Глава 4. (1/2)

Голова гудела. Тело ощущалось ватным, подрагивало от ужасной слабости, которая накатила на него, как только он пришел в себя. Казалось, стоило ему вспомнить, как перекладывать руки и ноги и встать, и его тут же повело бы резко в сторону на ослабевших, растренированных конечностях, лишив чувства равновесия, будто он долгие месяцы провел в космосе и отвык от гравитации. Следующее, что он почувствовал, были невообразимый жар и тяжесть, что придавливала его к кровати (он думал, что лежит все-таки на кровати, а не на полу в туалете, хотя бы это ему может быть позволено, ладно?..) и после некоторого раздумья показалась толстым, грузным одеялом.

Ван Ибо очень хотелось разочарованно взвыть и попросить кого-нибудь убрать с него жуткое одеяло, что не давало дышать (кто вообще додумался так укутать его в начале ноября, когда их город все еще заливало ясное солнце?). Он попытался сделать пару осторожных вдохов-выдохов, чтобы восстановить дыхание и успокоить бешено стучащее после пробуждения сердце, но понял, что что-то мешает. Тогда-то до него и дошло, что основное неудобство заключалось в боли, которая пронзала его, стоило сделать одно неловкое движение.

Лицо… Его бедное лицо так болело, что хотелось просто снять его и надеть новое, словно маску (на самом деле было бы здорово, на взгляд Ибо, это лишило бы его многих проблем). Он чувствовал себя так, словно по нему проехалась многотонная фура, а потом, коряво развернувшись, еще и придавила его своим весом, и наверняка выглядел ничуть не лучше. Глаза открывать не хотелось: в них будто песок насыпали. Он сильно зажмурился, чтобы прогнать это ощущение, но тяжелые веки никак не желали разомкнуться и хотя бы дать ему посмотреть, где он находится.

Единственное, что он мог в таком состоянии, — слушать. Он различал тихие мерные шаги, которые то отдалялись, то приближались. Приближаясь, они затихали у его кровати. Слышался глубокий вздох, в котором ему чудилась какая-то беспомощность. А, может, эта была его беспомощность — он сам не знал… Может, у него мозги уже набекрень, — конечно, его ведь так побили! — вот и слышится всякое… И видится тоже. Гэгэ в туалете универа ему точно привиделся: откуда ему там взяться? Он уже много лет живет в Германии. Эта мысль всегда заставляла его чувствовать себя самым настоящим неудачником, поэтому он был даже рад, когда она прервалась благодаря заигравшей мелодии входящего звонка на чьем-то телефоне. Мелодия закончилась так же неожиданно и быстро, как и началась, а в следующий момент Ибо, тихо сходя с ума, слушал родной приглушенный голос:

— Да… Нет, еще в больнице… Ох, по-твоему, я знаю? Доктор попросил сказать контакты родственников, но ты думаешь, кто-нибудь дозвонился до его матери? Она даже трубку не подняла… — Тяжелый вздох. — Мне разрешили остаться в виде исключения и… О, боги, этот парень меня в могилу сведет. Ну, это где видано? Наконец-то заявился, и в первый же день его избили так, что он отключился. Я уже боюсь оставлять его одного: мне сюрпризов хватило на полгода вперед… А если сбежит? Мне его потом как вылавливать?.. Нет… Конечно, нет, о чем ты вообще? Ему нужно пройти лечение. Я его сюда еле живого притащил, и он до сих пор без сознания… Наверное… Я не знаю?.. Его осматривали, но он же не мог ничего сказать… Надеюсь, что хоть ноги и руки целы, а то он так вскрикнул, когда оперся на руку, что я сам чуть сознание не потерял… Я сначала подумал, что ему вообще ребра переломали, боялся, что легкие задело: кровь ртом пошла. Бедный мальчик…

Голос, в котором отчетливо слышалась усталость, — такой знакомый и одновременно чужой, и далекий — затих, и Ван Ибо попытался незаметно выдохнуть. Голова, казалось, скоро взорвется от мыслей и вопросов, нахлынувших на него, словно водой окатили. Он не был уверен в том, что хотел открыть глаза и удостовериться в том, о чем отчаянно вопил его мозг. Возможно, все его чувства игрались с ним прямо сейчас, а поверь он им и открой глаза, — мигом разочаруется в реальности. Ведь этого не могло быть. Это было просто смешно! До слез! До мучительно сжимающегося в разочаровании сердца смешно! Гэ, его опора и надежды, не здесь. Если он когда-нибудь и вернется в Китай, то точно не ради Ибо. Ибо с горем пополам привык к мысли, что ему не позволено видеть этого человека. Было проще думать, что он какое-то недосягаемое божество, сокрытое от взора простых смертных, и Ибо был слишком грязным, слишком порочным, чтобы прикоснуться к нему, а уж само его божество без всяких сомнений не захочет дотронуться до него по своему желанию.

Он едва ли не вздрогнул, когда на его лоб легла рука. Опустилась так неожиданно мягко, что, не решив он притвориться спящим, глаза непременно бы в удивлении распахнулись. Кожа была прохладной, а Ибо было так жарко под тяжелым одеялом, которым его укрыли, что он, сам того не осознавая, чуть повел головой, ластясь к чужой руке. Вдруг человек отдернул ладонь, и парень почти готов был расплакаться.

Еще сильнее ему захотелось плакать, когда чужая рука снова коснулась его лба. Пальцы зачесали наверх его челку, погладили по голове, и Ибо почувствовал себя котом. Тем котом, которого он вчера заметил на какой-то детской площадке. Худющий — одни кости торчат, — он подошел к рассевшемуся на асфальте, скрестив ноги, Ван Ибо и потерся головой о его рваные джинсы, умоляюще заглядывая в глаза. Голодному Ибо, вгрызшемуся в купленную на углу баоцзы, даже стыдно стало, поэтому поужинали они вместе с котом, после чего тот благосклонно позволил ему гладить себя. Никуда не сбегал, мурча, ставил передние лапы на его колено и терся о руку; припадал к земле, сощурив желтые глаза, и вдруг переворачивался на спину, выпячивая пузо. Ибо хмыкал, чесал кота за ухом, разглаживал грязную шерсть на животе, втайне завидуя расслабленному мурлыканью животного. Теперь он, кажется, понял, каково это, когда тебя ласково гладят. Приятно. Он бы сам с удовольствием замурлыкал, если бы умел. Он совсем расслабился, поэтому, когда человек снова подал голос, убрав руку с его головы, еле сдержался, чтобы не вскочить и не вернуть его руку на место.

— В любом случае, мне потом придется отчитываться за него в университете и писать объяснительную. Завтра еще инспектор заявится. Я подожду, когда Ибо проснется, а потом приеду. Просто забери Янь-Янь и отвези ее домой, ладно? Ужин в холодильнике, разогреете и поешьте. Я позвонил воспитательнице и предупредил, что ты приедешь. Мгм. Да, хорошо. Спасибо. Пока.

Ван Ибо, вслушиваясь в слова и изо всех сил пытаясь понять, уловить еще хоть что-то знакомое, в напряжении сглотнул и закашлялся.

— Ван Ибо! — На этот раз он отчетливо расслышал в голосе волнение, поэтому бездумно приоткрыл глаза, поздно спохватившись, что вообще-то хотел лежать и притворяться бессознательным. — Ибо, как ты?

Молодой, красивый мужчина склонился над ним, снова провел ладонью по лбу, отодвигая с глаз непослушные пряди прожженных краской волос, и Ван Ибо на пару мгновений завис. Возможно, это были далеко не пару мгновений, потому что Сяо Чжань, перепугавшись, потянулся к кнопке у кровати Ибо, чтобы вызвать медсестру. Ибо, сам не зная, что делает, перехватил его руку, игнорируя тянущую боль в конечности. И снова завис. На его лице растерянность сменялась недоверием, он то бледнел, то краснел, а потом и вовсе стиснул зубы до скрежета, вперив в Сяо Чжаня пронзительный взгляд.

— Ты… — Прохрипел парень.

— …Мне нужно сообщить, что ты очнулся. — Медленно произнес мужчина, осторожно отводя руку от кнопки, но не пытаясь вырвать ее из хватки Ибо. — Тебя должны осмотреть, понимаешь?

Ибо захлопал глазами, мол, понял.

— Не бойся, я ничего тебе не сделаю (ох, знал бы он, как Ибо хотелось рассмеяться и сказать: «Как ты можешь что-то мне сделать? Очень мило с твоей стороны, но я более чем уверен, что ты и муху не обидишь»). Просто вызову медсестру, ладно?

Мужчина говорил мягко, и у парня создалось впечатление, что он будто бы пытался лаской приручить дикое животное. Все его движения были плавными, хорошо обдуманными, словно он не желал спугнуть зверя, который мог сбежать, а то и вовсе накинуться на него в любую секунду. Он не отрывал взгляда от Ибо точно так же, как и сам Ван Ибо смотрел на него в упор.

— Ох, я забыл представиться.

Ибо нахмурился, и в его взгляде застыло недоумение.

«Да уж обойдусь как-нибудь, — нервно подумалось ему, — ты же…».

Лицо мужчины украсила кроткая улыбка, и внимание Ибо привлекла милая родинка под губой. И если до этого он еще сомневался в реальности происходящего, то, увидев до боли знакомую родинку, окончательно убедился в том, что крыша у него не поехала. Дурацкое сердце забилось с новой силой, кровь прилила к лицу, и он отвел взгляд, смутившись своей реакции. Ну, не мог он на него смотреть: слишком красивый. Ослепительный. Яркий и вместе с этим такой теплый, что можно растаять под одним его взглядом; уютный: Ибо сразу подумалось о залитой утренним солнцем комнате, белых простынях, синих чашках дымящегося кофе, розовом свитере крупной вязки и мягких кошачьих лапках.

В голове была каша: это лицо сводило его с ума. Ибо казалось, что он проваливается куда-то, и живущие внутри него растерянность и непонимание, делящие место со скромным смущением, обидой и злостью, после недолгой борьбы уступают место сжигающему все на своем пути опустошению.

— Меня зовут Сяо Чжань. Я твой преподаватель академической живописи в этом году.

Вот тут Ибо, забыв о неловкости, вытаращился на него так, что сам Сяо Чжань почувствовал себя неудобно и, кашлянув, все-таки аккуратно разомкнул пальцы на своем запястье и нажал на кнопку вызова медперсонала.

Ван Ибо даже не помнил, что с ним делали. Врач и медсестра обступили его с двух сторон, а он пытался выцепить взглядом Сяо Чжаня, который скрылся за спиной врача. У него спрашивали о чем-то, а парень лишь шипел и морщился каждый раз, когда касались его левой руки или носа, и на секунду отвлекался от разглядывания мужчины, чтобы смерить уничтожающим взглядом того, кто сделал больно. Ему вкололи обезболивающее, снова промыли и обработали раны, сделали перевязку, наложили компресс на многострадальный нос и заставили откинуться на высокие подушки.

Медсестра все еще порхала вокруг него, успокаивающе улыбаясь его хмурому взгляду, который Ибо задерживал на ней, если она перекрывала ему обзор на разговаривающего с врачом Сяо Чжаня. Он хотел было возмутиться: мужчины говорили слишком тихо, стоя в сторонке. Ибо фыркнул. Имел он, в конце концов, право знать, что с ним собираются делать, или не имел? Он был уже достаточно взрослым, чтобы участвовать в разговоре (он совсем не думал о том, что пять минут назад отказывался выдавить из себя хоть слово, чтобы облегчить процесс осмотра: сейчас говорил Сяо Чжань, и ему тоже хотелось), но те двое совершенно не обращали на него внимание, а медсестра начала сюсюкаться с ним, словно ему не двадцать лет, а пять. Он, казалось, каждой клеточкой тела ощущал, как внутри него уровень раздражения с каждой секундой поднимался все выше и выше.

— В любом случае, сегодня пусть останется. С утра сдаст общеклинические анализы, а сейчас, по возможности, все остальное. — Все, что он услышал, когда врач уже стоял у выхода из палаты. — Ху Синь, проводи господина Сяо и нашего пациента на рентген. Посмотрим, что у мальчика с руками и ребрами. Пусть и пазухи носа сделают заодно.

Сяо Чжань хотел что-то сказать, но доктор добавил:

— После снимка просто подойдете к травматологу — медсестра все покажет — и он скажет, что нужно делать. Раз вы говорите, что ему было больно опираться, — перестрахуемся. Ничего серьезного быть не должно, не переживайте.

— Да, конечно. — Сяо Чжань натянуто улыбнулся и кивнул, обняв себя руками и съежившись, будто ему было холодно. — Спасибо.

— Вам спасибо, что тратите время. — Хмыкнул доктор. — Честно говоря, мало я повидал таких ответственных преподавателей. Было дело, дочка моя в школе перелом лучевой кости заработала — уж не знаю, что они на той физкультуре делали, — так даже в лазарет не сразу отправили… Ну, да не о том речь. — Мужчина перевел взгляд на лежащего Ван Ибо, все это время вслушивавшегося в их разговор, потом снова взглянул на Сяо Чжаня с неловким выражением на лице. — Мы попробовали еще раз дозвониться до родственников, чтобы они взяли все заботы по лечению на себя, но…

— Я понял. — Сяо Чжань покачал головой. — Неважно. Просто скажите, что нужно сделать, я оплачу все услуги.

— Что? — Ван Ибо впервые подал голос, вскочив с подушек и сбросив с носа компресс.

Повязка мешала, и он хотел уже было сдернуть и ее, но медсестра Ху зашикала на него и велела снова откинуться на спину. Сяо Чжань повернулся к парню, вопросительно вскинув брови.

— Не надо ничего оплачивать за меня. — Прогнусавил Ибо, снова нахмурившись, когда компресс приложили на место. — Я верну деньги за осмотр, но даже не думай…те платить за меня еще что-то.

— Я у тебя пока что не спрашивал, что мне делать. Лежи и выздоравливай, а со всем остальным я как-нибудь сам разберусь.

— Не нужно мне дальше лечиться. — Упрямо стоял на своем Ибо. — Прямо сейчас могу уйти. Я в норме.

— Несколько часов назад ты потерял сознание у меня на руках, истекая кровью. — Сяо Чжань скептически склонил голову набок. — И тебе сломали нос, если ты не заметил. Так что помолчи и позволь мне помочь тебе сейчас.

— Но!..