ailment (1/1)

Со временем ничто не менялось вдалеке от начинающих вновь цвести земель, которые люди сумели для себя сохранить, которые теперь были готовы оберегать с таким остервенением, что решились на вторую Вавилонскую башню. Эту легенду Цепь слышал очень давно, но теперь в ней находил определенное сходство с происходящим. Не ею ли вдохновлялись первые из Тюремщиков, которые пришли к людям с благостными вестями о прекрасном будущем, возможном общими стараниями?.. Подкрепить одну сказку другой?— какая ирония. Однако палач шутки не любил, да и к идее всеобщего мира и совместной постройки будущего относился все так же скептически. Ему было, о чем сказать по этому поводу. Он мог судить по тем, кто делил с ним клочок земли в паре шагов от уничтоженных навсегда просторов планеты. Он мог раскрыть парочку секретов своих условных товарищей. Но делать этого Цепь не станет: не в его правилах тратить свое время на прояснение рассудков тех, кто не хочет видеть правду. У него есть своя служба. День, когда прибыла на границу с изувеченными землями Взрыв, ничем не отличался от остальных: серая с черным земля, рыже-красное солнце и ветер, несущий запах тлена, всегда тут были. Сопровождающие Цепь солдаты как следует готовились встречать высокую гостью, пока сам Тюремщик ожидал ее далеко не с дружелюбным настроем; Ремень он только вчера вырубил, как и положено, предельной дозой электричества, держащей андроида в своем механическом подобии комы, а Чешуе заранее сказал, что сегодня придется выйти из воды, чтобы повидаться с любительницей ядов. Цепь знал, что полумертвый не любит поверхность, но изобретательнице все равно придется посмотреть на функционирование ее творения, а палач желал вытрясти из нее ответы именно по этому поводу. Высокая Взрыв в лиловом появилась величественно и быстро, как та, кто ценит любую секунду своего драгоценного времени и свою великолепную персону. Несколько деловитых и насквозь лживых улыбок и кивков солдатам, почти дружеское покачивание головой для капитана отряда, чтобы показать, что на мелочи не разменивается?— и чеканная походка в сторону железной коробки, где заперта в своем вечном избавлении Ремень, и стоящего возле нее Цепи. —?Давно не виделись, и столько бы еще не виделись,?— слова быстрые, со спрятанной внутри искрой насмешки. —?Шокер в камере работает? Вежлива, как и всегда. Заботится об окружающих, как может. —?Да. —?Хм. Ты необыкновенно молчалив сегодня, надо же,?— за ее вуалью не особо удается разглядеть эмоции, но в голосе их слышно. Искрящиеся крупицы. Больше в ней просто нет. —?А третий где? —?У него есть имя, которое вы ему дали. —?Понравилась кличка, сочиненная Архитектором? На нее Чешуя, во всяком случае, отзывался, хотя очень вряд ли она ему сколько-то нравилась. А вот гонор горделивой Взрыв начинал действовать на нервы… Еще не время. Чуть позже. —?Вытащи его из воды. Конечно, она не станет марать аккуратную обувь в отвратительной жиже, в которую превращается зараженная река в заводях, да и не пристало хрупкой леди, обожающей побеждать во всем и пользоваться плодами своих побед, искать свой поломанный эксперимент в темной воде и таскать его на себе. Это работа для того, кто всю жизнь по грудь в крови и грязи. Цепь без спешки приблизился к реке, зашел в воду, как и обычно, по щиколотку, и молча обратил взгляд в колеблющиеся волны: он знал, что Чешуя придет, если он его попросит. Несколько молчаливых мгновений?— и под черной водой показались блики ядовитой зелени, приближающиеся со скоростью течения, а после из-под порченой толщи вынырнул и сам полумертвый, глянув сначала на знакомого ему Цепь и только затем?— на стоящую на берегу высокую девушку в лиловом. При виде нее, как успел заметить палач, Чешуя вздрогнул. —?Подними его на ноги,?— Взрыв что-то сосредоточенно и быстро набирала на ручном бластере, даже не удостоив взглядом обоих мужчин перед собой, и в голосе было интереса чуть больше, чем нисколько. Конечно, она ведь всегда получает то, что хочет. Цепь протянул руку Чешуе, не собираясь насильно вытряхивать того из воды; тот медлил, явно не уверенный, и нетерпение пополам с раздраженностью, которые явно проявились в движении головы изобретательницы, его нисколько не подогнали. А трехликий и не собирался торопиться: взглянуть на выходящую из себя выскочку он бы не отказался… в этой глуши было довольно мало развлечений. Долго, однако, наслаждаться видом сдерживаемого нетерпения на грани со злостью не пришлось: Чешуя подал в ответ на жест палача обе руки, а тот одним движением поставил зараженного рядом с собой, не переставая следить за его равновесием?— доставить Взрыв такое удовольствие, как созерцание чьей-то слабости, Цепь не собирался. С блестящего наруча изобретательницы взлетел миниатюрный плоский дрон, сканируя пространство перед собой. Через пару секунд он сфокусировался на Чешуе, что-то считывая со слабым, частым миганием. Взрыв, бесшумно простучав по голографическим клавишам кончиками пальцев, неопределенно хмыкнула и поманила дрона рукой. Датчики на устройстве погасли, и металлическая капля вернулась в наруч хозяйки. —?Отклонений в движениях не было? Палач качнул головой. Взрыв тоже не стала тратить слов и чуть махнула рукой, после снова делая короткую запись. Как только Чешуя понял, что больше от него ничего не требуется, а поддерживающие его руки расслабились, он гибким рывком скрылся под водой, хотя далеко не отплывал?— только поблескивали под волнами зеленые датчики. —?Что у него с разумом? Мыслит, или как Ремень? —?Почему спрашиваешь у меня, а не у него? —?Ну, это ведь ты его тут выхаживаешь. Солдаты сказали, вы с ним спелись… Тут же Взрыв рассмеялась, коротко, поскупившись на чувства, и мгновенно собралась. —?Ты менял капсулы? —?Менял. Там яд. —?Хотел меня удивить? Я знаю, что в них. —?Переделай формулу и убери из нее отраву. —?С какой стати? Или ты проникся симпатией к калеке? А вот теперь можно. Цепь, не отказывая себе в удовольствии, схватил наглую девицу за горло и приподнял над землей. —?Еще слово?— и калекой станешь ты. Взрыв забилась и попыталась дотянуться одной рукой до наручного компьютера, но палач перехватил ее запястье с такой силой, что услышал хруст. —?Пусти, идиот!.. Без яда нельзя, иначе его же организм его убьет в борьбе с болезнью!.. —?Ему было больно, когда я менял капсулы,?— бесстрастный тон и ни единой мысли о том, чтобы отпустить. —?Во время замены… есть время, когда в организм не поступает… состав… он должен постоянно вливаться… быстрее бы работал, уменьшил бы ему боль… Резко разжалась рука, изобретательница пошатнулась на длинных ногах и чуть не упала, захрипела и закашлялась. —?Идиот и мужлан,?— зло выплюнула Взрыв. —?Яд замедляет те процессы, которые борются с его болезнью, и притупляет восприятие, он только благодаря ему и жив. Я не смогу убрать яд, могу только объем капсул увеличить. —?Так сделай. И быстро. —?Ты не много ли возомнил о себе, палач? Забываешься!.. —?Это ты забываешь, кто здесь вооружен. —?Защищаешь понравившуюся игрушку? —?Пошла вон, выскочка. С абсолютно прямой спиной и гордо поднятой головой Взрыв развернулась и чеканной походкой направилась к солдатам, ожидающим вдалеке. Но Цепь понял, что девицу уколол, когда она в ответ на реплику капитана небрежно дернула плечом, не прекращая печать на голографической панели. Увлеклась чем-то больше, чем поддержанием своего безукоризненного имиджа… показательно. К закату все вернулось на круги своя: солдаты снова сбились в группу в центре небольшого лагеря, Цепь на песчаном берегу заканчивал обустройство переданных ему припасов у своей палатки, а успокоившийся Чешуя плескался ближе к середине реки. Звуки колышащейся воды показались почти ритмичными, паузы между ними?— постепенно становящимися больше. Оглянувшись через плечо, палач заметил, как фосфорно-зеленые капсулы исчезли под грязными волнами, затем метнулись в глубине ровно по прямой, вновь показываясь над водой уже намного дальше. Очевидно, ловким Чешуя был изначально, и с каждым днем он развивал силу, помогающую этой ловкостью управлять. Заметив, что Цепь приближается, полумертвый снова надолго нырнул, показавшись почти у грани мелководья: сам двинулся навстречу, а не пришел по зову. После без долгого ожидания подполз по темно-серому песку, подтягиваясь увереннее и лучше, чем в прошлые разы. Еще не покидал воду, как последнее свое преимущество, но в нем явно оставалось все меньше страха перед миром. Именно перед миром, повторил про себя трехликий, садясь рядом с Чешуей, потому что предполагал: в бою за свою жизнь изувеченный выживший все равно сумеет себя защитить, даже сейчас. —?Ты что-нибудь помнишь? —?задал вопрос Цепь, не отводя укрытого маской взгляда. —?До того, как увидел меня? С ответом, на который палач практически не надеялся, Чешуя медлил. Опустил голову, глядя на протянутые собственные предплечья и гарпуны, блестящие диагональным крестом на песке. Сначала динамик его шлема передал хрип, словно долгий выдох, затем с теми же слабыми помехами прозвучало: —?Огонь,?— долгая пауза. —?Много огня. Боль. Бездна. Больше боли. Тяжесть и снова боль. Потом ты. —?И опять боль,?— добавил Цепь почти неслышно. Мда, не густо. Калека даже не помнил, что с ним случилось, но явно помнил знакомые по пробуждению лица, вроде той же Взрыв. —?А сражаться ты можешь? —?Ты можешь. Можешь научить меня. Судя по надрывному звучанию гласных и дрожащему от напряжения голосу, речь давалась Чешуе нелегко. Но порыв в его словах, полная убежденность?— они действовали: Цепь ценил в людях силу воли, даже если в ее основе лежало элементарное упрямство. —?Утром при свете посмотрим,?— ровно ответил палач, скользнув взглядом по искореженному телу. Круглый шлем, сверкая датчиками, покачнулся вперед и вниз вместо слов. Как выяснилось на следующий же день, Чешуя совершенно не был безнадежен. Он самостоятельно разобрался с возможностями своего костюма, прекрасно управляясь и с тяжеловесными бластерами, и со съемными гарпунами, но все это совершал с поддержкой воды. Стоять он мог лишь неровно, специфически выгнувшись, и равновесие сохранял больше с помощью движений, чем фиксированной неподвижности. Ему хватало скорости и порыва наносить удары, но сила и усилие, в них вложенные, еще были слишком малы. Цепь никогда никого не учил, но Чешуя и не требовал учить в прямом смысле, объясняя и показывая. Он просил практики, просил ее упорно, заваливаясь снова и снова в воду, но после поднимаясь, чтобы продолжить. Палач криво улыбался под рогатой маской: ему определенно нравились эти настойчивость и отчаянность. Они провели в тренировках полдня, если не больше, и после трехликий опустился на пепельный песок с тяжким, но довольным выдохом. Он еще ни разу не ударил в полную силу, но Чешуя заставлял поднапрячься, чтобы противостоять его гибкости и быстрым выпадам, и это полузабытое ощущение сражения приятно будоражило кровь. Прикрыв глаза, палач в какой-то момент смутно ощутил сквозь доспех, что к его плечу притронулся металлический гарпун. Осторожно, почти боязливо прошелся по руке и снова исчез. Глянув на Чешую, лежащего рядом, в чуть более глубокой воде, Цепь понял: тот продолжал учиться, только теперь не ударам, а обычному взаимодействию, которое тоже переломалось вместе с его телом. День за днем тренируясь, будущие Тюремщики, сами не вполне это понимая, грубыми ударами шлифовали свое умение, ради которого еще существовали на этом свете. …Как-то раз, после затянувшейся борьбы, они снова отдыхали на темном песке. Это почти превратилось в привычку, вполне приятную обоим: знать, что ты не один, даже на краю света, отверженный и ненормальный, безмерно ценно. Чешуя, уже твердо владеющий руками, притронулся к локтю палача. —?Ты знаешь, кто сделал это со мной,?— без вопроса прохрипел динамик. —?Конечно. Добродетельное лицемерное дурачье. —?Нет. Раньше. Вместе с валами огня. Ах, это… Цепь кивнул, но не спешил ничего говорить или делать. Странно, может, но искалеченный разумом до сих пор не мог вспомнить, что вообще с ним было. Он все свое прошлое описывал в коротких понятиях или абстрактных предложениях, так что даже с учетом того, что они начали время от времени разговаривать, яснее особо не становилось. —?На планету напал захватчик. Всего один, но потрепал Землю, как ядерная война. Пока его пытались остановить, многие полегли, ты тоже чуть не умер. Остальные говорят, что ты был одним из солдат, поэтому попал в горячую точку… —?Солдат,?— эхом повторил зачем-то зараженный, низко опустив голову. —?А он? Тот? —?Скорее всего, тоже солдат. Может и разведчик, но вооружение для этого слишком тяжелое. Некоторое время было совсем тихо, только рваное дыхание калеки создавало шипящие помехи. Цепь ждал, хотел узнать, к чему были все эти вопросы, когда обычно вместо них царило молчание. Смотрел, как круглый, увенчанный капсулами шлем покачнулся, как ловко, без лишней суеты массивные механические ноги слегка поменяли положение, всколыхнув мелкую воду. На гладком бедре, подчеркивая чешуйчатый рисунок, лежала хлипкая черная водоросль. —?А кто ты? О нет, это не провалы в памяти: Чешуя, судя по всему, действительно впервые захотел узнать, с кем жил бок о бок?— они об этом раньше вообще не заговаривали. Цепь хмыкнул и, переложив боевой металлический посох в другую руку, наклонился немного ближе к свету датчиков. —?Палач. И Тюремщик. —?Другое,?— донесся в ответ тихий, искаженный хрип. Другое?.. —?Кто ты? Перебрав все возможные варианты в голове, трехликий сделал несколько выводов, но озвучить решил только один. —?Меня зовут Цепь. В ответ на выжидательное молчание зараженный кивнул, принимая эти слова. Голову он слегка склонил к плечу, глядел так, немного искоса, словно изучал?— даже не видя самих глаз, палач научился ощущать этот взгляд на себе. Впервые в этом поведении было явное любопытство, хотя, быть может, это все лишь казалось из-за вопросов, заданных раньше… В привычной манере Чешуя чуть сполз по песку в воду, там, где еще было дюймов восемь, потом напрягся, резко прогнулся в спине и вскинулся, сумев из лежачего положения встать на колени. Покачнулся, как раздраконенная кобра, а после взмахнул гарпуном?— сначала подумалось, что неловко, но из руки Цепи вдруг с резким звоном вылетел посох. Оружие прокрутилось, начертив черный круг в воздухе, и застыло между двух лязгнувших, скрещенных гарпунов. Палач смотрел без слов, как когда-то полумертвый, слабый калека довольно ловко удержал его оружие и даже вернул, подав. Массивные наконечники посоха и гарпуна медленно и звонко проскрежетали друг о друга, как положено двум встретившимся металлам, и это неживое шипение переплелось с долгим живым выдохом Чешуи, как и всегда слегка хрипящим. Трехликий сжал гладкую рукоять посоха и небрежно улыбнулся под маской, коротко засмеялся. Собственный смех, низкий, глухой, показался чужим, но заставил Чешую опять почти уложить голову на узкое плечо. Обводя глазами углы и отрезки бластеров, заменивших уничтоженные запястья зараженного, и изгибы живых линий его тела, Цепь поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет того дня, когда они смогут сражаться в полную силу. Он хотел почувствовать Чешую по-настоящему.