Глава 8. (1/1)

Если вам интересна переписка, которая велась между мной и тетей Агатой на протяжении практически четырех лет, то могу вставить в эти мемуары пару писем, которые до сих пор хранятся в нашем семейном архиве. Конечно, я переписывался и с другими родственниками, но письма тетушки?— отдельная история. Ей можно восторгаться и испытывать отторжение одновременно. Насладитесь, если желаете, если нет?— то листайте дальше. Конечно, я не отправлял ей отчеты каждые три дня. На то, чтобы писать письма, у меня иногда совершенно не было времени. Полеты длились до восьми часов. Прибавьте к этому время на подготовку машины утром и осмотр оной после возвращения. Периодически случались мелкие поломки, которые необходимо было исправить в тот же день, ведь никто не мог сказать точно, что ждет нас завтра. Также, поскольку пилотом был я, в мои обязанности входили ежедневные отчеты обо всем, что мы делали в воздухе и что обнаружили. На это тоже уходили драгоценные минуты. Если мне удавалось поспать шесть часов?— это было счастьем. Но я старался выкраивать время на небольшие послания за океан. Лишь для того, чтобы рассказать в общих чертах, что со мной происходит и что я жив и здоров. Я делился с тетей сокровенным. Например, как-то обмолвился, что называю свой самолет ?Пташкой?. Обычно в ответ я получал послания подобного рода: Бертрам Уилберфорс! Я и все наши родственники крайне внимательно следим за новостями, которые поступают из Великобритании и дружественных стран. Твои скупые обрывки бумаги, именуемые письмами, не содержат ничего, кроме воды, и скрывают истину от моих глаз. Я объясняю такое не в меру осторожное повествование лишь присягой о неразглашении информации. В противном случае, осознание тобой факта, что находиться в родной стране опасно,?— довольно запоздало, ибо вся наша семья поняла это задолго до начала войны и много раз твердила тебе об этом; ты же, видимо, понял это только сейчас, когда твой самолет (не смей больше ничего писать мне о нем!) пару раз обстрелял противник. Ты всегда был туповатым мальчиком, Бертрам, но я верила, что твой ум проявит себя хотя бы к тридцати пяти годам! Но как же я ошибалась! Видимо, не суждено нашей семье увидеть тебя в числе мыслящих здраво людей. Почему, когда я уговаривала тебя плыть со мной на Запад, ты упирался всеми конечностями? Не седел бы сейчас, сидя в кабине своего самолета, и не потерял бы Дживса. Господи, будь добр к этому человеку, и храни его, если он жив! На исчезновении Дживса мне хотелось бы остановиться подробнее. Как можно было оставить его в городе одного, если ты собрался ехать в закрытое учреждение? Каким образом он должен был добраться до тебя, если в Лондоне и на прилегающих к нему территориях повсеместно вводится пропускной режим? Даже я понимаю, что, если в эти опасные времена ты собрался ехать куда-то и с кем-то, продвигаться нужно вдвоем. Надеюсь, Роберт Рассел получил мое гневное послание и в полной мере проникся моими размышлениями на его счет. Его вольные действия меня очень расстроили. Я была о Роберте лучшего мнения. Однако я полностью уверена, Бертрам, что ты и только ты уговорил его взять тебя в войска активной армии. То пагубное влияние, которое ты распространяешь, видимо, подействовало и на него. Вся ответственность за содеянное лежит на тебе. И если в какой-то момент я не отвечу на твои клочки бумаги, то, надеюсь, ты понимаешь, что виноват в моей смерти будешь только ты и пустая коробка, по нелепой случайности растущая из твоей длинной шеи. Однако знай, что я жду вестей, поскольку мое сердце?— не лед, как должно быть ты думаешь, и я переживаю, что, возможно, наступит момент и мне не придется держать в руках даже тех крох, которые ты отправляешь, причем не так часто, как мы изначально договаривались. С верой в лучшее, твоя тетя Агата. Отвечал я приблизительно следующее: Дорогая тетя! Все-таки как ваше здоровье? Как самочувствие? Вы так же строги, как раньше, или воздух Новой Земли действует на вас успокаивающе? Я уловил в вашем последнем послании тревожные нотки. Вы ни разу не обмолвились о своем состоянии ранее и храните тайну относительно этой темы, будто с вами происходит что-то нехорошее. Это наводит меня на мысль о вашем нездоровье. Я крайне обеспокоен и надеюсь, что, если мои предположения верны, причиной его не является отсутствие вашего непутевого племянника на Западе; и все те события, которые сейчас происходят в Европе, не тревожат вас больше, чем необходимо. Возможно, я сейчас несу околесицу, но вам не нужно брать так близко к сердцу то, что происходит со мной. Не знаю, с чего вы взяли, что мой самолет обстреливают со всех сторон. Такого ни разу не было! И волосы мои, вопреки вашим укорам, все такого же цвета, как были в вечер нашего с вами расставания. Вы рисуете в воображении слишком смелые картины, и, если честно, я немного озадачен вашими страшными фантазиями на мой счет. Они наводят меня на мысль, что вы будто хотите, чтобы со мной произошло нечто плохое. Не надо накликать неприятности, дорогая тетя, я же в свою очередь, обещаю ничего больше не писать о ?Пташке?. Надеюсь, после этого работа вашего воображения немного поутихнет. Также сообщаю, что вопреки вашим опасениям, мои дела в целом неплохи, но кое-что омрачает мое пребывание в части: отсутствие Дживса. Вы правы. Я очень сглупил, когда не взял его с собой. По этому поводу я сам корю себя уже который месяц. И за то, что Дживс пропал, ответственность лежит полностью на мне. По каким причинам он не доехал до Вулиджа и что с ним случилось?— я не знаю. Но как только мне будет известно о нем хоть что-то, я непременно сообщу вам. Про присягу вы, конечно же, правы. Я не имею права рассказывать вам и кому либо о том, что происходит у нас. Почту, естественно, читают. Но не все! Вы можете себе такое представить? Например, Роберт, насколько я знаю, даже не удосужился вскрыть пришедший из-за океана конверт, ибо у него сейчас мало времени на подобные дела. Спасибо, что в общих чертах передали содержание вашего письма к нему. Я обязательно передам ему эту информацию. Ваш племянник Бертрам. P.S. Передавайте привет Макинтошу. Поцелуйте его в мокрый нос за меня. Ответом с ее стороны стало вот что: Бертрам! Да как ты посмел укорить меня в том, что я жду твоей смерти? Ничего более глупого я от тебя еще не слышала. Все-таки твоя голова действительно работает не так, как у нормальных людей. В ней появляются идиотские идеи, и ты придумываешь того, чего нет. До сих пор удивляюсь, каким образом ты задержался в армии. Ведь ненормальных там держать не должны. Неужели наши боевые ряды настолько нуждаются в людях, что берут, кого попало? И не нужно врать мне про Роберта. Он читает мои письма и, как любой воспитанный человек, отвечает на них. Он сильно извинялся за то, что ему пришлось включить тебя в летный состав, он рассказал мне все, как было. Теперь-то я знаю, что наивный Роберт просто поверил твоему наглому вранью (а врать-то ты умеешь, я знаю), а ты, вероломный, хитростью проникся ему в доверие. Прилежный Роберт не знает тебя так же хорошо, как я, и не может противиться твоему коварству. Вот был бы рядом Дживс, он бы одернул тебя и поставил на место. Ты без него, наверное, как взбалмошный избалованный ребенок? Ты сам одеваешься в форму или тебе помогают? Нет ли о Дживсе вестей? Если тон твоих писем не изменит свой характер, я отправлю прошение в министерство авиации, чтобы тебя исключили из числа пилотов и силой выслали из Великобритании. Еще до меня дошли слухи, что в армии не все хорошо с алкоголем. Ты ведь не перебираешь со спиртным? Иных причин писать мне столь дерзко я не вижу. Макинтош скучает по тебе. Когда все уладиться, и ты, наконец, соберешься к нам, купи ему оленьи рога в лавке на Беркли-сквер, если, конечно, до сих пор тот магазин открыт. Твоя тетя Агата. На этот раз я ответил: Дорогая тетушка Агата! Весьма удивлен. Раньше вы никогда не опускались до уровня ябеды и гордились тем, что стоите на пару ступеней выше своей сестры?— тети Далии?— по этой части съевшей слона. Ваше смелое заявление о прошении в министерство авиации поразило меня до глубины души. Как же людей меняет война! Не ожидал от вас такого удара под дых. Жду с нетерпением дальнейшего развития событий. Я не спился. Нет. И с головой у меня все в полном порядке. Как вы могли подумать о подобном? Заявляю, что не пью спиртного с того вечера, как мы расстались. По этой части можете не волноваться. Бертрам напился на все оставшиеся годы. Не стоит также преждевременно записывать меня в сумасшедшие. Не надо торопиться, тетя, а то мало ли что. Все-таки я на войне. О Дживсе нет никаких вестей. Вы правы, его очень не хватает, и я согласен, что, возможно, вел бы себя по-другому, если бы он был рядом со мной. Однако вам должно быть известно, что Дживс служил у меня камердинером, а не нянькой. И то, что я сам одеваюсь приблизительно с трехлетнего возраста (да?), вам тоже должно быть известно, тетя. Или у вас начались проблемы с памятью? Свою форму я поддерживаю в должном состоянии самостоятельно и одеваюсь сам. Никто мне в этом не помогает. Также сообщаю, что я связался с управляющим нашего дома в Лондоне, и он поведал мне, что тот магазин, о котором вы упомянули в последний раз, до сих пор открыт. Мне удалось уговорить его переправить запрашиваемый (вы ведь этого хотели?) груз. Отправляю вам с письмом парочку небольших рогов. Надеюсь, Макинтош сгрыз в вашей новой обители не всю мебель, и рога прибудут в Соединенные Штаты вовремя. Кстати, расскажите подробнее, как вы обустроили свой новый дом. Ваш племянник Бертрам. И все в таком духе. Если вам показалось, что я был немного дерзок с тетей Агатой в своих письмах к ней, то вы правы. В действующей армии я научился кое-чему. Мягкость с близкими, откровения и все такое, в общем, сопли со слюнями, порождают лишние переживания с их стороны; грубость и наглость?— нет. Наоборот, последние держат всех в тонусе. Я никогда не позволил бы себе разговаривать так с тетей Агатой (вечер моего отъезда не в счет), а вот писать ей письма в подобном духе?— да, вполне. В том случае, если бы со мной что-то случилось, я надеялся, что мои иногда острые послания будут подготовкой, и потеря не станет для нее внезапным ударом. Я прекрасно понимал, что могу не вернуться и вполне возможно никогда ее не увижу, поэтому решил подстраховаться, и уверяю вас, так делал не я один.