была не в силах что-то ему объяснять. Она яростно барабанила в дверь Фландерсов. На часах было только четыре утра. Несомненно, она перебудила весь дом, весь квартал, но ей было плевать. Абсолютно. К чёрту все. Маленький Помощник Санты на поводке надрывно завыл, Снежок третий в руках Лизы мелко дрожал, вцепившись когтями в её ночную рубашку. А она дрожала вместе с ним. ― Лиза, прости, конечно, но ты знаешь, который сейча… ? Нед не успел спросонья понять, что происходит, как Лиза бросилась к нему в объятия и надрывно прошептала: ― Мистер Фландерс… Мама и Папа… Они тоже… ― О Господи… ― ДА ОБЪЯСНИТ МНЕ КТО-НИБУДЬ, ЧТО ЗДЕСЬ ТВОРИТСЯ, В КОНЦЕ КОНЦОВ, ИЛИ НЕТ?! НУ, ПОЖАЛУЙСТА!