Часть 2: Пустота (1/1)

…Вокруг кружат разноцветные пятна. Она открывает глаза и не видит перед собой ничего, кроме водоворота теней, которые складываются в фигуры, смутно знакомые лица, отовсюду звучат голоса и отдаленная мелодия — ее невозможно уловить, она прячется, ускользает от понимания, настойчиво вплавляясь в ткань мироздания. Эта песня хорошо знакома магессе, песня лириума, звучащая даже тогда, когда она забывает ее. Песня Тени, завораживающая и чарующая, но таящая в себе скрытую опасность. Ей говорили, что нельзя слишком долго прислушиваться к звукам теней, ведь если потеряешься в них, то растворишься и навсегда останешься здесь, в этом мире, полном иллюзий и обмана. В них была своя сила, за которую рано или поздно придется заплатить.Она делает шаг вперед, хотя здесь трудно различить, стоишь ты на месте или двигаешься, трудно понять, где верх, а где низ. Ты можешь бежать изо всех сил, но, оглянувшись вокруг, понять, что не продвинулся ни на шаг. Только силой воли ты лепишь мир вокруг себя, подстраиваешь его текучую ткань под собственные определения. Магесса почти бессильна, и она с трудом различает песок под ногами, небо над головой — темное, мрачное, с низко нависающими дождевыми тучами. Она позволяет сущностям скользить сквозь нее, почти не замечая, а идеям — оформиться в четкую картину. Подслеповато щурясь, она идет вперед, медленно, неторопливо. Ей некуда бежать. Если Тень позвала ее, значит, от нее что-то нужно. С каждой секундой все больше деталей. С каждой минутой все сильнее чувствуется холод. Кажется, здесь наступила поздняя осень. Редкие деревья стоят практически голыми, их тонкие ветви тянутся к небу, умоляя о дожде, но дождь никогда не пойдет. Ноги магессы шуршат в грудах опавших листьев, потерявших свой золотистый оттенок и превратившихся в кучу перегноя. Где-то вдалеке виднеется темная опушка леса, хотя скорее он был похож на крошечную рощу. Она знает, что там, за рощей — река. Вода в ней холодная даже в теплые времена года, такая холодная, что если нырнуть поглубже — может перехватить дыхание, свести мышцы болезненной судорогой.Откуда она все это знает? Магесса не сопротивляется. Это не ее воспоминания. Это знает Тень. Под ногами стелется узкая тропа, едва похожая на дорогу с разбитыми камнями. Это путь утраченной памяти. Не ее памяти. Но Тень хранит воспоминания тысяч и миллионов живых существ, побывавших в ее объятиях, так бережно, как будто боится их потерять. Люди могут забыть многое, особенно то, что причиняет им боль. Тень же не забывает никого и ничего.Туман перед глазами рассеивается, обнажая остов старого дома, стоящего неподвижно, как монумент, шагах в пятидесяти от магессы. Она ускоряет шаг и движется, плывет к нему поближе, но кажется, будто дом сам приближается к ней. В ушах звенит от напряжения, исходящего от приземистого, кособокого здания. Кажется, что все вокруг — дорога, земля, листья, деревья и лес вдали — просто декорации, созданные впопыхах незамысловатым художником, просто чтобы центральная идея полотна не потерялась в серой пустоте. Но магесса хорошо знает, что здесь нельзя верить тому, что видят глаза, здесь нужно смотреть внутренним взором, взглядом воли, проникающим сквозь завесу тумана. Этот дом казался огромным черным камнем, брошенным в пруд. Как от камня расходятся круги на воде, так и от этого дома распространялись почти видимые в воздухе волны незнакомой силы. Это ощущение было таким мощным, что магесса даже остановилась в неопределенности, оглядываясь и решая, будет ли разумным подходить так близко к средоточию тьмы. Она и прежде видела подобные места в Тени, но всегда обходила их стороной. Ее предостерегали, что в них можно встретить могущественных духов и демонов, которые обладают силой сбить с пути неосторожного путника и поглотить его, растворить в себе, превратить в пустую оболочку для извращенного чужого разума. Только лишь если ты обладаешь поистине великой силой воли, ты сможешь победить их в игре человеческого и чуждого, но веришь ли ты самому себе? Веришь ли ты, знаешь ли ты, что сможешь не проиграть?..Она не знает. То, что поселилось в ее душе, знает лучше. И просто развернуться и уйти нельзя, она чувствует, что должна пойти дальше, дойти до конца и докопаться до истины. Казалось, она успевает лишь моргнуть, как дом будто прыгает навстречу ей, хищно скаля выбитые провалы окон и раскрыв пасть дверного проема, где поскрипывает на ветру тяжелая деревянная дверь с облупившейся краской. Трудно сказать, сколько простоял этот дом, но он явно переживает не лучшие свои времена. Доски выглядят прогнившими и трухлявыми, бревна стен почернели, а крыша прохудилась. Скрип несмазанных петель режет слух, но каким-то непонятным образом не разносится по округе, утопает в густом, застывшем воздухе. Ни единого порыва ветерка не чувствует магесса на своей коже, и все же дверь качается, будто на ветру. Крошечные струйки песка танцуют на грязном пороге, где виднеются чьи-то следы и рассыпанные полевые цветы. Здесь жила женщина, понимает магесса, наклоняясь и прикасаясь серыми пальцами к пожухшим, холодным колокольчикам, перемешанным с мелкими желтыми бутонами золотарника и маргаритками. Незамысловатый букет потерял ощущение тепла, и рассыпается в пыль, как только магесса пытается взять его в руки.Здесь произошло что-то ужасное. Здесь, в этом темном старом доме, были жестоко убиты тепло и свет. Сквозь оконные проемы ничего нельзя разглядеть, только уныло хлопают темно-синие ставни. Что-то манит войти в эту дверь, погрузиться в полумрак покинутого жилища. Магесса входит внутрь, и тут же ее обдает удушливым запахом гари, пыли и прокисшего эля. Она пытается задержать дыхание, привыкнуть, но в конце концов смиряется и идет дальше. Под ногами скрипит старый дощатый пол с огромными щелями, сквозь которые выползают жирные тараканы. Здесь всего две комнаты, соединенные с большой кухней в центре, служившей одновременно и столовой, и гостиной, и прихожей. В углу стоит почерневшая печь с отколотым уголком. В ней уже давно не горит огонь, лишь невидимый ветер шевелит обрывки чего-то обгоревшего, похожего на одежду. Магессе приходится чуть пригнуться, чтобы не удариться головой о притолоку, она слишком высока для низенькой крестьянской хибары. Возле печи, на широком столе, свалены в одну кучу щербатые тарелки и деревянные кружки. Над ними кружит, лениво жужжа, стайка переливчатых мух. Их монотонный гул сливается с поскрипыванием распахнутой двери, замок на которой сорван, и стуком полуоткрытых ставен. На обеденном столе лежит сползшая посеревшая скатерь и стоит кувшин молока. Магессе даже не хочется заглядывать в него, она знает, что он покрыт плесенью.Все здесь кричит о запустении и холоде, и на покрывшейся мурашками серой коже проступает липкий холодный пот. Здесь страшно находится, страшно узнавать о душе старого дома, которая навсегда застряла между мирами, застыла, как застывает замерзшая вода в пруду. Здесь ужас и страх обречены снова и снова повторять свой бег по кругу, пока не придет живая душа и не разорвет этот ледяной плен. Суждено ли ей стать такой душой? Она не знает, но дом зачем-то позвал ее, Тень вцепилась своими острыми когтями, не желая отпускать из сетей. Внезапно магесса слышит доносящийся из другой комнаты шум. Поначалу он почти неразличим, так тих, что приходится напрягать ухо, чтобы уловить его. Но он нарастает, как снежный ком, а затем распадается на отдельные голоса.Я убью эту тварь! Клянусь Создателем, я убью его! С дороги!Голос полон ненависти и тупого, беспричинного гнева. От него хочется убежать, спрятаться, зажмурить глаза и закрыть уши, лишь бы не слышать этих жестоких слов. Ведь она ничего не сделала обитателям этого дома, за что же они так сердятся на нее? За что хотят убить? Она всего лишь маленький ребенок, прячущийся в шкафу и молящийся только о том, чтобы его не заметили. Магесса вздрагивает и вопреки своей воле подходит к двери и заглядывает в просвет. Там, на полу, лежит в луже собственной крови молодая женщина с испещренным ранними морщинами лицом и растрепавшимися волосами цвета тусклой соломы. Над ей возвышается нечто уродливое и огромное, черное, с горящими глазами. Это человек?.. У него человеческое лицо, но она знает — это чудовище. Настоящее чудовище. В его глазах нет сострадания. Он наклоняется над женщиной и приподнимает ее голову, схватив за волосы. Кричит что-то неразборчивое, что-то про Создателя, про проклятие. ?Я сам перережу глотку твоему выродку?, говорит он, а затем тащит женщину в сторону и начинает методично бить ее головой о стену, покрытую веселыми разноцветными ковриками. Она сама их сшила когда-то, еще перед рождением старшего сына. Она хотела сделать это мрачное место хоть немного светлее.Теперь на этих ковриках веером рассыпались брызги ее собственной крови. Когда ее тело мешком валится на пол, в широко раскрытых глазах застыло лишь немое разочарование и какая-то детская обида. Ее лицо разбито в кровь, превращено в гротескую маску. Она не была красивой, но теперь она просто безликое напоминание о произошедшей трагедии. А черный человек поднимается, отряхивает руки, вытирая кровь о штаны, и прикладывается в очередной раз к бутылке с прогорклым элем. От него за версту несет алкогольным бредом, ненавистью, гнилью и страхом. Он проходит в дверях, едва не задевая магессу, но не замечает ее — не за ней он идет, не за ней охотится затаившееся в углах зло. Ее начинает бить крупная дрожь, к глазам подступают слезы. Она хочет уйти! Просто убежать отсюда, забыть о произошедшем, но кошмар не отпустит, пока не освободит всех своих узников. Магесса следует за черным человеком, пошатываясь, след в след. Кто-то кричит. Детские голоса... В следующую секунду человек падает навзничь, пытается нелепо взмахнуть руками, но из его широкой спины торчит замысловатая, богато украшенная рукоять кинжала с головой дракона. Человек вертится волчком, пытаясь дотянуться до кинжала, ревет, как раненный медведь — это крик боли и ярости. Его лицо искажено так, что теряет всякие человеческие черты.Я убью тебя, тварь! Убью! Убью!...Он повторяет эти слова, захлебываясь кровью, даже когда нож с отвратительным хлюпаньем вытаскивают из его спины. Магесса видит фигуру нескладного подростка с копной светлых волос. На его лице видны только огромные, широко распахнутые глаза, полные ужаса и какой-то остервенелой решительности. Он перехватывает кинжал поудобнее, неловко обрезав при этом ладонь. Но он не ощущает боли, он ничего не хочет, только освободиться. Черное чудовище теряет человеческие очертания, плывет, идет волнами, превращаясь в нечто совершенно кошмарное.Папа… зачем ты так с нами, папа?.. Зачем ты убил мамочку?.. Зачем…Кинжал снова и снова вонзается в плоть, разрывая ее, но мальчик никак не может остановиться. Наконец, когда рев чудовища переходит в безнадежный хрип, он припадает к полу и, всхлипнув как-то совершенно по-животному, вонзает лезвие в шею черного человека. Тот несколько секунд дергается в расползающейся луже крови, а затем затихает. Все конечно. Все мертвы. В этом доме больше не осталось жизни. Магесса вдруг понимает, что ее здесь никогда и не было. Мальчик со светлыми волосами замирает, с минуту тупо вглядываясь в труп своего отца, словно не может поверить, что только что сделал, а затем подскакивает с места и, шатаясь, бредет к большому платяному шкафу в углу. Там находится что-то очень важное, то, что источало ощущение силы, когда магесса только подходила к дому. Сердце тьмы. Оно было здесь. Здесь, стоило лишь протянуть руку и открыть двустворчатые двери…Паренек, которым теперь была сама магесса, распахивает шкаф и, напрягаясь изо всех сил, вытаскивает оттуда маленькую девочку. У нее такие же светлые волосы, как и у него, на ней — светло-желтое платье, сейчас запятнанное грязью и пылью. Ее бледное лицо неподвижно, ее грудь не поднимается в ритме дыхания. Она мертва. Задушена чьими-то холодными, безжалостными руками. Мальчик тащит ее к двери, но в конце концов спотыкается о неподвижный труп отца и падает лицом в пол. Он не издает ни звука, только вновь поднимается и вытирает кровь с лица. Его кровь, сочащуюся из разбитой губы, перемешанную с кровью чужой. Он садится на пол и берет девочку на руки, прижимая к груди так, словно она могла сломаться от одного его прикосновения, заглядывая в ее бледное, мертвое лицо, словно надеется найти там хоть что-то от прежней Банни.Очнись, Банни, нам надо уходить… пожалуйста, просыпайся, ну же, пожалуйста, Банни, пожалуйста…От этого сорванного хриплого шепота, наполненного отчаяньем, магесса не может скрыться. Сколько бы она ни пыталась зажать уши ладонями, он проникает в ее мозг сверлящей болью. Перед ее глазами, вдруг подернувшимися туманом, одинокий подросток все еще пытается разбудить свою мертвую сестренку. Он ведь не хотел причинить ей вреда, он просто хотел, чтобы она не кричала, хотел спрятать ее от гнева своего жестокого отца… Она не может умереть. И со звериным упорством он продолжает трясти ее так, что ее голова качается туда-сюда, словно у тряпичной куклы. Она умерла, она мертва, оставь ее, о боги! — хочется закричать магессе, но ее горло сдавило ледяными тисками. Она ничего не может сделать, только бессильно наблюдать за агонией этой несчастной души. Она только может смотреть на эти худые, острые плечи, которые дергаются в беззвучных рыданиях. Паренек все понимает, но не может принять то, что сделал. Не может допустить, что вся его семья мертва, что только убил отца и сестру. Как такое могло произойти, ведь он всегда был хорошим сыном, всегда слушался родителей и любил сестру так, как, наверное, никто и никогда не смог бы полюбить. Жизнь оказалась слишком жестока к такому юному существу, и он потерялся в своей скорби, превратившись в комок оголенных нервов.Когда магесса наконец находит в себе сделать первый шаг вперед, к его застывшей на фоне дверного проема фигуре, в ее теле поселяется легкость. Уже ничто не тянет плечи вниз. Она идет с высокой поднятой головой, и спина ее прямая как стрела. Так легко идти вперед, когда находишь в себе силы начать путь. Она знает это не понаслышке, главное — не оглядываться назад. Рухнув на колени рядом с мальчиком, она протягивает к нему свои руки.Не плачь. Ты не будешь одинок,говорит она, но ее губы неподвижны. Он слышит, поднимает на нее свои нечеловечески синие глаза, будто не может понять, правда ли она здесь или он сошел с ума, и теперь ему чудятся голоса. Тело мертвой сестры в руках его рассыпается в пыль так же, как засохший букет полевых цветов на пороге — это прошлое, каким бы ужасным оно ни было, и оно рано или поздно должно уйти туда, где ему место — в небытие. А живым — продолжать жить, даже если больно вздохнуть, даже если хочется кричать так, чтобы разорвалась сама Тень. Он секунду смотрит на магессу, а затем осторожно, как настороженный зверек, склоняется к ней. Крепкие руки, испещренные шрамами на запястьях, ложатся на его плечи, прижимая к себе. Он чувствует тепло ее тела, она светлая, теплая, живая, она чувствует его боль, слышит его молчаливые отчаянный крик. Она все понимает, она всегда все понимала. С самого начала.Не плачь, Коул. Я с тобой. Прости меня, что не пришла раньше, что не смогла тебе помочь, не спасла… прости меня… ты только не сдавайся, слышишь? Не сдавайся. А я буду здесь, если понадобится, я буду здесь всегда.Она не знает, откуда в ее сознании всплывает имя мальчика, но ничему не удивляется. Тень привела ее сюда не просто так, и кажется таким очевидным то, что этот светловолосый нескладный подросток так ей дорог. Словно она знала его всю жизнь, просто когда-то забыла его лицо и имя. Может быть, так оно и было, но теперь все встало на свои места, и это чувство… чувство принадлежности к чему-то большему, чем ты сам, накрывает ее, как морская волна, захлестывая с головой и лишая способности сопротивляться. Она больше не хочет идти против ветра. И то существо, поселившееся в душе, наконец успокаивается, оно нашло то, что искало. Магесса закрывает глаза и гладит мальчишку по волосам, механически повторяя это движение, снова и снова, пока его плечи не перестают дрожать. Она не помнит, сколько так просидела, но здесь течение времени совсем другое. Когда магесса наконец открывает глаза и глядит вниз, то в своих руках видит лишь обгоревшие кости.Ее тоскливый крик разрывает хрупкую ткань окружающего ее кошмара, и все исчезает в бесконечной звездной круговерти. Старый дом, таящий в глубине своих окон воспоминание о жутком убийстве, складывается, как карточный. Стены плавятся и текут, расползаясь темными лужами дымящейся крови, впитываются в землю, а затем и от них не остается и следа. Горизонт изгибается немыслимой дугой, и небо приближается, такое тяжелое, близкое небо, оно обрушивается на голову магессы нескончаемым дождем.***Она проснулась от собственного крика, охрипшего и отдающегося эхом в узких коридорах. Было темно, хоть глаз выколи, а внутри будто свернулась кольцами противная холодная змея. Ее немного мутило, но косситка было подавила приступ тошноты. Ее столь резко выбросило из Тени, что она даже не понимала, где находится. Память приходила медленно и неохотно, и в голове магессы проскальзывали лишь отдельные фрагменты. Белая Церковь… храмовники… ее чуть не убили, но она сумела спрятаться в потайных проходах под зданием собора. Видимо, когда-то здесь во времена войн прятались жрицы и проходили нестройными колоннами беженцы. Такие тоннели обычно выводили к окраине города, в обход главных дорог и трактов. Если она не потеряется в этой темноте и сырости, то, возможно, сумеет выбраться и каким-нибудь образом вернуться в крепость Инквизиции. Шен поднялась и оперлась рукой о неровную каменную стену. Силы ее немного восстановились, и их хватило на то, чтобы зажечь на навершии посоха небольшой огонек. Этого должно хватить, чтобы освещать дорогу и не упасть в какую-нибудь яму. Косситка побрела вперед, мучительно пытаясь вспомнить, что же она упустила. Ей казалось, что она потеряла что-то очень важное, забыла о чем-то, и теперь это отзывалось пустотой в сердце.Но как бы она ни старалась вспомнить — разум подводил ее. Некоторые моменты казались просто стертыми чьей-то безжалостной рукой. Темнота перед нею расступалась неохотно, но Шен уже давно не боялась ее. Ее путешествие в Тень оставило след более глубокий, чем шрамы на ее теле, и эта новая рана причиняла боль. Остановившись у очередной развилки, магесса осветила путь и выругалась про себя — туннели становились все теснее, а потолок нависал все ниже и ниже, так что ей теперь приходилось идти, ссутулившись и аккуратно стараясь не задевать камни. Мало ли что может произойти, туннели были такими древними, что от одного неловкого движения здесь мог произойти обвал. И тогда ее уж точно никакая магия не спасет.— Здесь налево.Шен вздрогнула и отпрыгнула в сторону, разворачиваясь всем телом в сторону этого голоса, прозвучавшего прямо над ухом. Она ведь была абсолютно уверена, что ушла от храмовников и кроме нее, здесь никого нет! Как же тогда этот странный парень проник сюда, да еще и подошел так близко? Что-то в его внешности казалось знакомым. Особенно в глазах, в которых отражалось плохо скрываемое любопытство. Он будто хотел задать вопрос, но никак не решался.— Кто ты и как сюда проник? — потребовала косситка, прекрасно понимая, что блефует. У нее не хватит сил на еще один бой, по крайней мере, пока не пройдет еще хотя бы день. Сейчас она могла разве что поколотить кого-нибудь посохом, а им она владела из рук вон плохо.— О чем ты говоришь? Я все время был здесь, — он пожал плечами и отвернулся, уверенно направившись в левый рукав коридора. — Я думал, что ты не забудешь, — последнюю фразу он сказал очень тихо и как будто разочарованно, но без особого удивления. Кажется, он уже привык к тому, что всегда был и будет незнакомцем, чужим для живых. Но в нем по-прежнему жила хрупкая надежда на то, что найдется существо, которое не забудет… Шен была так потрясена этим внезапным появлением из-за собственной спины, что не ответила ничего, только последовала за парнем по коридору, освещая дорогу посохом. Ему, кажется, свет и вовсе был не нужен. Иногда он уходил слишком далеко вперед и растворялся в тенях, но неизменно поджидал ее за следующим поворотом. Косситка старалась не спускать с него глаз. В конце концов, с чего она взяла, что ему вообще можно доверять? Это мог быть демон, хитрый и коварный, заманивающий ее в расставленные сети обмана и иллюзий. Или просто плод ее воображения. Ей все не давала покоя мысль о том, как она могла так просто провалиться в Тень, ведь для этого требовался сложный ритуал и целая груда лириума, а у самой магессы магической энергии хватило едва лишь чтобы зажечь огонек.Она вдруг остановилась и прижала руку ко лбу. Озарение настигло ее как раз на очередном повороте, и парень остановился, оглянувшись и склонив голову набок. Он ничего не говорил, лишь смотрел с ожиданием на лицо Шен, на ее нахмуренные брови и внезапно побелевшие губы.— Постой, — сказала она спокойным, но чуть дрожащим голосом. — Скажи… ты затащил меня в Тень? Ты — демон?В глазах парня отразилось непонимание и обида. Он отшатнулся, когда Шен попыталась протянуть руку и прикоснуться к нему, как будто она могла ужалить.— Нет! — выкрикнул он с горечью в голосе и медленно попятился назад. — То есть… нет! Почему ты так говоришь?— Потому что я попала в Тень и видела там… нечто, — косситка сделала шаг вперед, стремясь не потерять паренька из виду. — Только демон мог бы сделать такое со мной. А я не вижу тут никого, кроме тебя.— Я ничего не делал, честное слово, — его слова звучали искренне, но что-то все равно не давало покоя косситке. Он слишком яростно отрицал обвинение, будто боялся и сам поверить в то, что это правда.— Ты убил тех храмовников, — память наконец-то подбросила ей недостающие воспоминания, да так услужливо, словно только и ждала от нее подходящего момента. Шен нервно терла висок, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей об одержимости. — Но не убил меня. Почему?— Я хотел сначала… — он сжался в комок. Как будто она могла причинить ему вред… но косситка знала, что парень в любой момент может раствориться в тенях. Она даже не успеет моргнуть и осознать это, а потом получит удар в спину. — Я услышал… почувствовал… — его сбивчивые объяснения ничего не проясняли, но магесса терпеливо слушала. — Я хотел освободить тебя. От боли. Но потом… не смог. Я не знаю, почему! Я ничего не помню, ничего не знаю…— Ты лжешь, — резко бросила Шен, делая еще один шаг вперед. Спина молодого человека уперлась в каменную стену, и навершие посоха, сияющее бело-голубым огнем, освещало его и без того бледное лицо, выхватывая из полутьмы пятна грязи и крови. Он, похоже, не считал нужным даже стереть их с лица. — Я видела в Тени мальчишку… в том старом доме с прохудившейся крышей. Я помню его глаза… — она протянула руку и прикоснулась к щеке парня, от чего он вздрогнул так, будто его ударили, но взгляда не отвел. Взгляда напуганного животного. — Это был Коул? Тот мертвый мальчик, плачущий над останками своей семьи. Зачем ты притворяешься им?— Замолчи, пожалуйста, замолчи! — он затряс головой, а затем, прежде чем она смогла что-либо сделать, выскользнул угрем из-под ее руки и ринулся в темноту.— Стой! Коул! Подожди! Ты должен вспомнить! — закричала косситка, пускаясь за ним. Но слишком поздно: он исчез. Как она и боялась. Остановившись и переводя дыхание, Шен схватилась за грудь и закашлялась от поднятой ею пыли. Она уже почти сожалела о том, что наговорила несчастному юноше, но не сомневалась, что подобралась опасно близко к правде. Чем бы или кем бы ни был Коул, он не являлся человеком в прямом понимании этого слова. Но если он был демоном, то почему не попытался захватить ее тело, когда Шен была в Тени? Почему помог ей, убив храмовников и спрятав ее в тоннелях? Ни на один из этих вопросов ответа не было. Она чувствовала себя немного виноватой, увидев, в какое отчаяние впал парнишка, когда она заговорила о Тени и демонах. Как будто разбередила старую рану. Может быть, он и впрямь не понимает своей природы и просто пытается существовать так, как делал раньше, когда еще был живым. Тень скрывала множество тайн, большую часть которых еще не сумел разгадать ни один смертный, и знали о которых разве что Древние Магистры да сами боги. Мир духов не ограничивался снами и демонами, в нем обитали и другие создания, невидимые и незаметные даже самому искусному магу. Об этом когда-то рассказывал господин, но Шен предпочла забыть все его уроки.Может быть, и зря. Может быть, господин смог бы понять, кто перед ним. А она была всего лишь недоучкой, умеющей в случае чего резать запястья. Вздохнув, Шен поправила упавшие на глаза неровные пряди белых волос и огляделась. Что ж, теперь она лишилась своего проводника, и придется идти дальше самостоятельно. Она надеялась, что не заблудится здесь, по крайней мере, надолго. Без еды и воды она протянет максимум пару дней, а потом умрет тут, забытая и покинутая всеми… Нет, лучше об этом совсем не думать. Нужно идти дальше, не сдаваться. Она ведь сама каждый день повторяла себе эти слова. Сдаваться нельзя, пока не найдешь то, что ищешь. В данный момент она желала только отыскать выход и вернуться из этого ужасного места.К ее величайшему удивлению, вскоре тоннель начал расширяться, и она уже могла почти свободно идти быстрым шагом, даже не сутулясь. Пол потихоньку становился все круче, дорога вела вверх, к свету — и через несколько часов Шен увидела впереди выход. И хоть сил у нее почти не осталось, она побежала, спотыкаясь и тяжело дыша, она бежала вперед, надеясь, что за ней не послали погоню. Где-то позади остался в темноте тот одинокий умерший мальчик, но косситке уже было поздно пытаться что-то изменить. Он исчез, оставив после себя одни только угасающие воспоминания. Скоро она опять забудет его, скоро ее жизнь вернется в нормальное русло, без провалов в памяти, неожиданных уходов в Тень и испуганных голубых глаз с прожилками серебра. Она забудет.Она очень хотела забыть.***В крепости Инквизиции все шло своим чередом, как будто не было таинственного исчезновения главной ее фигуры на несколько дней без единой весточки. По возвращении домой Шен упорно отказывалась говорить, что же с нею произошло, и покорно выслушивала поучительные напутствия от Кассанды о том, что уходить в одиночку в Вал-Руайо было слишком опасно. Сейчас, когда Инквизиция только-только поднималась на ноги, было бы просто непростительно потерять ее главу. Косситка вообще была не слишком разговорчива: никто ровным счетом ничего не знал о ее прошлом, кроме того, что ее нашли Искатели в пустыне, совершенно одну, выбившуюся из сил и почти умирающую. Кассандра не распространялась на тему того, почему именно Шен выбрали главной вновь созданной организации, да никто и не спрашивал. Все равно бесполезно было пытаться вытянуть из хмурой женщины с короткими черными волосами хоть слово о прошлом. И теперь, спустя две луны после происшествия в Вал-Руайо, косситка все больше и больше замыкалась в себе. Она и раньше не была воплощением веселья и общительности, но сейчас могла днями напролет не выходить из своих покоев в левом крыле крепости. У ее двери дежурили двое охранников-Искателей, и на все вопросы отвечали, что Инквизитор ?не в духе?.Когда подошла к концу неделя полного бездействия, отряд начал всерьез беспокоиться. Для всех было очевидно: в Вал-Руайо случилось что-то серьезное. В конце концов, гном по имени Варрик, которому единственному удавалось иногда разговорить косситку, вызвался навестить свою начальницу и попытаться выяснить, что же она скрывает и почему с каждым днем чахнет на глазах. Он прекрасно знал, что Шен не из кисейных барышень и вполне может справиться с целым десятком хорошо вооруженных воинов, да и характер у нее был не слишком нежный. Но знал он также и то, что за этой стеной скрывается нечто совершенно другое. Когда-то он знал похожего человека. Магессу по имени Хоук. Его давняя подруга бесследно исчезла, а мир вдруг покатился в бездну, и гному ничего не оставалось делать, кроме как отложить поиски на неопределённый срок. Сейчас его ждали куда более неотложные дела. А именно — двое охранников, хмуро глядящие сверху вниз на Варрика, пришедшего к дверям в покои Инквизитора.— У вас назначено? — спросил один из них, молодой человек с рябым лицом. — Леди Инквизитор никого не принимает в такой поздний час.— Назначено-назначено, — успокоил охранника гном, кивая головой и почесав заросший щетиной подбородок. — Можете спросить у нее самой.Охранники переглянулись. Никому не хотелось самолично беспокоить Шен, так как большая часть солдат были хорошо наслышаны о ее угрюмом нраве и непредсказуемости. Наконец, пожав плечами, они расступились, пропуская гнома к дверям. Тот улыбнулся своей самой лучезарной улыбкой и быстро шагнул внутрь комнаты, прикрыв за собой двери. Если коридор снаружи был хорошо освещен, то здесь, в личных покоях Инквизитора, царил холодный полумрак. На столе горели свечи в большом серебряном подсвечнике, украшенном резьбой в виде сплетающихся змей. Варрику всегда казалось, что в этом символизме есть некая эротичность, но с Шен он никогда на эту тему не разговаривал. Пол был застелен мягким пушистым ковром, который проглатывал любые, даже самые тяжелые шаги, и сохранял благостную тишину в покоях, нарушаемую лишь отдаленным воем ветра, доносившегося сквозь открытое настежь окно. Высокая, тонкая, нескладная с точки зрения человека или гнома фигура косситки неподвижно застыла у оконного проема. На фоне чернеющего неба, растерявшего за завесой облаков все свои звезды, она была будто охвачена ореолом света. Ветер трепал занавески и тревожил пламя свечей, заставляя причудливые тени и отсветы плясать на темных каменных стенах.Гном несколько замялся у порога, удивленный тем, что в такую дождливую ночь Шен все еще не спала. Судя по всему, она вообще практически не спала в последнее время. Капли дождя стучали по подоконнику, запутывались в и без того мокрых волосах магессы, заставляя ее оголенные плечи покрываться мурашками. Но она не дрожала. Она вообще как будто не чувствовала холода. Варрик всерьез за нее беспокоился, а потому тихонько кашлянул и сделал шаг вперед.— Шен, с этим надо уже заканчивать. Все и так волнуются.Косситка не ответила и даже не повернулась, лишь наклонилась еще дальше, облокотившись о подоконник у открытого окна и подставляя лицо холодным струям дождя. Это ощущение было смутно знакомым, напоминавшим о чем-то важном, том, что она столь непростительно забыла. С того самого дня, как магесса вернулась в крепость, она не находила себе места. Постепенно воспоминания о случившемся в Белой Церкви ушли от нее, как капля крови растворяется в чистой воде. Она не могла вспомнить о том, что произошло, но ее не покидало чувство, что она забыла что-то важное. Настолько важное, что силилась вспомнить каждую ночь и не могла, сколько бы ни старалась. Это убивало ее. Мучило. Заставляло чувствовать себя еще более одинокой и потерянной, чем раньше. Она потеряла частичку себя в том месте, где почти не было света, и в ее сердце поселилась ноющая, тянущая боль, которая заставляла сухой ком вставать в горле каждый раз, когда наступал вечер и начинался дождь.Осень… поздняя осень. Это время года означало для нее нечто большее, чем просто близкое наступление зимы. Но эти впечатления были свежими, как нанесенная тонким лезвием рана, едва начавшая затягиваться. Косситка с трудом понимала то, что творится с ней в последнее время — два месяца, всего два месяца и она уже расклеивается, сама не зная от чего, словно маленькая девочка. Визит гнома поначалу рассердил ее, но потом ей пришло в голову, что Варрик, возможно, сумеет помочь ей разобраться.— Послушай… — она откашлялась, и вдруг зябко поежилась, как будто лишь сейчас осознала, что стоит на ветру и под хлесткими ударами дождя. Быстро закрыв ставни и задернув гардины, она повернулась к гному и неуверенно спрятала руки. В таком виде она еще больше была похожа на провинившегося подростка. — Варрик, ты знаешь все, что только можно знать. Скажи мне… что со мной происходит? Я ощущаю странную тоску, и всякий раз, когда наступает такая ночь, как эта, я чувствую, что потеряла что-то… или кого-то. Я…— Стоп, стоп, стоп, — замахал руками арбалетчик и ловко выудил из-за пояса завернутую в ткань бутыль. — Давай-ка я тебе сначала налью. Такие вопросы сразу не решаются, милая. Присядь.Она покорно опустилась на стул у письменного стола, заваленного бумагами так, что они грозились вот-вот рухнуть. Судя по всему, дипломатические миссии Шен забросила насовсем, а перепоручить их кому-нибудь другому не посчитала нужным. За два месяца все возможные союзники Инквизиции, так и не получив ответы на свои письма, должно быть, были потеряны навсегда. Ушли к Гаспару, Селине или, не приведи Создатель, к новой фракции храмовников, этим наркоманам с бешеными глазами. Разлив вишневую настойку по кружкам (другой посуды в покоях попросту не было), Варрик протянул одну из них косситке, и та безропотно приняла напиток. Сделав глоток, она немного посмаковала букет, и даже сделала попытку улыбнуться.— Вкусно. Спасибо, Варрик.— Не за что. Итак, давай пропустим вступления, ладно? Кто этот парень?— Парень?.. — глаза Шен широко распахнулись, и она на некоторое время потеряла дар речи. О чем, Создатель побери, толкует этот гном?— Ну да, парень. Это ведь… парень, да? Или девушка? — теперь и Варрик выглядел сбитым с толку, что с ним случалось поистине нечасто. Такой день был достоин упоминания в истории. — Я про вас, рогатеньких, вообще мало знаю, так что не удивлюсь, если…— Погоди. При чем тут парень? О ком ты толкуешь?— Да брось. Я такие вещи за версту чую. А тут, похоже, наклевывается интересная история, — усмехнулся гном, делая огромный глоток из своей кружки. Вытерев губы рукавом, он пояснил: — Я-то думал, что ты никогда не решишься. Наша железная леди. Но, полагаю, кое-кому все же удалось растопить твое холодное сердце, я не прав?— Ты думаешь, что я… — она торопливо глотнула настойки и почувствовала, как та обожгла горло. Крепкая, зараза, гном знал, что делал, когда захватил напиток с собой.— Ну да, влюбилась. И не я один это заметил. Ходишь отстраненная, какая-то вся в мечтах и раздумьях. А твой ночной скулеж не услышал бы только глухой.Она прикусила губу и попыталась не покраснеть. Проклятие. Каждую ночь она просыпалась от ужасных кошмаров, в которых видела жестокие убийства совершенно невинных людей. Единственное, что она помнила, проснувшись — это блеск холодных голубых глаз, распахнутых навстречу вечности, и сверкающий во тьме клинок с головой дракона. Она не понимала, почему ощущала такой первобытный ужас перед этими кошмарами, но неизменно просыпалась в поту и слезах и долго еще душила свои слезы подушкой. Если бы она только могла вспомнить то, что забыла… Почему-то Шен была уверена, это помогло бы избавиться от видений. Ее пугала не столько жестокость неведомого убийцы, как то, что она никак не могла рассмотреть его лица. Только глаза. Но и те вскоре растворялись в темноте, оставляя после себя только мучительную смерть. Неизвестность, таящаяся в тенях — вот что было ее истинным кошмаром, сколько она себя помнила. Магесса изо всех сил старалась побороть этот страх, но он возвращался к ней снова и снова. И она никак не могла выкинуть из головы эту причудливую рукоять…— Итак, кто же наш счастливчик? Ты ему уже рассказала, или еще нет? Это Бык? — тем временем рассуждал гном, не замечая, как потускнели черные глаза его собеседницы, и как она задумчиво смотрит на дно своей кружки. — Только не говори, что это я. Знаешь ли, я детства боюсь высоты.— Варрик… — выдавила она наконец охрипшим голосом и с трудом подняла взгляд. — Я не думаю, что в этом дело. Я даже не знаю, что именно я ищу.— Ох, поверь мне, я знаю проверенный способ выбросить навязчивые мысли из головы. Поедем завтра в Деланж, городишко неподалеку, еще пока не захваченный нашими врагами. Весьма любезно с их стороны, потому что там я знаю одну совершенно неповторимую таверну, где тебе подадут лучший эль и обслужат по высшему разряду.— Ну, я не знаю, хорошая ли это…— Это не просьба, — твердо произнес гном, поднимаясь из-за стола. Шен сама не заметила, как за беседой они умудрились прикончить всю бутыль настойки. В голове у нее гудело, а перед глазами стелился теплый алкогольный туман. — Это необходимость. Поверь мне, тебе это нужно. Разве так уж плохо выбраться на денек из этого каменного саркофага? Ты же сама себя хоронишь тут.— Ладно, хорошо! Я приду, — устало отмахнулась косситка, гадая, сможет ли безболезненно для себя подняться из-за стола и добраться до кровати. — Жди меня завтра в шесть вечера у конюшен. И попроси конюхов, чтобы приготовили Хиссру.Гном пожал плечами и кивнул с улыбкой, решив, что его миссия выполнена. Он все равно был уверен, что причина непонятного поведения Шен — в каком-нибудь парне. Судя по всему, косситка была еще менее искушена в вопросах отношений, чем когда-то знакомая Варрику эльфийка по имени Мерриль. Та тоже вечно попадала впросак, особенно когда дело касалось любви. Ничего, завтра он как следует разговорит рогатенькую магессу, и она выложит все как на духу. А сегодня ей стоило хоть немного поспать. Завтра ее верная кобыла в яблоках, со странным именем Хиссра, будет ждать ее в стойле. Им обеим не помешало бы немного развеяться. Варрик хмыкнул собственным мыслям, выходя из комнаты Шен, и бросил смешливый взгляд на двух сбитых с толку стражников — они-то хорошо почуяли запах вишневой настойки, доносящийся из-за дверей. Насвистывая веселую мелодию, гном направился вниз, чтобы рассказать нетерпеливым слушателям в лице Кассандры, Серы и Вивьен об удачно совершенной боевой вылазке в логово косситки. Железный Бык сегодня отсутствовал — отправился на боевое задание, но теперь Варрик был почти уверен, что коссит тут ни при чем. Что бы ни пыталась скрыть от окружающих леди Инквизитор, это было явно что-то личное. Настолько личное, что гном изнывал от любопытства.?Это будет великолепная история, — думал он самодовольно, спускаясь по лестнице и поправляя ремень. — Нет, это будет лучшая из моих историй. Вот увидите?.***Холодный ветер бил в лицо, возвещая о близком наступлении зимы в Орлее. Здесь было не так морозно, как в горах к востоку и Ферелдене, лежащем за ними, но приходилось кутаться в теплые куртки и меховые накидки и простым крестьянам, и высокопоставленным аристократам. Впрочем, ни тем, ни другим не была всадница, неторопливо едущая по разбитому тракту в сторону Деланжа. По обеим сторонам дороги возвышались редкие вязы, но гораздо чаще попадались виселицы. Косситка старалась не всматриваться в эту страшную картину. Гражданская война добралась и до этих мест, и пусть пока еще городок не был разрушен, борьба с вражескими шпионами и предателями шла полным ходом. С одобрения Инквизиции пойманных разведчиков показательно вешали у дорог с табличками на груди. И сейчас, после ночного ливня, к их полуразложившимся телам отовсюду слетались вороны.На повороте к Деланжу всадница остановилась и оглянулась на своего спутника-гнома. Лицо у него было серьезное, как никогда — он-то уж точно не обошел вниманием увеличившееся число казненных. Шен никогда не говорила с ним на эту тему, потому что знала — Варрик не одобряет подобной жестокости. Но по-другому было нельзя. Если Инквизиция не будет казнить предателей, те расплодятся по всей округе подобно крысам в покинутом доме. Магессе и самой трудно было смотреть на такое, но она никогда и не хотела быть главой Инвизиции. У нее вообще почти никогда не было выбора, как и теперь.Когда двое всадников подъехали к городским воротам, солнце уже стояло высоко — был почти полдень, и времени у Шен было предостаточно. Она накинула на голову капюшон в надежде, что ее не узнают, но стражники все равно бросали понимающе-учтивые взгляды, завидев ее серое лицо с черными глазами. Наклонив голову как можно ниже, она торопливо направилась вслед за гномом в сторону таверны с игривым названием ?Серебряное копыто?. На вывеске, покачивающейся на ветру и облупившейся от старости и сырости, был выгравирован серебристый конь. Оставив лошадей у коновязи и бросив золотую монетку мальчишке-конюху, Шен толкнула тяжелую дубовую дверь и вошла в таверну.Не успели ее глаза привыкнуть к полумраку, как на нее, словно лавина, обрушился непередаваемый аромат разнообразных алкогольных напитков, лука, пота, тушеной капусты и табака. В такое время у людей почти не хватало времени на веселье, а потому трактир был наполовину пуст. Варрик кивнул, увидев вопросительное выражение лица магессы, и подтолкнул ее вперед — иди, мол, не останавливайся. Высокая фигура, закутанная в плащ с меховым подбоем и наброшенным на голову капюшоном, неуверенно прошествовала между столов, стоящих так близко друг к другу, что едва оставалось место развернуться. Помещение ?Серебряного копыта? было крошечным, низко нависающие потолочные балки порой грозились больно удариться о голову Шен. За пыльной, покрытой жирными пятнами стойкой стоял меланхоличного вида пожилой мужчина с блестящей в свете канделябров лысиной. Сухой тряпочкой он протирал чисто вымытые тарелки, и косситка поблагодарила судьбу за то, что он хотя бы не плюет в них. За время пребывания в людских поселениях она насмотрелась и не такого.Сев за самый дальний столик, Варрик жестом пригласил Инквизитора присоединиться. Шен в который раз поразилась проворству этого маленького гнома — в его руках тут как тут оказался полный кувшин медовухи, которую он не медля принялся разливать по деревянным кружкам. После второй такой кружки гном, наконец, заговорщически ухмыльнулся и наклонился вперед, упершись локтями в столешницу и не сводя глаз с Шен.— Итак, давай рассказывай все по порядку.— Не понимаю, о чем ты, — косситка посмотрела в сторону с видом искренней заинтересованности в отделке стен. — Я уже сказала тебе все, что могла.— Да брось. Ты сама не своя с тех самых пор, как поперлась в одиночку в Вал-Руайо. Я покопался в твоих графиках, и именно в тот день ты хотела заняться расследованием дела в Белой Церкви. Кажется, храмовники запрашивали помощи по весьма деликатному вопросу. Серьезно, Шен — проклятье? Эти лириумные наркоманы режут друг друга в собственных постелях и валят все на какое-то загадочное проклятье, и ты им веришь? С ними опасно иметь дело, и я тебе говорил, чтобы взяла хотя бы Кассандру. — Он неодобрительно покачал головой и вздохнул. — Я волнуюсь за тебя. Ты молчишь как рыба на любые вопросы о том, что там произошло. Эти храмовники… они что-то сделали тебе? Что-то плохое? — его лицо всем своим видом выражало сочувствие и сострадание, но гном и не подозревал, что его догадки не идут ни в какое сравнение с правдой.— Я… — магесса запнулась и прикрыла глаза, пытаясь успокоить внезапно пустившееся в бешеный галоп сердце. — Ты скажешь, что я сошла с ума. Да я и сама иногда так думаю.— Не скажу. Поверь мне, за свои годы я видел такое, что любой покрутил бы пальцем у виска, но оно было. Было взаправду. Не бойся, я никому не расскажу, если ты сама этого не захочешьОн откинулся на спинку стула и сложил руки на груди, приготовившись к отповеди, но его ожидания не оправдались — Шен путалась, заикалась и периодически впадала в длительное молчание, будто шокированная собственными словами. Все, что сумел вытянуть из ее рассказа гном — это то, что храмовники напали на нее, а затем умерли от чего-то неизвестного. Спрятавшись в тоннелях под Церковью, которые до сих пор оказались не закрыты, косситка пережила кошмарные видения, провалилась в Тень и… забыла почти все, что с ней произошло. Она не могла вспомнить, кто или что помогло ей убежать от храмовников, не могла сказать, что видела в Тени и как туда попала. К концу рассказа черные глаза Шен блестели от наворачивающихся слез. Инквизитор могла сколько угодно ругать себя и изо всех сил напрягать память — бесполезно. Что-то важное ускользало от нее, дразня и издеваясь, и это причиняло ей страдания. В одном лишь Шен была уверена: она встретила нечто в Церкви, и теперь ей не будет покоя, пока она не вспомнит, что именно это было. О кошмарах, в которых ей являлись видения о жестоких убийствах, странном кинжале и голубых глазах косситка умолчала. Варрику незачем знать об этом, в конце концов, это всего лишь сны, порожденные растревоженной душой.— Та-ак… — протянул гном, задумчиво поглаживая подбородок. Шен заворожено смотрела, как отблески свечей отражаются в его многочисленных золотых побрякушках. Она никогда не понимала, зачем некоторые навешивают на себя столько металла? — Судя по всему, тут замешано что-то нечистое. По крайней мере, судя по тому, что я видел раньше. И скорее всего, магия крови и контроль разума. Ты ведь знакома с этим, верно?Косситка не ответила. Она не любила говорить о том, чему ее учил господин. Магия крови была под запретом, но в Инквизиции на многое смотрели сквозь пальцы. Правда, скрыть порезы на руках было гораздо труднее, чем просто хранить молчание о своих способностях. Поэтому Шен просто предпочитала делать вид, что она обычный маг, каких сотни, и не владеет подобной силой. Варрика трудно было обмануть, но он также понимал и то, что косситке трудно дается ношение масок. Не слишком полезное свойство, учитывая обычаи страны, в которой находилась магесса. Маски здесь были таким же привычным делом, как угнетение эльфов и магов.Больше из косситки вытянуть Варрику почти ничего не удалось. Они просидели за тем же столиком до самого вечера, и когда гном попытался уговорить Шен хотя бы поужинать, она лишь наотрез отказалась, сославшись на то, что ее мутит после медовухи, хотя никаких признаков опьянения он не заметил. В конце концов, промучившись с ней до темноты, Варрик наконец отпустил ее наверх — поспать до утра. Может быть, после этой беседы ей станет легче. Дела Инквизиции не ждут, и если у командира депрессия, это надо было срочно исправлять. Решив, что утро вечера мудренее, гном вышел из таверны и направился по своим делам. Позже он вернется сюда и проверит, как дела у его подопечной, а пока даст ей отдохнуть. Варрик и не подозревал, что чьи-то прищуренные глаза внимательно следили за ними весь вечер, наблюдая с противоположной стороны таверны сквозь завесу табачного дыма и копоти. Чьи-то холодные, злые глаза.Шен ворочалась в постели, не в силах заснуть. Беседа с Варриком разбередила ее душевные раны еще больше, и теперь она не могла выбросить из головы навязчивые мысли, постепенно превращающие в горячечный бред. Ей казалось, что сам ее разум играет с нею. Она ощущала крепкую невидимую стену, возведенную между ее сознанием и тем, что она всеми силами старалась вспомнить. Тем, что в искаженных и гротескных образах приходило в снах. В конце концов она все-таки провалилась в тревожную дрему, перемежающуюся кошмарами и короткими периодами покоя. Если так будет продолжаться и дальше, она попросту свалится от усталости и тревоги. Когда тихо скрипнула входная дверь в ее комнату, Шен этого даже не услышала — ее голова гудела, в ушах стоял невыносимый звон, то ли от выпитого накануне спиртного, то ли от чего-то другого. Сны пробирались сквозь нее в реальность, и косситка уже с трудом могла сказать, спит она или бодрствует. Вот и сейчас ей казалось, что это всего лишь очередной дурной сон. Ведь только во сне она могла видеть, как в углу ее комнаты, скрытая темнотой, высится чья-то молчаливая фигура.— Наконец-то я нашел тебя… Шен, — произнес человек и, ступив вперед, сбросил капюшон. Косситка тихо выдохнула, резко сев на постели и глядя затуманенными глазами на незнакомца. Впрочем… незнакомцем его было не назвать. Все его тело до самой шеи было закутано в черную ткань мантии, на плечи был небрежно брошен плащ с серебряной заколкой в виде скрещенных мечей и книги. А его лицо… о боги, это лицо было страшнее любого кошмара. Его будто погрузили в кипящее масло; кожа почти везде облезла, ужасно изуродовав когда-то симпатичные черты. На вид ему было лет пятьдесят, хотя с такими уродствами трудно было определить его точный возраст. Один глаз его заплыл и выглядел белым, слепым и мертвым, другой — темнел на фоне бледной кожи злобой и ненавистью. Этот взгляд резанул Шен не хуже ножа, и она дернулась назад, но не сделала ни одной попытки напасть. Ее словно гипнотизировали, и она была в силах лишь зачарованно смотреть на это… существо, которое даже сложно было назвать человеком. В ее сердце шевельнулась жалость к нему, но тут же умерла под лавиной страха.— Видишь, что ты сделала со мной? — усмехнулся человек и поднял руки, стягивая с них перчатки. — После того дня я каждый день вспоминал тебя, моя дорогая. Каждый вечер, ложась спать в грязной канаве, без средств к существованию, умирая от боли, я думал о тебе. Ведь ты всегда была моей любимой ученицей.— Гос.. подин? — выдавила косситка, только сейчас осознавая, откуда знала это лицо. В памяти ревущим пламенем взметнулись воспоминания о дне, когда она наконец освободилась от прошлого и начала свой путь. Что ж, похоже, прошлое само настигло ее. И бежать ей теперь было некуда. — Я думала, что вы…— Умер? — перебил ее магистр, подходя поближе и башней возвышаясь над магессой. — Да. Поначалу я тоже так думал. Я и сейчас так думаю, Шен. Но знаешь, что мешало мне упокоиться с миром и отпустить? Ты.Задрав рукав, он достал нож и прижал его к своим бледным венам.— Я никогда не показывал тебе одного заклинания, что ж… думаю, оно тебе понравится. Если бы ты не попыталась меня убить, то знала бы его. — Лезвие двинулось, продавливая кожу под своим натиском, пока та не лопнула, и горячая карминовая кровь не заструилась по ладони господина, капая на пол. Широко раскрыв глаза, Шен, боясь вздохнуть и пошевелиться, наблюдала за странным ритуалом. Кровь вдруг перестала течь вниз и вместо этого поползла по руке обожженного человека, заползая под одежду, вспыхивая рубиновым светом, впитываясь и окутывая тело магистра едва различимым багровым туманом. Он запрокинул голову, и единственный его зрячий глаз закатился, словно в припадке экстаза. А косситка не успела даже моргнуть, как невидимые красные нити, раскинув свою паутину, ринулись к ней. Ее тело дернулось в первой и последней робкой попытке освободиться из-под действия нечестивой магии, но проиграло — неведомая сила прижала его к кровати. Горло сжалось в ледяных тисках, и магесса захрипела, судорожно пытаясь найти в памяти отражающее заклинание. Но увы — такие были ей неизвестны. Она знала так мало о магии крови, что так и не озаботилась защитой от ее действия. А ее тем временем все сильнее и сильнее вдавливало в скрипучий матрас, стонущий под внезапно навалившимся на него весом, воздуха в легких становилось все меньше и меньше.— Если я захочу, то ты сама свернешь себе шею, — самодовольно произнес магистр, наблюдая за корчащейся на кровати косситкой с явным удовлетворением. — Но не хочу убивать тебя так быстро. Я всегда хотел сделать так, чтобы ты страдала. Страдала так же, как страдал я. Когда я с тобой закончу, ты будешь жива… но сомневаюсь, что ты сама захочешь жить.Давление на ее горло слегка ослабло — ровно настолько, чтобы она смогла со свистом втянуть крошечную порцию воздуха в трепещущие легкие. Магистр положил рядом с кроватью нож и усмехнулся. Шен скосила глаза и тихонько всхлипнула от ужаса. У господина были на нее большие планы. ?Ты ведь понимаешь, за что я наказываю тебя, Шен?? — его голос откуда-то из прошлого прорезал густую тишину, живо напоминая все те издевательства, которые косситке пришлось перенести от рук этого человека. Но то, что она сделала с ним, было куда хуже.— Про… стите… меня… — прошептала она, в кровь кусая губы. По ее щеке поползла соленая, липкая слеза. Ей правда было очень жаль, что в тот день она не поступила по-другому, но прошлого уже было не изменить. Магесса закрыла глаза, попытавшись отстраниться от собственного тела, как она, бывало, делала, когда побои становились невыносимыми. Раньше у нее получалось, но сейчас — она ощущала каждую клеточку своего тела, каждую горящую болью и сожалением клетку своего смертельно уставшего мозга. — Про… сти…— Нет. — Голос магистра хлестнул ее мокрой плетью, и она бы вздрогнула, если бы только могла. Но тело Шен распласталось на кровати, вытянувшись в струнку, до предела — она почти могла расслышать, как натужно скрипят связки и трещат ее кости. Боль пронизывала ее существо, заставляя все сильнее кусать губы. Веки ее задрожали, но вытереть слезы боли и страха косситка не могла. Она не могла пошевелиться. — Я пришел отдать тебе долг, ученица. Так прими же мой дар.Он вздернул руки и сложил их в неизвестный магессе символ, готовясь прочитать заклинание. Она понимала, что хочет сделать господин. Сейчас Шен протянет руку и против собственной воли сожмет в ней нож. А затем… а затем комната погрузилась в тишину. Косситка лежала, ожидая, когда же господин начнет свою замысловатую пытку, но в конце концов не выдержала и открыла глаза. То, что она увидела, заставило ее губы приоткрыться в бессильной попытке закричать, но все, что ей удалось — это сдавленно захрипеть. Воздух покинул ее легкие, она перестала дышать, и ей казалось, что само ее сердце замерло от ужаса.Магистр стоял на коленях у кровати. Его черные одежды были испещрены глубокими разрезами, сквозь которые можно было разглядеть быстро расплывающиеся кровавые пятна. Обе его ладони были проткнуты насквозь, и пальцы его рук судорожно сжимались и разжимались, словно в отчаянной попытке сплести защитное заклинание. На его лице отражалось выражение полнейшего непонимания — все произошло так быстро, что он даже не успел понять этого. Он не видел, кто нанес ему эти порезы, он только почувствовал, как все его тело взорвалось болью. Холодный металл полосовал его кожу, но он так и не смог увидеть, кто держал в руках оружие. На глазах Шен магистр попытался было крикнуть, но не успел — на его лице, прямо поперек губ, появилась еще одна глубокая рана, и человек захлебнулся кровью. Он пытался что-то выкрикнуть, но только бессильно всхлипывал, пытаясь проткнутыми руками зажать зияющий порез. Кровавая улыбка навсегда расцветила его и так уродливое лицо, и косситка почувствовала, как к горлу подкатывает горький комок тошноты. Она никогда прежде не видела, чтобы человека резали столь методично, безжалостно, с хирургической точностью рассчитывая каждый удар. Ни один порез не пришелся на жизненно важные артерии или вены, ни один удар ножом не повредил внутренних органов. Тот, кто сделал это — не хотел убивать его. Он хотел заставить его замолчать. Теперь магистр мог лишь скулить от боли, но не творить заклинания.— Это ты должен просить прощения… — раздался чей-то до боли знакомый голос из темноты, но сколько бы Шен ни вглядывалась в полумрак, она видела лишь пляшущие на стенах тени. — У нее.— Я-а-а-а… — простонал господин, скользя ладонями на мокром от крови полу и безуспешно пытаясь подняться. — Прош-шу… про… прош-ше… ния, — наконец выдавил он, отплевываясь от розовой пены, покрывшей порезанные губы. Чья-то невесомая тень, которую можно было увидеть лишь краем глаза, скользнула сбоку от человека, и к его горлу прижалась острая сталь. Зазубренное лезвие странно изогнутого кинжала с рукоятью в виде головы дракона не дрогнуло ни на один миг.— Посмотри ей в глаза, — голос был хрипловатым, как будто его обладатель слишком давно не произносил слов. Из темноты позади скорчившегося на полу магистра проступили ярко-голубые глаза, и магесса тихо вскрикнула, прижав уже освободившиеся от магического плена руки ко рту. Она не могла оторвать взгляда, как бы ни хотела просто отвернуться и не смотреть, как бы ни кричало все внутри нее, что это неправильно, чудовищно, жестоко. Но она не могла.Магистр с трудом разлепил свой единственный глаз и попытался сфокусироваться на лице косситки. Наконец поймав взгляд Шен, магистр попытался выдавить что-то своими изуродованными губами, превратившимися в подобие пасти гротескного чудовища, но не смог. Из уголка его рта толчками выплескивалась кровь, и он просто хрипел и булькал, окончательно утратив всякое сходство с человеком. А чистые, как небо, и такие же холодные голубые глаза пристально глядели на Шен. Наконец она сделала вдох полной грудью, посмотрела на еще живого, но искалеченного господина, и кивнула.В ту же секунду лезвие кинжала разрезало шею человека так, что его голова запрокинулась назад, он нелепо взмахнул руками и рухнул в натекшую лужу собственной алой крови, в последний раз дернулся и затих. Он был мертв. Он наконец был по-настоящему мертв, но смеяться Шен уже не хотелось. Ее сердце сковало ужасом, но одновременно она ощутила покой, будто наконец нашла то, что искала так давно. Магесса приподнялась и протянула руки во тьму, словно пытаясь обнять ее, слиться с ней, и улыбнулась дрожащими губами. Она точно знала, что теперь все будет хорошо, и хотя душу ее сжимали цепкие и острые когти страха, она чувствовала, что освобождается. Ей не хотелось смотреть на магистра, лежащего на полу окровавленным черным куском мяса. Это было необходимо ей, необходимо, как воздух, но никто не понимал… никто, кроме него. Косситка сползла с постели, чувствуя странную легкость во всем теле, и сделала шаг вперед, ступив босыми ногами в остывающую багровую жидкость, которая сейчас, казалось, заливает весь пол от стены до стены. Но ей было плевать. Она не ощущала ни холода, ни боли, ни усталости. Шен как будто очнулась после долгой, тяжелой болезни, что чуть не убила ее.— Коул… — прошептала она, и в ту же секунду все закончилось. Не было больше голубых сияющих глаз, не было кинжала, не было теней. Комната ее была абсолютно пуста. Руки магессы повисли плетьми, и она, несколько секунд тупо глядя в пустоту перед собой, словно ждала чего-то. Ждала, может быть, что проснется, все это окажется только сном, очередным кошмаром, но она не просыпалась. И уже не отпускала имени, которое с таким трудом пришло в ее память. Коул. Коул. Коул… Встряхнув головой и не потрудившись даже вытереть высохшие дорожки слез с лица, Шен, скользя и спотыкаясь, рванулась к двери. Слетев со ступенек, косситка — в одной ночной сорочке, растрепанная, заплаканная, с синяками на запястьях и шее, босая — выбежала из таверны с игривым названием ?Серебряное копыто? в мерзлую полночь. Когда она оседлала свою лошадь, уже начал накрапывать дождь. Темные улицы, где уже давно не горели фонари, заглушили отчаянный стук копыт по мостовой и скрыли фигуру одинокой всадницы от чужих глаз.Но до сих пор говорят, что ту ночь в таверне ни один житель Деланжа никогда не забудет.***— Коул?..Здесь его нет, твердил холодный и расчетливый голос внутри Шен, но она упорно отметала его. Мелкий дождь накрапывал уже несколько часов, и она промокла до нитки, но не сдавалась, хотя и сама не понимала, зачем ищет его среди темных переулков затихшего ночного городка. Лошадь ее медленно брела по неуклюже сложенной мостовой, спотыкаясь и сонно мотая головой. Поводья косситка давно отпустила — она и сама не знала, куда ей ехать. Все равно эти поиски были бессмысленными. Она видела, на что способно это существо, и если Коул не хотел, чтобы его нашли — она его не найдет. Никогда. Ни сегодня, ни спустя годы. Сердце болезненно сжималось, и Шен не могла понять, почему она чувствует себя такой потерянной, как будто от ее тела отрубили часть. Она ощущала пустоту. Эта пустота была внутри нее.Свернув в узкий переулок, магесса спрыгнула с лошади и огляделась. Здесь почти ничего не было видно — лишь тусклый лунный свет освещал высокие уродливые стены прижавшихся друг к другу домов, как будто они тоже дрожали от холода в эту осеннюю ночь. Косситка уже не обращала внимания на дождь, и ее белые волосы, превратившиеся в сосульки, неприятно холодили плечи. Она уже не вспоминала о том, что ее должен был забрать из таверны Варрик — она вообще уже забыла о гноме и о том, зачем приехала в город. Сейчас все это казалось таким неважным. Она пришла сюда потому, что должна была встретиться лицом к лицу со своими кошмарами. Только вот Шен никак не могла предугадать, что это будет столь мучительно. Магистр теперь внушал ей страх не более чем камень у дороги, покрытый мхом и наполовину утонувший в песке. Такой же холодный, мертвый, лишенный души. Он перестал быть человеком уже очень давно — еще до встречи с маленькой косситской девчушкой, которую ожидала незавидная судьба. Иногда магесса думала, что ей суждено никогда не найти своего места в этом мире. Ни среди своего народа, ни среди какого-либо другого.Может быть, ей тоже лучше всего было бы стать лишь бесплотной тенью, существующей где-нибудь на границе между мирами, позабытой живыми и мертвыми. Может быть, тогда она наконец перестала бы чувствовать себя пустой. Прислонившись спиной к каменной кладке, она опустила голову и уставилась в землю. И чего она ожидала? Сейчас ей казалось, что Коул — это просто созданная ее воспаленным разумом личность, придуманная фантазия, существующая лишь в ее сознании, чтобы она не чувствовала себя слишком одинокой. Не было никакого Коула, не было никого, кто смог бы понять… И всех этих людей убила Шен. Убила с помощью магии крови, которую столь тщательно скрывала. Но сила — это то, что не может вечно прятаться за возведенными стенами, сила требовала выхода, и она этот выход нашла. Превратила Шен в сумасшедшую убийцу…Ее губы задрожали, но проливать слезы косситка уже не могла — она выбилась из сил, замерзла, устала, ее трясло от пережитого ужаса, но возвращаться домой в крепость казалось мыслью столь же крамольной, как и возвращение в таверну. Она сама навлекла на себя гнев богов. Она сама виновата во всем, что с нею произошло. И теперь расплачивается… магистр был прав, он всегда был прав, а она его не слушала. Но, как ни странно, Шен уже не сожалела о его смерти. Так было нужно, чтобы она сама смогла идти дальше. Без этого столкновения она бы просто сгнила изнутри и превратилась в бездумную марионетку жестокого и эгоистичного человека. Но крохотная, почти незаметная надежда, которая жгла сердце магессы, никак не хотела умирать.— Коул… — наконец прошептала она почти неслышно, но она была уверена: он слушает. — Если ты сейчас здесь, то знай — я жалею о том, что сказала там, в тоннелях. Я не думаю, что ты… — она запнулась и встряхнула волосами, словно не могла найти подходящих слов. — Нет. Не так. Я не знаю, кто ты или что ты такое. И мне все равно. Будь ты демон или дух, призрак или человек, забытый бог или просто заблудившаяся душа… — Ее горло сдавило, и она попыталась сглотнуть вставший в нем комок. — Ты нужен мне. Пожалуйста, не уходи. Не бросай меня одну…Ответом ей была тишина. Да Шен и не ожидала ответа. Это была ее последняя попытка доказать самой себе, что она не сошла с ума, что тот парень, которого она видела в Церкви и который так запал ей в душу — был реален. Что ж, похоже, она больше не может выполнять обязанности Инквизитора. Сумасшедшие не должны руководить людьми и вести их в бой. Все, что она теперь может, это обречь их на смерть. Закрыв лицо руками, косситка порывисто вздохнула и медленно осела на землю. Пусть так… Пусть. Она останется здесь, а поутру стражники найдут ее окоченевшее тело. Больше нет смысла бороться, ведь магесса даже не может отличить реальность от иллюзий. Магистр добился своего: она больше не хотела жить.— Не надо… — сначала ей показалось, что этот голос звучит прямо у нее в голове. Очередной голос, один из многих, которые всегда сопровождают безумцев. Замолчи, замолчи! Хватит терзать мою душу, отпусти меня, взмолилась она, сжавшись в комок. Эту фразу она уже слышала. Точно так же началось ее безумие, в тот самый момент, когда вошла в Церковь. Но голос продолжал: — Не грусти, пожалуйста…Чья-то рука осторожно тронула ее за плечо, покрывшееся тонкой пленкой холодной дождевой воды. Эта ладонь казалась теплой по сравнению с ее ледяной кожей, и Шен вздрогнула, резко подняв голову. Прямо перед ней, опустившись на колени, сидел тот самый парень. Она сразу узнала его — светлые растрепанные волосы, такие же мокрые, как и у нее, спутанные и постоянно падающие на глаза; потрепанная одежда, которая никак не могла защитить от порывистого ветра в такую погоду; неуверенная попытка улыбнуться и теплые, немного напуганные глаза. Они совсем не были похожи на те два горящих голубых огонька, в которых не было ни малейшего намека на человечность, они не были похожи на глаза чудовища, которые Шен видела в комнате таверны. Это не мог быть тот монстр, разрезавший магистра, словно оленью тушу. И все же это был он. Коул.— Ты вернулся?.. — спросила косситка, сама осознавая, каким глупым прозвучал этот вопрос. Вот же он, живой, дрожащий, мокрый, похожий на воробья. Настоящий. И как только она могла сомневаться в его реальности? Абсурд. — Ты… ты убил…— Я поступил плохо, — на лице парня отчетливо проступило беспокойство, и от медленно отшатнулся. — Ты сердишься на меня… Из-за этого ты такая грустная? Шен беззвучно рассмеялась. Он выглядел таким невинным, словно дитя, которое случайно разбило любимую мамину вазу, и теперь не знает, как попросить прощения за свой проступок. Какое же он чудовище? Косситка покачала головой, как бы говоря — нет, не сержусь, и осторожно протянула руку, словно желая коснуться его лица. Она помнила, как в прошлый раз он отшатнулся от ее руки, как от ядовитой змеи, как в ужасе раскрылись его глаза. Наверное, ему часто причиняли боль люди. Поэтому он не хотел, чтобы его видели. Но теперь что-то в нем — в них обоих — изменилось до неузнаваемости, пустота исчезала, и неизменными оставались лишь их внешние оболочки. Что-то обрывалось безвозвратно, рушилось в бездну, как старый, прогнивший дом, наполненный горькими воспоминаниями. И что-то начиналось. То, чему пока она не могла дать названия, но знала: ее путь еще не закончен. Теперь — нет.— Шен, — вдруг произнесла косситка после долгого молчания. — Ты можешь звать меня Шен.— Хорошо… Шен, — послушно повторить парень, и магесса не могла не улыбнуться. Он так старался, так отчаянно старался быть человеком, что напомнил ей саму себя.— Тебя очень долго не было, — произнесла косситка, ладонью смахивая с лица капли дождя. Или она снова плачет? Странно, но ей трудно было сказать. Она никогда прежде не ощущала ничего подобного. Ей хотелось кричать от этого нового чувства, поселившегося в душе, кричать, танцевать, кружится в ночной тишине. Она была… счастлива? Наверное. Магесса раньше никогда не знала, что это такое.— О чем ты? — он криво улыбнулся, пытаясь скопировать выражение лица косситки. — Я все время был здесь.— Ты весь дрожишь, — сказала Шен, но парень только пожал плечами. Он был привычен к холоду одиночества. Но ей так хотелось показать ему, что теперь он больше не будет один, не будет проводить долгие часы, дни и месяцы во тьме, что есть в этом мире одно-единственное существо, которое хотело помочь ему. Протянув руки, она взяла молодого человека за плечи и быстро притянула к себе. Он даже не попытался сопротивляться — должно быть, от удивления, но он замер, как кролик под взглядом удава. Шен чувствовала, как напряглись его мышцы под тонкой кожаной курткой, как его сердце на несколько секунд забилось быстро, испуганно, словно пойманная птица. Закрыв глаза, косситка ожидала, что он исчезнет, просыплется песком сквозь пальцы, унесется с ночным ветром — но этого не произошло. Худые плечи все еще подрагивали под ее ладонями, и были более реальны, чем все последние два месяца ее жизни. Он не отстранился, не исчез, не выразил ни единым словом, ни единым жестом своего недовольства.А когда тонкие холодные пальцы, едва заметно дрожа, впились в испещренную спину косситки, едва прикрытую промокшей насквозь тканью ночной сорочки, когда худые, но сильные руки притянули ее к себе — она тихонько вздохнула. И улыбнулась. Обняв Коула, прижав к себе и осторожно гладя его мокрые волосы, ей хотелось только одного: чтобы никто, никогда, ни в это мире, ни в другом — не смог бы причинить ему боль.Когда ночная тьма рассеялась над городом, и из-за горизонта вышло тусклое, далекое осеннее солнце, дождь наконец прекратился, и Коул все еще был здесь. С ней. Он не исчез — и почему-то Шен была уверена, что он уже не исчезнет...