Глава 3. (1/2)
— По-моему, сейчас тебе стоит как раз-таки побыть настойчивым. — Произнес Хайкуань, не особо заинтересованным взглядом скользя по месячному отчету, который несколько минут назад положила на его стол секретарь.
Честно говоря, он терпеть не мог бумажную волокиту, связанную с деятельностью своей фирмы, поэтому госпоже Лян частенько приходилось заставлять его сидеть и перечитывать составленные документы (она фыркала каждый раз, когда он говорил ей: «Я верю вам на слово, моя дорогая, и нашим делопроизводителям тоже верю — они, в конце концов, под вашим руководством, — может, оставим это все и пойдем обедать? Я соскучился по вашим пельменям»). Поэтому, когда на его столе вместо желанного обеда появляются увесистые папки с скрупулезно отсортированными приказами, актами, контрактами, подшитыми делами и прочим, которые ему нужно прочесть, одобрить, поставить подпись, шлепнуть личную печать и еще бог знает что сделать, прежде чем, наконец, передать в архив, Хайкуаню хочется ныть. И позвонить Сяо Чжаню. Да, он знает, что, возможно, будет мешать ему работать, но иначе он не может перенести вычитку этого безобразия, в котором пару сотен страниц. Он ведь уже видел все эти бумажки, зачем ему снова сидеть над ними?! И его мало волнует тот факт, что, будучи адвокатом, он по долгу службы обязан заниматься разного рода документами. «Это другое!», — упрямо возражает он, когда госпожа Лян снова ворчит.
Собственно, конец октября принес ему очередную порцию ненавистных бумажек, поэтому он и позвонил Сяо Чжаню в надежде, что тот милостиво согласится выслушать его плач и скрасит время, проведенное за бесполезной, на его скромный взгляд, работой. Слово за слово (у Сяо Чжаня, к счастью, как раз был обеденный перерыв), они добрались до темы, которая была интересна Хайкуаню и удручала Сяо Чжаня. То есть женщины. И не просто женщины, а одна, очень даже конкретная.
— Ты же сам предложил ей продолжить знакомство, так чего теперь ломаешься?
— Я не ломаюсь. — Огрызнулся Сяо Чжань. Очень нервный сегодня Сяо Чжань.
Хайкуань оторвался от документа, который держал в руках, и уставился в стену, думая, почему друг может быть в не самом лучшем своем расположении духа. Он что, действительно достал его разговорами о Саре? Но Сяо Чжань ведь сам как-то с горем пополам признался в том, что она ему нравится. Ну, не то чтобы нравится… «Сносно» в устах Сяо Чжаня с некоторых пор считалось комплиментом для женщины. Он вовсе не страдал мизогинией (у него все-таки была дочь — прекрасная особа женского пола, и он любил ее больше жизни и был готов на все ради ее счастья): к женщинам относился уважительно, всегда был вежлив и учтив. Однако не любил, когда те посягают на его личное пространство. После развода Сяо Чжань и близко не подпускал к себе женщин, намекающих ему на отношения. Причина была проста: памятуя о том, какой была его молодая супруга, он невольно переносил все ее качества на других и до дрожи боялся, что женщины причинят боль его дочери.
Конечно, Сяо Янь ничего не помнила, потому что была слишком мала. Когда ее мать, хлопнув дверью, оставила Сяо Чжаня одного с младенцем на руках, Чжань даже не пытался возражать. Хайкуань осмелился бы сказать, что он был рад, что эта девушка больше никогда не появится в их с Сяо Янь жизни.
…Он любил ее. Очень долго. Отчаянно. Чисто и искренне. Страстно и нежно. Она предала его, даже не задумываясь. Он бросил ей в ноги все, что имел, а она в ответ, словно капризная маленькая девочка, злясь, растоптала все ей отданное. Уничтожила. Разбила в пух и прах. Сломала его, а чинить не взялась.
Сяо Чжань держался гордо: он все-таки мужчина. Но про отношения и думать забыл. Хайкуань точно не знал, но думал, что ночами тот не спал не только из-за плача маленькой дочки, но еще и из страха вернуться к тому, что было, пройти через весь кошмар, которым стала его жизнь, заново. Чудом было уже то, что он кое-как приспособился не считать Мэн Цзы И и Сюань Лу за врагов и без опасения мог оставить дочь с ними (потому что в самом начале казалось, что все, в женщинах он видел только разочарование). Но опять же: как только появлялась женщина, которая начинала флиртовать с ним, Сяо Чжань в момент забывал про джентльменство, и его холодное выражение лица отпугивало очередную кандидатку на место супруги и матери.
И вот так вовремя появилась Сара! Когда она позвонила Хайкуаню, сообщая о том, что решила окончательно перебраться в Китай (после университета она вернулась на родину, в Данию), в его голове щелкнуло: такая непохожая на бывшую супругу Сяо Чжаня, ненавязчивая, умная и спокойная Сара, которая ни за что не будет визжать при виде красивого мужчины, не станет вешаться ему на шею и, ко всему прочему, сможет позаботиться о ребенке (у Сары было два младших брата и сестренка), — вот, кто устроил бы Сяо Чжаня.
Цзы И, когда он поделился с ней наполеоновскими планами, закатила глаза и пихнула его в бок, пробормотав, что он дождется, когда Сяо Чжань просто не пустит его на порог собственного дома и запретит общаться с Сяо Янь. Риск, конечно, был, но в итоге он ведь свел их вместе! Ладно, пусть они не встречались, но Сяо Чжань хотя бы разговаривал с Сарой время от времени и однажды даже пригласил на ужин. Так что теперь-то не так? Почему Сяо Чжань снова противится?
Он задал ему этот вопрос, и друг фыркнул.
— Я серьезно, Сяо Чжань. Что с тобой происходит?
— Нормально все.
— Я твое «нормально» отлично знаю. Что случилось? Вы с Сарой поссорились?
— При чем здесь Сара вообще?! — Сяо Чжань повысил голос, но, видно, вспомнив, что он находится в учебном заведении, извинился перед кем-то и уже спокойно продолжил: — Мне кажется, она нравится тебе. Заладил: Сара и Сара, Сара то, Сара се. Может, сам пригласишь ее на свидание и перестанешь пудрить мне мозги? С каких пор моя жизнь должна вертеться вокруг Сары?
— Тогда что с тобой? — Проигнорировав все вопросы, спросил Хайкуань, закидывая папку с документами на стол и вставая. Хватит с него на сегодня отчетов.
Сяо Чжань на вопрос не ответил. Мрачное молчание длилось больше минуты, и Хайкуань фоном слышал гомон студентов. Наверное, друг стоял в коридоре.
— Эй?
Послышался тяжелый вздох, за которым снова последовало молчание. Хайкуань ждал, пока Сяо Чжань, наконец, не заговорил. Голос его звучал убито.
— Я… Я не знаю, что мне делать с Ван Ибо! Я только что встретил его куратора, и он сказал, что в ректорат направили на рассмотрение запрос о его отчислении.
— Боги, Сяо Чжань, ты до сих пор не успокоился? Сдался тебе этот пацан… — Хайкуань раздраженно оттянул галстук и покачал головой, когда с другой стороны послышалось упрямое цыканье. Точно такое же он получал в ответ каждый раз, когда говорил ему не вмешиваться: Сяо Чжань уже второй месяц тяжко вздыхал после пар в группе этого Ибо, неуверенно отмечая его в табеле посещаемости. — Он даже не в твоей группе.
— Я его преподаватель.
— Ты его даже не видел никогда!
— Вот именно! Хайкуань, так же нельзя! Им всем наплевать, где он и что с ним. С его отцом никакой связи, матери плевать, где его носит, — нет, ну только вдумайся! — она даже не знает, где ее собственный сын. Ей плевать! А вдруг он болен? Может быть, у него серьезные проблемы? Или…
— Не перебарщивай… — Пробормотал он, не слишком веря тому, что произносит его голос.
Но Сяо Чжань его, кажется, понимать не хотел. Он не находил себе места после того, как узнал о том, что парня действительно могут отчислить. В последнее время он только и слышал в университете, — что от преподавателей, что от студентов, — как парня клянут на все лады, но не мог понять, чем он заслужил такое отношение. Из-за прогулов? Они хотя бы выяснили, на самом ли деле он прогуливает? Нет! Плохо учился? Сяо Чжань заглянул в прошлогодний табель с оценками: у него блестящие знания, все экзамены сданы на высший балл.
Недавно мужчина виделся с господином И, который ушел из университета в июне, — в прошлом году он преподавал у Ван Ибо живопись. Когда Сяо Чжань рассказывал ему про студентов, чтобы потешить память старика, обмолвился о «негоднике Ван Ибо», который по непонятной причине напрочь игнорирует все его занятия вот уже второй месяц. Что он услышал в ответ от уважаемого преподавателя? Господин И горестно вздохнул и сказал, что мальчик губит свой талант, и преподаватели и студенты ему в этом активно помогают!
— Ты представляешь? У него ведь, оказывается, море завистников… И ладно эти мелкие паршивцы, — их еще воспитывать и воспитывать, но преподаватели! Было бы кому завидовать — они насели на ребенка! Это взрослые люди? Я даже пойму, если он прогуливает, потому что ему противно находиться в этом гадюшнике (его же, наверное, просто затравили!). Мне же совесть не позволит оставить все так…
Лю Хайкуань слушал гневную тираду и понимал, что Сяо Чжань в общем-то прав. И одновременно с этим не прав. Нет, ну действительно: какое ему, Сяо Чжаню, дело, где носит этого студента? Мельком в голове пронеслась с укором следующая мысль: возможно, именно потому, что никому нет до него дела и никто по-настоящему о нем не беспокоится, Ван Ибо и не ходит на занятия. Хайкуань знал, что больше открытой ненависти Сяо Чжань терпеть не мог показное игнорирование на почве черной зависти, злые проказы исподтишка и тихое, мелочное перешептывание за спиной, — то, с чем самому Сяо Чжаню пришлось столкнуться еще в школе, и точно то же самое сейчас ему приходилось наблюдать в университете, будучи преподавателем.
Проблема была в том, что теперь завидовали не Сяо Чжаню, соответственно, ему не нужно было ни о чем волноваться. Он мог продолжать жить своей жизнью, как и все остальные преподаватели. Ну, подумаешь, отчислят из университета очередного студента! За дело ведь отчислят: какими бы не были обстоятельства, на занятиях парень действительно не присутствовал, оправдательный документ предоставлен не был, а, значит, устав учебного заведения он нарушил.
Хайкуань не верил в то, что основная масса преподавателей убивается по такому поводу. Наверняка забывают о своих учениках сразу же после работы — кому надо думать о ней двадцать четыре часа в сутки? По крайней мере, если бы этим занимался Хайкуань, его бы еще пару лет назад вежливо попросили подлечиться в специализированной больничке.
Но Сяо Чжань всегда очень тяжело переживал проблемы учащихся. Еще работая в школе, он привык заботиться о своих подопечных, потому что дети постоянно липли к нему (невольно начинаешь чувствовать ответственность за собственный авторитет). И скорее всего сейчас его не волновало то, что в университете студентам вовсе не требовалась постоянная опека, — считайте это частью его натуры; Хайкуань относился к этой черте Сяо Чжаня скептически, ведь создавалось впечатление, что он жить не сможет, если не взвалит на себя подобные хлопоты. Возможно, в этом он видел выход своим собственным чувствам или просто глушил их, подменяя на чувства других людей, нуждавшихся в нем, — Хайкуань не имел понятия, что творилось в его голове в такие моменты. Это было досадно, ведь он даже не мог его нормально поддержать. Как ему помочь? Что он должен сделать? Станет ли Сяо Чжаню легче, если Хайкуань просто согласится с ним? Возможно, в этом и был весь смысл, иначе какой из него друг? Хотя Лю Хайкуань все еще предпочитал словам действия…
Он вздохнул, подняв голову к потолку, и выдавил из себя:
— Ладно. Если хочешь, я попробую его поискать. Есть у меня пара нужных знакомых. Хотя я и не уверен, что из этого что-то выйдет. Если этот твой Ван Ибо нигде не светился, то на результат особо не рассчитывай.
— Боже, да я молюсь, чтобы он нигде не светился. Эти твои базы — сущий кошмар. — Проворчал вмиг подобревший Сяо Чжань.
Ему даже не столько нужна была помощь, сколько заявление о том, что Хайкуань готов ему помочь. Это только укрепило его веру в собственные решения и установки. Сяо Чжань знал, что другу не нравился этот его извечный альтруизм (особенно в ущерб себе самому), однако тот уважал верность выстроенным идеалам.
— Хотя, найдись он по твоим каналам, это избавило бы меня от мыслей о том, где его еще искать, но я все-таки очень надеюсь, что ребенок в твои базы еще не попал. И не попадет в будущем.