ptomaine (1/1)

Совершенная тюрьма для неубиваемого существа, которое пришло угрозой из космоса, принося с собой огонь тысячи солнц, требовала времени на свою постройку. И это время все выжившие после страшного удара должны были вытерпеть, ведомые теми, кто решил посвятить свои жизни защите искалеченной планеты. Конечно, у людей были причины подчиняться и верить будущим Тюремщикам?— их идолам, светлым образам и деятельным помощникам. Песнь разливалась заливистыми трелями о прекрасном будущем, о миссии, которую избрали Тюремщики, и о том, как будет прекрасен возрожденный мир. Длань?— народный герой, которого почитали как спасителя. Взрыв и Архитектор вечно соревновались в своей гениальности, и пока первая трудилась над постройками для выживших, которым останется земля, второй направил свои усилия на возведение темницы для опаснейшего врага. Загадочного воина по кличке Острие старались не трогать, хотя за глаза восхищались его стойкостью и непоколебимостью?— ведь та часть мира, где жил он, была уничтожена первой, и больше у него ничего не осталось, лишь вечные тренировки и попытки не потерять себя. К старику Линии тянулись все, ведь он помогал сломленным людям вспоминать дни благоденствия и глотать проповеди Песни, как амброзию. Мелкая Пульс сновала всюду, желая знать как можно больше и успевать везде, где нуждались в хоть какой-то помощи, в наивности своей полагая, что ее мелкие усилия способны изменить что-то в поверженном мире. А что остальные трое из, на самом деле, Десятерых?.. Это была уже совсем другая история. Их старались просто не показывать выжившим людям: настояла Песнь, уверяя, что еще не оправившимся после вторжения будет губительно наблюдать такое. Она, не стесняясь, именно к ним употребила это слово, сверкнув чарующей зеленью глаз. Потому что они трое были той правдой, которая скрывалась за всей суетой по восстановлению разрушенной жизни и постройке узилища, подпирающего небосвод. Он сам, Цепь, заслужил свое место среди Тюремщиков. В мирное время его ненавидели и боялись, он прославился своей жестокостью и умением выламывать не только кости, но и разумы, и в этом ему не было равных?— искусный палач, умеющий пытать живое, чем бы оно ни являлось. И из тройки, олицетворяющей настоящее лицо Десятерых, он в наибольшей степени сохранил разум, хоть и мелькающий иногда, как его маски в бою. Вторая, узница с недавних времен, все чаще теряла контроль. Общими усилиями Архитектор и Линия заключили звереющую девицу без лица в особую клетку, где она не причинила бы вреда другим, и планировали использовать ее в качестве одного из рубежей тюрьмы, считая, что ее несдержанная сущность только поможет. Цепь качал головой, исправно вырубая андроида разрядами тока, чтобы Ремень проводила как можно больше времени в отключке. Он раньше всех начал выполнять свой долг Тюремщика, присматривая за своей будущей коллегой, которая с каждым пробуждением все больше теряла себя. Последним из троих, которым не было места в начинающем вновь распускаться мире людей, был изувеченный зараженный Чешуя. На своих руках Цепь вынес его из проклятых и умирающих земель, которые занимали отныне две трети планеты?— поднял изломанное тело, покрытое ожогами, с превращенной в мертвый пепел земли, предполагая, что держит труп. Однако раньше времени похороненный тихо хрипел, не в силах даже нормально дышать, почему-то не умирая. Цепь хотел его убить и уложить в могилу там, где еще оставалась зеленая трава, но его заметили раньше, чем он осуществил единственное в своей жизни милосердное намерение. Остальные Тюремщики увидели выжившего и с горящими глазами стали говорить о том, как можно было бы его использовать?— ведь каждое последствие нападения на планету они старались превратить теперь в средство ее защиты. Так Чешую выдернули из пальцев смерти окончательно, дали ему механическое подобие тела, превратили в оружие, в опасную игрушку, ожидая только увидеть, как он пробудится и сможет стать одним из Них. Не разделяющий общего энтузиазма Цепь был свидетелем того, как зараженный очнулся. Там были и Взрыв, желавшая глянуть на работу изготовленного ею механического тела, и Песнь, видевшая в полумертвом инструмент для осуществления общего плана, и соплячка-Пульс, и даже отвлекшийся ненадолго Архитектор. Когда возвращенный к жизни сделал свой первый почти настоящий вдох, больше всего пламени Цепь увидел в глазах идейной вдохновительницы всего этого бедлама. Светловолосая прекрасная дева, ангел в глазах выживших, она легкой поступью приблизилась к Чешуе, что дернулся на операционном столе, и заговорила: —?Не бойся,?— от елея в ее словах коробило. —?Мы спасли тебя, и теперь все будет, как должно… В следующий миг слова протянувшей изящную ладонь Песни оборвались коротким, каким-то подчеркнуто-женским вскриком испуга, ведь оживленный не дал себя коснуться. Чешуя рванулся от нее так, что рухнул со стола, еще не в силах управлять собственным телом, и издал звук, напоминающий болезненное рычание. Глядя в отразившие на секунду полную растерянность зеленые глаза девы, Цепь не сдержал смеха?— и смеялся он над тем, как в один момент сменилась ее самонадеянность на недоумение. Спасенный же им в почти животном отчаянии предпринимал попытки подняться, но куда там: Взрыв в своей работе рассчитывала на иную среду для него, подсказанную Архитектором, и бедняга бился выброшенной на берег рыбой в невозможности встать на непригодные для этого ноги, упереться превращенными в гарпуны руками… Цепь в этот миг, кажется, пожалел о том, что сразу не убил его. Все остальные молчали. Никто не желал признать, что они исказили собственную идею и изувечили ни в чем не повинного выжившего окончательно. Подходя к Чешуе, трехликий палач не чувствовал страха, не рвался сразу прикасаться к не сводящему с него глаз за стеклом полумертвому, которого другие обрекли своей заботой на невозможность жизни на суше. Рычание стихло, недочеловек раненым зверем отполз чуть назад, и Цепь не стал настаивать?— лишь подал открытую ладонь, показывая, как животному, свою честность. За спиной он слышал и женское едкое хмыканье, и ждущий неудачи смешок, и горький вздох Архитектора, всегда трусливо прячущего глаза за этой кроличьей маской. Вдруг Чешуя с явной опаской, с трудом, еще неловко приподнял руку, протягивая в сторону спасшего его Тюремщика металлический гарпун, который теперь представляло собой его уничтоженное предплечье. Хвататься за оружие Цепь не стал, обхватив вместо этого рукой сгиб локтя, и помог зараженному подняться, придерживая, ведь ноги того не держали. Глянув на остальных, палач успел заметить, как сбежала Пульс?— девчонка явно не ожидала всего, что увидела. Глаза Песни, сложившей руки на груди, нахмуренной, показались зелеными стекляшками, и от вида ее поджатых губ Цепь хотел усмехнуться снова: она ненавидела, когда другие ее обходили. —?Люди не должны видеть,?— отрезала светлая дева, кинув недовольный взгляд на двух гениальнейших Тюремщиков, создавших этот неудачный проект. —?Разберитесь. Едва договорив, вдохновительница народа тоже ушла. Чешуя, попробовавший двинуться, покачнулся в руках трехликого палача и снова замер. Его рваное, хриплое дыхание отдавалось тихо в ушах Цепи. —?Его нужно доставить в зараженные воды,?— Взрыв, как умеющая ценить свое обожаемое эго, быстро сделала вид, что никаких ошибок не было. —?Болезнь внутри него позволит организму жить там без проблем. И его нужно контролировать, пока не будет готова тюрьма. Конечно же, и теперь на попечении палача-изувера, о котором людям не следует даже слышать, будет двое недолюдей… Как предсказуемо. В любом идеальном мире на самом деле все не так идеально, и это становилось все очевиднее. Камеру со спящей в оковах электрошока Ремень перенесли на границу с уничтоженными землями практически сразу вслед за Цепью, который доставил туда дефектного в обычных условиях Чешую в тот же вечер, когда несчастный начал свою ?новую жизнь?. Опуская искалеченного в мутную воду, палач следил за каждым движением гибкого тела: почувствовав поддержку водоема и возможность спокойно двигаться, Чешуя несколько мгновений держался на поверхности, а потом нырнул с проворством морской змеи, скрываясь в глубине. Взрыв говорила, что он может находиться под водой очень долго благодаря специфическим фильтрам, так что теперь его можно было оставить в покое. Вместе с Цепью сюда, на настоящий край света был послан небольшой отряд воинов, солдат, которые должны были при случае помочь, а также постоянно обеспечивать трехликого и двоих других ресурсами. На земле единственным, кому вовсе не требовались пища, питье и отдых, был Линия, заморозивший себя в своем настоящем, а все другие еще оставались людьми, хоть и измененными… Другим назначением этого форпоста у грани зараженных территорий должно было стать ?очищение?: преступников, которые уже появлялись среди выживших людей, условились присылать сюда, чтобы прерывать их жизни здесь, подальше от идеального мирка, не желая пачкать его кровью. Цепь мог бы с одной попытки угадать, чья это была идея. На рассвете палач видел дремлющего на мелководье Чешую. На костюме уже были видны разводы от речной грязи, несколько обрывков водорослей, почерневших и тонких, как паутина. При этом яркими пятнами выделялись ядовито-зеленые огни и датчики, неестественные настолько, что резали глаза, и длинные острые гарпуны вместо обеих рук, металлические и совершенно мертвые. Цепь редко задумывался о подобных вещах, но ему вдруг стало слабо интересно: Тюремщики, сотворившие из зараженного это, вообще понимали, что именно делают? Они помнили, что у живого есть рассудок, чувства, что он будет думать о произошедшем с ним, сделает свои выводы? Скорее всего, в нем видели только оружие, такое же безумное, как и убаюканная почти смертельной дозой электричества Ремень. …Через пару дней прислали первых из будущей череды преступников?— в том, что они не будут последними, Цепь не сомневался. Солдаты посмотреть на казнь не остались: они были далеко не в восторге от соседства с мастером пыток, так что даже свое временное жилище расположили как можно дальше, контактируя с ним только при необходимости. Зато наблюдал за палачом из-за стекла шлема молчаливый Чешуя, не скрываясь, выбравшись на кромку воды, и наличие зрителя придало первой из множества казней какую-то особую нотку. На посланных на расправу преступниках Цепь элементарно отвел душу, слушая с усмешкой крики и глядя на так давно забытые им потоки крови. Притом сначала палач убил только одного из осужденных, невольно глянув на свидетеля своей работы?— недочеловек в обрамлении неонового зеленого смотрел как будто с любопытством, выжидая чего-то. Хотелось бы взглянуть в его глаза, которых, вполне возможно, уже даже не осталось. Три трупа, побывавших в его жаждущих привычной работы руках, Цепь решил выкинуть в реку: ее течение уходило вглубь мертвых земель, где уже никому такие ?подарки? не навредят. Сбросив первого, трехликий заметил, что Чешуя метнулся в воду, подплывая ближе. Второе тело изувеченный проводил взглядом, судя по движению головы. За третьим кинулся следом. На поверхности мутной и грязной воды несколько раз всколыхнулись резкие волны от движений на глубине, а потом Чешуя спокойно вынырнул, окруженный бликами от огней костюма. Значит, возможности позабавиться с обреченными ?игрушками? его тоже привлекали… Цепь не сдержал кривой улыбки за маской: в следующий раз хотя бы одного преступника следует оставить живым. …За две недели пребывания в этих всеми забытых местах палач привык и освоился в полной мере. Несколько раз снова доставляли осужденных на казнь, и наметившаяся регулярность этих поставок все больше напоминала работу. Избавляя мир от преступников и наблюдая за двумя из Десятерых, самыми нестабильными, Цепь начинал получать привычное искаженное удовольствие. Одновременно в условиях скуки он издалека изучал зараженного, который, скорее всего, тоже мало развлечений нашел в мертвых водах, отплатив трехликому тем же. Чешуя до сих пор молчал, хотя иногда динамик передавал хрипы, сходные с вымученным тяжелым дыханием, и почти все время, проводимое на поверхности, смотрел на палача. Каждую казнь полумертвый ждал с нетерпением, и почему-то это стало для Цепи немного… символичным. Ведь теперь он в своей жестокости был не один, сопровождаемый взглядом из-за мутного стекла. Казалось, что Чешуе интересна жестокость, интересны страдания осужденных, интересны крики и мольбы. Палач хотел бы знать, что именно помнит изувеченный?— быть может, в этих зрелищах он находит внутренний отклик? Цепь заметил, что его молчаливый сосед реагирует на три маски по-разному, и больше всего его притягивал рогатый лик с яростной гримасой. Когда на палаче была эта маска, Чешуя позволял подходить к себе ближе всего, и пару кровавых закатов они проводили почти рядом: лежащий на мелководье зараженный и сидящий в шаге от него трехликий. Общались они только взглядами, угадывая мысли друг друга, но голос Цепи недочеловек узнавал и, что важно, явно понимал смысл, например, его разговоров с приходящими иногда солдатами. А один раз ночью, проснувшись от странного звука, палач стал свидетелем некой ?тренировки? Чешуи, который почти сумел встать в полный рост, пользуясь гарпунами в качестве костылей: своим телом вне воды он до сих пор управлял неумело, неловко, и старался этого не показывать, видимо, обучаясь ночами. Медленно пустели сосуды с флуоресцентной жидкостью, прикрепленные к шлему и поясу зараженного, теряя свечение. Эта смесь, как выболтала гордая собой Взрыв, была комбинацией обезболивающего, питательных веществ, поставляемых в организм вместо еды, и еще пары вещей с непроизносимыми названиями. Впрочем, главным было то, что без этого Чешуя умрет в муках, и изобретательница прислала Цепи небольшой запас таких же крупных ампул, которыми настало время воспользоваться. Прикинув на глаз, что придется заменить уже два почти погасших сосуда, палач взял с собой нужные ампулы, направляясь к грязной реке под сумеречным небом. Заметивший его издалека Чешуя подплыл ближе, настороженно ожидая, очевидно из-за знакомых ему предметов с ядовитым свечением. —?Выскочка сказала, что без этого тебе будет становиться хуже,?— Цепь покачнул в руке одну вытянутую капсулу с жидкостью. —?Нужно заменить пустые. Безусловно поняв суть, искалеченный молча ушел под воду, выныривая максимально близко к берегу, и парой неуверенных движений забрался на серый песок. Металлические наручи со встроенными гарпунами и уникальными бластерами были громоздкими и тяжелыми, как и механизированные ноги, так что вне воды пришибали еще слабого Чешую к земле. Подходя ближе, Цепь оказался в воде по щиколотку, к тому же опустился на одно колено, не замечая неудобств благодаря герметичному и непромокаемому костюму-доспеху. С креплением неоново-зеленых ампул палач разобрался быстро, спокойно заменяя один опустошенный сосуд, а более непригодный небрежно выбросил на берег. Сейчас он мог видеть только спину Чешуи с впадиной хребта посередине, напряженные плечи, металлические вставки, будто впаянные в костюм и, скорее всего, в плоть. Убрав и отбросив вторую опустевшую капсулу, Цепь вдруг заметил, как изувеченный под его руками вздрогнул, тихо прохрипев: —?Больно… Это было первое слово, которое он произнес с момента своего пробуждения. Быстро справившись с закреплением второй крупной ампулы,?— откровенно говоря, дважды не попав в резьбу?— палач вновь почувствовал, что Чешую трясет. Тот покачнулся, не удержавшись на локтях, повалился на бок, словно попытался свернуться в клубок, но вдруг до хруста костей разогнулся в обратную сторону, чудом не задевая ни ?руками?, ни ногами Цепь. Понимая, что нужно что-то сделать, трехликий молча подхватил бьющееся в агонии тело, чтобы отнести в более глубокую воду: в таком состоянии сам зараженный туда просто не доберется. Пока Чешую буквально выламывало изнутри, ладонями и пальцами Цепь ощущал веревки мышц, слышал отчетливый хруст, напоминающий стекло, осознавая, что родные части тела?— шея, плечи, грудина, туловище и бедра?— наиболее подвержены приступу, до сих пор такие по-человечески хрупкие… Мутная вода лизнула колени, и только тогда палач опустил хрипящего полумертвого в легкие волны. Это как будто слегка помогло: яркие судороги утихли, осталась только мелкая дрожь, а из динамика сквозь толщу доносилось что-то странное, будто искаженный помехами скулеж. Отлежавшись с минуту, Чешуя осторожно шевельнулся, гладким боком мазнув по ногам трехликого, на какие-то полшага откатился по дну, чуть приподнял голову, явно глядя выжидающе, словно с вопросом. Цепь заметил на пальцах несколько капель флуоресцентной жидкости, должно быть, из использованной капсулы, растер их и вдохнул запах, тут же морщась и закрывая глаза, перед которыми едва заметно помутнело на миг. —?Эта шваль тебя травит,?— сухо констатировал палач, омывая перчатку в чернеющей воде, бывшей откровенно лучше этой смеси, которой накачивали Чешую. Однако в порывах хвастовства Взрыв ни разу не лгала, значит, яд был одним из тех веществ с непроизносимыми названиями, которые она скомпоновала в формулу. Изобретательница, кстати, как раз собиралась нагрянуть, чтобы проверить оживленного ее руками, так что будет возможность задать ей пару интересных вопросов… Будто полностью отошедший от пережитого, зараженный змеиным движением развернулся, попрощался долгим ?взглядом? и без спешки погрузился на глубину. Как будто показал, что не винит, но хочет побыть один. Цепь в свою очередь вышел на серый берег, глядя, как из трещины в одном зеленом сосуде медленно капала ядовитая жидкость, от которой песок вовсе чернел. С раздражением подняв обе ампулы, трехликий с силой швырнул их одну за другой куда подальше, вниз по течению, где они не будут приносить проблем. Глаза после сами нашли под мутной толщей неоновые блики, в вечерних сумерках отчетливо видимые, заметные, и Цепь задумчиво проводил их взглядом. Впервые в жизни он почувствовал жалость. Жалость к тому, в чьем существовании слово ?жизнь? было залито кровью, а поверх токсичным клеймом насильно выжгли ядовито-зеленое ?боль?.