Глава 29. (1/1)

Время шло, а за мной так никто и не приехал. Не то, чтобы я верил словам о том, что меня заберут отсюда. Я прекрасно понимал, что мне могли заговаривать зубы, ведь я так много всего видел здесь и опять же много куда совал свой нос. Мое состояние улучшалось. Рана почти зажила, но боль в ноге и туман в голове оставались моими спутниками. Кажется, я адаптировался к препаратам, я знал, что привык к ним. Если Генрих опаздывал по времени с новой дозой, меня начинало ломать, а он внимательно следил за тем, как реагирует мое тело. Еще я часто думал о том, что произошло со мной за эти годы, и ловил себя на мысли, что лучше бы я уплыл за океан вместе с тетей Агатой и применил свои возможности в каком-то другом деле. Мои достижения в области военной авиации теперь казались мне совершенно пустыми; а история с чертежами вовсе ставила под сомнение их значимость и, главное, возможность дальнейшей свободы. ?Как бы после нашей победы, в которой я не сомневался, не загреметь бы мне в тюрьму?,?— думал я. *** Суматоха в тот день началась с самого утра. Еще солнце не взошло, а на этажах уже обозначилось нервное движение. Я тоже выглянул из своей палаты. Пленники и пленницы стояли в коридоре по двое. Охранники с оружием в руках не выпускали их наружу, но и не давали идти обратно. Будто всех собирали. —?Куда их собираются вести? —?спросил я у зашедшего ко мне в этот момент Ганса. —?Откуда мне знать,?— ответил он и попросил, чтобы я тоже поторапливался. Вопреки моим ожиданиям, меня провели мимо всех по обычному маршруту?— в процедурную. Генрих напичкал меня уколами, и я весь день провалялся в беспамятстве в своей кровати, безуспешно борясь с нахлынувшим на меня беспокойным сном. Я даже не помнил как добрался до палаты. Не удивлюсь, если меня туда принес Ганс. Очнулся я уже к ночи. Долго лежал в постели и не мог пошевелить ни руками, ни ногами. ?Кто-то переборщил с дозой?,?— подумал я тогда, борясь с приступами тошноты. Мне пришлось приложить определенные усилия, чтобы сесть на кровати и дотянуться до костылей. Кроме ноги заболело сердце. Грудь посередине сдавило и пришлось посидеть в одной позе, чтобы приступ прошел. Было трудно дышать. Я с трудом сходил до туалета и сразу после этого вышел из палаты. Было душно. Открытая форточка не помогла. Я хотел оказаться поближе к выходу. Глотнуть холодного вечернего воздуха. Но я ощутил неладное, как только вышел в коридор. В воздухе стоял запах не то прогоревших спичек, не то чего-то жженого. Обычно таких запахов здесь не было. Еще что-то было не так. Я остановился, соображая. Потом до меня дошло. Вокруг стояла тишина. Обычные для нашего здания хныканья и неожиданные вскрики замолкли, куда-то делись. Я проспал очень долго, и понятия не имел, что происходило в этих стенах днем. Я прислушался?— ничего. Я стоял в коридоре первого этажа. По зданию гулял ветер. Белые занавески на окнах колыхались. Двери практически всех палат были раскрыты. Я еще подумал, что если сквозное проветривание не помогало избавиться от этого странного запаха, то что было бы, если бы окна не открыли. Постояв так с минуту, все еще прислушиваясь, я решил все же отправиться к входной двери. Мой путь был долгим. Я еще не отошел от долгого сна, и меня покачивало из стороны в сторону. Я не дошел до двери метров десять, как она вдруг открылась, и в здание вошел Генрих. Он был бледным, словно мел, сосредоточенным и бесконечно уставшим. Увидев меня, он сначала помедлил, видимо, не ожидал меня здесь увидеть или же не желал подойти ближе, но потом все-таки подошел ко мне. Только когда он встал совсем близко, я понял, что в его лице нет ни кровинки. Почти белые губы и расширенные от ужаса зрачки. —?А где все? —?спросил я, почувствовав, как на затылке зашевелились волосы. Генрих тяжело вздохнул, грустно посмотрел на меня и обернулся к обмахиваемому белыми занавесками окну. В закатном небе виднелся дым. Чёрный дым. *** На мои сбивчивые вопросы, в чем причина убийств всех этих людей, Генрих отводил взгляд и отвечал, что решает не он, что есть другие люди, которые несут ответственность за эти действия. Думаю, если бы у меня было чуть больше сил, я бы замахнулся на него костылем и ударил бы его от всей души, и я не совсем уверен, что Генрих стал бы уворачиваться от этого удара, настолько подавленным он сейчас был. —?Пауль. Марта. Где они? —?зарычал я. Он отвел взгляд в сторону. В его глазах блеснули слезы. —?Неужели вам не жалко их? —?давил на него я, осознавая, что больше никогда их не увижу. —?Жалко,?— ответил он. Он все еще стоял рядом со мной и теперь смотрел в пол. —?Возвращайтесь к себе. Сейчас сюда придут другие врачи, и ваше присутствие будет нежелательно. —?Я бы хотел поговорить и с ними тоже,?— огрызнулся я. Он вдруг очнулся от своего временного забвения и грубо ухватился за мою куртку. —?Мистер Вустер, быстро в палату. Одной рукой он тянул вперед, заставляя меня торопливо переставлять ноги, другой рылся в кармане. Я понял, что он искал. Ключ. —?Не наживайте себе неприятностей. Не смейте спрашивать или говорить кому либо о том, что произошло. Будьте благоразумны. Он буквально впихнул меня внутрь моего жилища и закрыл дверь с той стороны. Я подергал ручку, от отчаяния стукнул по ней кулаком. Постоял еще немного, послушал. В коридоре стояла все та же тишина, только слышались быстро удаляющиеся шаги Генриха. Я постоял так еще какое-то время и вернулся к кровати, достал из-под матраса конверт, который передала мне Марта, и горько заплакал.