Глава 20. (1/1)

Как позже мне поведал Генрих, я был в полусознательном состоянии неделю. Причиной послужила большая кровопотеря. Кроме Генриха, из врачей, ко мне заходил доктор Вирц?— тот человек, который решал судьбу моей ноги?— и Беппе. Последнего интересовал мой заплывший глаз. При своем чуть ли не единственном визите Беппе тщательно его осмотрел. Остался недоволен, но сказал, что шансы есть. У меня было достаточно времени, чтобы присмотреться к моим визитёрам. Большую ценность из них представлял Генрих, непосредственную помощь я получал от него. Он был кем-то вроде ассистента врача, несмотря на то, что сам был доктором. Он показался мне профессионалом, хорошо выполнял свои обязанности. Постоянно повторял, что мне очень повезло. Иногда смотрел на меня, задумавшись, но его быстро приводил в чувства Ганс, следивший за его действиями в палате, либо дежуривший в коридоре и готовый явиться на каждый мой стон. Немного опишу свою палату. Размер комнаты?— пять на шесть метров. Квадратное окно, выходившее на проход между блоками. Плотная занавеска. Койка, стул и стол. Вот все, что было в этой комнате, которая больше походила на камеру. Белые стены. Я периодически смотрел в окно. Дым обычно заполонял все небо над соседним блоком.Я открывал форточку только днем, так как ночью порывы ветра приносили с собой настоящий смрад. Почему я находился именно в этой палате, а не где-то в другом месте, я не знаю. Все свое недолгое нахождение в этом лагере я жил именно здесь. Итак, с этого момента, вы должны уяснить, что все последующее время я был не совсем в себе. Меня систематически обкалывали лекарствами и неизвестными препаратами, от которых мой разум становился затуманенным, а боль в ноге притуплялась. Я не мог мыслить здраво. Вначале я практически не выходил из здания. Находился в своей палате, которую в первые дни запирали на замок, и вёл довольно бестолковый образ жизни. Почти всё время спал. Вставал только чтобы сходить в туалет, а потом, позже, когда мне выдали костыли, ходил в процедурную, как её называл Генрих. Процедурной она вряд ли была на самом деле. Слишком смелое для процедурной оборудование и вечно стоящий в ней металлический запах крови вперемешку со спиртом наводили меня на мысль, что комната скорее была не процедурной, а пыточной. В подтверждении своих предположений как-то раз я встретил в ней молодую девушку. Она плакала, и, увидев меня, выбежала прочь. Её тут же поймал конвой. Да, надо сказать, конвоировали меня и других, находящихся здесь людей, везде и всюду. Сопровождали при каждом перемещении. Охранников в здании было много. Когда приходил Ганс Гюнше, мне позволялось выходить во двор. На удивление, он с удовольствием сопровождал бы меня и в более длинные путешествия, например, как-то предложил пройти пешком до другого блока, но я отказался, так как нога не желала слушаться и в целом была в плачевном состоянии (в скором времени после того, как я пришел в себя, меня стали заставлять нагружать ногу ходьбой). Не хотелось перемещаться далеко от здания еще и по той причине, что меня все время мотало из стороны в сторону, и костыли были не столько помощниками в передвижении, сколько возможностью обрести равновесие. Надо отметить, что от тех препаратов, которые мне кололи, становилось очень спокойно. Безразличие и даже эйфория периодически посещали меня. После этих странных уколов рана беспокоила меньше, но было во всем этом нечто подозрительное. Я помнил разговор доктора Вирца и Генриха, когда те решали судьбу моей ноги, и теперь понимал, что, скорее всего, на мне пробуют какой-то наркотик или нечто такое, что находится за пределами моего понимания. Что самое интересное, мне было все равно, что со мной здесь делают. Равнодушие окутывало меня мягким одеялом. Через какое-то время, может, спустя неделю после того, как я встал с кровати, я смог составить представление о месте, в котором нахожусь. От Генриха, который курировал моё состояние, я узнал, что мы пребываем в так называемом концентрационном лагере Аушвиц I. Этот лагерь был не из самых больших, находился на территории оккупированной Польши, и я тогда подумал, как же далеко в Европу меня занесло. Черт! А я ведь сам просился улететь подальше от Британии! Иногда необходимо четче формулировать свои желания?— они имеют свойство сбываться. Аккуратные лагерные домики, поразившие меня своей кукольностью при приезде сюда?— их-то и называли блоками?— составляли основную часть этого лагеря и служили помещениями для содержания пленников. Происходило здесь разное. О бесчинствах, творящихся в других блоках, а было их двадцать четыре, я мог судить лишь по рассказам узниц и узников, которые волей судьбы попадали в десятый блок. Но вот о десятом блоке, в котором я находился сам, могу сказать многое и обязательно скажу позже. Ранее я упоминал, что здесь было очень чисто. Поразительная чистота и можно сказать красота виднелась вокруг. Визуально было именно так. При беглом осмотре можно было ошибиться и подумать, будто находишься в санатории. Но эта химера растворялась каждый раз, когда слышались душераздирающие вопли, а слышались они у нас чаще, чем в других зданиях. Обычно ор был женский и детский, иногда мужской, но всегда внезапный и дикий. Людей здесь подвергали исследованиям и альтернативному лечению. Научная деятельность врачей, развёрнутая в Аушвице, позволяла им воплощать в жизнь самые смелые идеи. Главным в этом блоке был Й.Менгеле, тот самый доктор, которого друзья звали Беппе. Я часто молил бога (да, я делал это тогда) за то, что мне посчастливилось не пересекаться с ним чаще, чем того предполагало моё состояние. Он курировал меня неохотно, взвалив большую часть работы по отслеживанию моего состояния на Генриха. Беппе больше интересовали дети, а также люди с врождёнными особенностями. Часто к нам заходила невысокая блондинка. Как я узнал позже?— родная сестра Генриха. Ее звали Ирма. Внешне они были очень похожи. Вначале я предположил, что они были близнецами, но это оказалось не так. Она была активнее брата. Интересовалась медициной, но медиком не была?— была в составе охраны. Ее физическим данным позавидовало бы большинство женщин. Не только красотой наделила ее природа, но также силой и чарующим голосом. Как-то раз ко мне в палату пришла брюнетка, которая показалась мне смутно знакомой. Я и вправду не сразу ее узнал, а когда узнал, то чуть не прокусил губу. Это было как раз во время обеда. —?Ну, зачем вы так, красавчик? —?подошла она ко мне, когда Генрих принес обычный перекус. —?Вы разве меня не помните? Она пришла вместе с ним, спустя, наверное, две недели после того, как я пришел в себя. Держалась уверенно, как в те давние времена, и ничуть не стеснялась улыбаться, глядя мне в лицо. —?Я вот вас запомнила. Я еле нашла вас! —?воскликнула она, не дождавшись ответа. —?Те оболтусы отправили вас сюда. Вы даже не представляете, как все закопошились, когда потеряли вас. Германия теперь такая огромная. —?Она помедлила с дальнейшими словами. —?Конечно, хорошо, особенно для меня, что вы оказались здесь: заодно к родственникам заехала. И вы должны благодарить меня. Если бы не я, то ваша судьба могла преждевременно оборваться. Только подумать, скольким людям я был обязан жизнью в этом месте! Передо мной стояла жена Роберта во плоти. В немецкой форме она выглядела еще краше, чем в тот день, когда я увидел ее в первый раз. Сочные губы и длинные ресницы. Упругие формы подчеркивались темно-зеленой тканью мундира и юбки. Я не ответил ей, так как меня, после приема тех препаратов, уже начали посещать галлюцинации, и я подумал, что вдруг она лишь мираж. Но она ласково провела тыльной стороной ладони по моему лицу и вдруг погрустнела. —?Зачем вас так разукрасили? Это сделали здесь? Генрих кивнул. —?Значит, это правда,?— она нахмурилась. —?Почему у нас всегда в первую очередь бьют, а потом спрашивают? —?Не знаю,?— пожал плечами он. —?Вроде его сначала спрашивали. А может и нет. Они держались друг с другом запросто. Я сделал вывод, что они давно друг друга знают. —?Для чего вы здесь? —?все же спросил я. —?И как вы здесь оказались? Насколько я помнил, Эзра сказал тогда, что Грета Рассел перебралась в Германию, но куда именно?— не уточнил. —?Я приехала к Ирме и к Генриху. Они ведь?— моя семья. Как и Роберт. Она говорила это таким приятным голосом, будто рассказывала мне сладкую историю, от которой мне должно было стать очень хорошо. —?Вы оставили Роберта в Британии,?— возразил я. —?У него могут быть из-за вас большие проблемы. —?О, нет, нет, красавчик, он сам остался там, по доброй воле. Но очень скоро он воссоединиться со своей семьей. Все, что нами было намечено, он выполнил. У Люфтваффе есть вся необходимая информация. Я начал немного соображать, о чем она говорила. Если честно, все последнее время я гнал от себя мысли о том, что случилось с тубусом и чертежами, и по какой причине Роберт отправил мою команду в последний полет. Я прекрасно понимал, что Роберт предатель и что он, возможно, и не предатель вовсе, а изначально был за Рейх, с самого того дня, как мы с ним познакомились, но признаться себе в этом у меня не хватало смелости. Если бы я сделал это, то мне бы пришлось также признать, что я все эти годы плясал под дудку одного из шпионов Вермахта. А этого я себе признать пока никак разрешить не мог. —?Ах, сейчас я вам все объясню,?— она щелкнула пальцами, и Генрих, сбегав в коридор, принес ей стул. Она присела напротив меня, заботливо порезала ножом отварную курицу на небольшие кусочки, видимо, чтобы я не подавился от предстоявших новостей. Но мой аппетит, и без того неважный, окончательно пропал. —?Роберт, я, Ирма и Генрих. Мы все состоим в родстве и всегда были за Рейх. Наша семья служит стране со времен кайзера. Я молчал и делал вид, что что-то жую. Ее ухоженность, уверенность в себе и утонченность должны были производить на меня впечатление (Генрих буквально любовался родственницей), но мне было противно на нее смотреть. —?Роберт всегда отзывался о вас положительно и сетовал на то, что вы так рветесь защищать Великобританию. Он-то хотел потихоньку переманить вас в свои ряды, но вы оказались очень активной личностью и развернули бурную деятельность по вооружению своей страны. Впрочем, это не помешало Роберту воспользоваться вашими связями и вашим состоянием. Если бы меня не обкалывали чем попало, во мне бы уже начал вскипать гнев, но я, на удивление, остался безразличен к ее словам и продолжал слушать ее с великим спокойствием. —?Он все время твердил, что очень беспокоится за то, что воспользовался вашими возможностями. Вы ему нравились как человек. Он видел в вас потенциал и был уверен, что вы, если вам объяснить все более доступно, проникнитесь нашими взглядами. —?Каким это образом? Стану немцем? —?Нет, конечно, нет. Вы никогда им не станете,?— она усмехнулась. —?После нашей победы будет формироваться верхушка правительства и в вашей стране. Для этого нужны проверенные люди. —?А вот оно что. —?Вы идеально подходите для этой цели. Вы образованы, любите свой народ. Мы всегда уважали британцев. Среди вас много достойных людей. Рейху нужны подходящие люди на вашей территории. Пока на вашей. ?Какие далеко идущие планы были в голове моего бывшего друга и его прелестной… жены??,?— думал я. —?Он до сих пор там? —?спросил я о Роберте. —?Да. Но скоро он будет с нами. Она еще раз улыбнулась. —?Вам подлить компота? —?Нет, благодарю. Они переглянулись с Генрихом. Он указал на сгиб своего локтя, давая ей понять, что я не совсем хорошо себя чувствую. Она понимающе кивнула. —?Да, я посетила вас слишком рано. Вам потребуется время для восстановления. Мне очень жаль, что так получилось с вашей ногой, и в целом,?— она показала на мое лицо и руки,?— ведь мы сделали все возможное, чтобы вас переправили к нам сразу по прибытию. То, что произошло,?— нелепая случайность. Мы не могли и предположить, что вас, по ошибке, увезут сюда; мы обязательно скоро пришлем человека. Он заберет вас. Но прежде вам нужно восстановить свои силы. —?Наверное, вы правы,?— ответил я ей, поскольку действительно чувствовал себя не важно. Особенно после ее рассказа. —?Знаешь, Грета, лучше ты поговоришь с герром Вустером как-нибудь в другой раз. Ему надо отдыхать. —?Да-да,?— она поднялась со стула. —?Конечно. —?Постойте. Она посмотрела на меня сверху вниз. —?Роберт говорил, что вы педагог. Это правда? Она опять улыбнулась. —?Отчасти. По образованию я лингвист?— это правда, но большую часть своей жизни я служу в разведке Рейха. Как вы понимаете, знание языков в таком деле?— обязательно. У вас есть еще вопросы? Я молчал и думал, есть или нет. —?Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? У меня возникла мысль, что она могла бы помочь мне узнать, как дела у Денни. Но эта мысль утонула в страхе за его жизнь. Если она фанатик своей страны, вряд ли она отнесется с пониманием о моем интересе к судьбе Дэна. Я не стал спрашивать у Греты о том, что меня действительно интересовало. Никто из находившихся здесь людей о Денни говорить не хотел. Что было с ним?— я до сих пор не знал, кроме того, что его куда-то зачислили. Я боялся, что если начну спрашивать о нем больше и настойчивее, то у него могут возникнуть проблемы. Еще я боялся услышать о том, что он умер.