Глава 28. (1/1)

Я не стал рисковать, и более мы с Паулем подобные вещи себе не позволяли. Я просто мог придержать его за руку во время наших коротких встреч и ободрительно сжать его ладонь, но не более. Пауль был рад даже этим мимолетным проявлениям внимания, и, кажется, был за них благодарен. Один раз я даже заметил намек на грустную улыбку, промелькнувший на его губах, но в любом случае отсутствующее выражение лица, которое я наблюдал ранее, покинуло его. Он оживился. Марта, узнав о том, что произошло с нами в коридоре, лишний раз напомнила мне, что Ганс Гюнше не такой подонок, как я о нем думаю. —?Я же говорила, что он не такой хмырь, каким хочет казаться,?— поучительно сказала она. Мы как обычно встретились с ней в коридоре и шушукались в стороне. —?Любой другой на его месте, не дай бог Ральф, если бы увидел, снял бы пару лоскутов кожи с ваших спин. Плети у них для этого и предназначены. А Ирма еще бы собак натравила. Я лишь поморщился от ее слов и подивился своему везению. Все-таки фортуна, если и изменила мне, то в этот раз решила вернуться к старине Бертраму и оградить его от больших проблем. —?Он ведь и Паулю ничего не сделал,?— задумчиво сказал я. —?Будто этого эпизода совсем не было. Она одобрительно кивнула и еще раз сказала, что Гюнше не так плох. Но я догадывался, что Ганс мог пожалеть Пауля по другой причине?— из-за своих неоднозначных отношений с Генрихом, если, конечно, они имели место быть, а я думал, что все же были. Как бы сказать?— это была мужская солидарность? Я слышал, что содомиты стоят друг за друга горой. Странным было лишь то, что он даже не попытался угрожать мне, как сделал это в тот прошлый раз, намекая на мои слишком близкие отношения с Денни. Я обдумал это и сделал вывод, что дело было в цвете кожи. Пауль был славянином, Денни?— нет. —?А ты не в курсе, он издевался над Паулем, когда тот появился здесь? —?спросил я. Марта призадумалась, скривила губы и посмотрела вверх, вспоминая. —?Кажется, нет. В основном Пауля мучила Ирма, я же говорила. Среди мужской охраны, если и были такие, кто бил его, то Ганса среди них точно не было. Он обычно избивает других. Да и Пауль бы не так реагировал на него. Обычно он эмоционально реагирует на тех, кто издевался над ним. —?Я так и думал,?— кивнул я. Нам пришлось вскоре прекратить разговор и разойтись по комнатам. Во врачебных кабинетах наметилось копошение, и лучше было уносить ноги. Постепенно я стал привыкать к своему новому обиталищу. Благодаря рассказам Марты я многое узнал и много где побывал. По ее наущению я как-то забрел в то место с вещами пленников, о котором она говорила. Оно действительно производило впечатление. Некоторые узники рассказывали, что в Биркенау отобранных вещей было намного больше. Мое воображение отказывалось представлять грабительство в более широких масштабах. Пару раз, гуляя по лагерю, я набредал на Ирму и ее слюнявых псов, и она нехотя удерживала их, давая мне совсем немного времени, чтобы я убрался восвояси. Ирма Грезе считалась в лагере первой красавицей и имела много ухажеров среди служащих, в числе которых был и комендант лагеря, и Беппе, и даже поговаривали, что среди ее воздыхателей были представительницы слабого пола. Она действительно покоряла своей красотой. Светлые, как у Генриха кудрявые волосы и такие же алмазные глаза; идеальные черты лица. Пленники тоже провожали ее восхищенными взглядами, но только до той поры, пока она не поднимала на них плеть. Ее называли ?ангелом смерти? и ?прекрасным чудовищем?. Жалость в этой красавице отсутствовала напрочь. По количеству сделанных зверств, она, должно быть, не уступала Беппе, а, возможно, и перещеголяла его на этом поприще. Я хорошо узнал Генриха, как человека, и удивлялся: при внешней схожести у них с сестрой были абсолютно разные характеры. В нем оставалась частичка человечности, которая еще могла спасти его и не сделать чудовищем окончательно. В ней же ничего подобного уже не было. Она давно переступила черту. В основном Ирма работала в Биркенау, и я часто думал о том, как было бы хорошо, если бы духи рода уберегли Дэна от безумий этой стервы. Что касается нашего лагеря, то со времени моего появления здесь ничего не менялось. Прибывших сюда пленников либо убивали, либо перераспределяли в другие места. Заставляли работать. Подвергали исследованиям. Марта говорила, что так было все время, пока она находилась здесь, что так было изначально. Но я сомневался. Вряд ли Аушвиц вел эту деятельность с самого начала войны. Скорее всего, машина убийств запустилась с какого-то определенного момента, и я силился понять, когда же все это началось. Содержание пленников в лагере оставляло желать лучшего. Кормили здесь очень скромно, но я все равно умудрялся делиться с моими друзьями и другими здешними обитателями своей едой, поскольку меня кормили чуть лучше, чем их. Аппетит мой обычно отсутствовал. Я ел мало. А Марта часто голодала и была благодарна любой помощи, и, как мне показалось, стала выглядеть чуть лучше. Даже сменила одежду и вымыла волосы. В общем, мои будни в Аушвице шли своим чередом. Ежедневно я наблюдал за всем рассказанным выше и через некоторое время привык к созерцанию кровавых бинтов и худых обнаженных тел. Крики и свист пуль буквально за стенами стали чем-то обыденным. Все это стало привычным. Так всегда бывает. Это касается всех неблагоприятных условий, в которые человеку случается попадать. Сперва это взрывает мозг, и на каждый раздражитель, не привыкший к подобному человек, реагирует остро и болезненно, но потом он входит в состояние ступора и перестает все замечать. Когда такое происходит, находишься будто во сне, и этот сон спасает от сумасшествия. Сойти с ума я не хотел, но обязательно начал бы, если бы Генрих не ставил мне те уколы.