Глава 27. Разбившиеся надежды (1/1)

Судьба моя, однако, имела странное чувство юмора: путешествие на семьсот лет назад, рабство... Очередное ?свидание? с Талталом не принесло ничего нового – Эль-Тэмур по-прежнему пребывал на посту канцлера Юань, мы с Ынсу так и не разгадали загадку ?небесных врат? (не говоря уже о точной дате их открытия во времени генерала Чхве) – дело по-прежнему стояло на месте, моё освобождение – тоже.Я никогда не была терпеливым человеком: то, что вся наша ?великолепная пятёрка? так и не продвинулась в своих начинаниях, загоняло меня в тупик. Пребывая в вечном ожидании и глубоком раздражении от этого массового бездействия (своего тоже), я только, что на стенку не лезла.?Должен же быть выход!..? – в отчаянии билась я; в голову невольно начинали закрадываться мысли о побеге, который, к слову, мне бы ничего не дал: без Ынсу я не ориентировалась во всех этих заморочках с открытием врат. Денег, чтобы уехать обратно в Корё тоже не было, да и мой паспорт вместе с остальными вещами остался в доме этого Им Чжоюна, что было равносильно его утере и невозможности вылететь из современного Сеула. Обуглившийся мобильник (от скачка во времени и пребывания в воде искру выбил что ли?), с сожалением был выброшен в первый же день. Но это ещё полбеды. Вот потеря денег, обратного билета и удостоверения личности – это настоящее фиаско.Представляю, какой шум подняла бы тётя, позвони я ей из посольства и попроси прислать копии документов по факсу…?Надо было носить рюкзак всегда с собой. Эх!..?Эти не самые радужные мысли, всё же, остудили мой пыл. Мне хотелось и плакать, и смеяться. Я не могла ни уйти в свой мир, ни остаться. Все пути к отступлению были отрезаны!?Да пропади оно всё пропадом: эта ваша Юань, Корё и ты, Талтал, тоже!? – металась я, словно раненый зверь. Так я и провела ещё несколько дней: мучаясь и с трудом собирая все свои силы для борьбы. Я не знала, что вообще буду делать, но одно понимала точно: смириться и окончательно ?осесть? в публичном доме Дайду я не смогу. Мне стало казаться, что если я не сделаю хоть что-то – эти стены и эти люди просто раздавят меня. Воспоминание о недавней издёвке Талтала окончательно подстегнуло мою уверенность: мне здесь не место. Это не мой мир. Не моя история.Но не буду храбриться – такие игры были не для меня. Для этого времени я всё же слишком слаба духом и морально не готова к невзгодам, что всегда очень раздражало суровых и закалённых жителей средневековья.Наверное, прав был Талтал, когда говорил:?…Такое пустоголовое создание будет как баран идти напролом, не задумываясь вообще ни о чём?.Я злилась. Моё самолюбие раз за разом было уязвлено. Но только ли колкими словами Талтала? Насколько бы они не были безжалостными, они были правдивы: надо продумать всё до мелочей и действовать, а не сидеть, ожидая с моря погоды. Однако странно, при всём своём нарочитом цинизме, Талтал всегда помогал мне. Правда потом говорил, что я такая-сякая, совершенно не думаю головой, постоянно влезаю в неприятности и много других неприятных вещей. Особенно были оскорбительны его постоянные намёки на то, что я девица лёгкого поведения, начавшиеся ровно со дня нашего знакомства.В голове так и звучал его тихий, действовавший на меня, словно ушат ледяной воды, голос:?…Я не тот человек, которого можно пронять женскими уловками…??Я всего лишь улыбнулась, а он уже решил, что я ему себя предлагаю!..??Вот бесстыдница. И что только у тебя на уме???…Самовлюблённый идиот! Ты мне ещё ответишь за эти слова!?Я слышала выражение, что поповская ряса делает человека ханжой, но неужели одежды кисэн сразу делали меня шлюхой в его глазах? Интересная логика, если учесть, что благодаря тому же Талталу свою ?обязанность? я так и не выполнила. За это ему, конечно, большое спасибо. Однако после нашей стычки на мосту я не думала, что смогу и дальше оставаться порядочной девушкой. Мне просто не могло вечно так везти.Чунцин, на радостях, что ?позарившийся? на меня Талтал, после ужина великодушно простил мне ?дерзкую выходку? и дал довольно щедрые ?чаевые?, а сынок наместника юньнаньской провинции, после той грандиозной пьянки в честь своего приезда в Дайду, почти ничего не помнил окромя ?молчаливой зеленоглазой гордячки?, и непременно жаждал лицезреть этакое чудо снова, поспешила ?осчастливить? окончанием наказания. На свою недовольную гримасу я получила длинную нотацию, конец которой был примерно такого содержания:?Неблагодарная, за что я тебя только кормлю? Ты даже цены своей не покрыла, только одни убытки!? Так, с лёгкой руки Талтала, я снова стала кисэн.?Спасибо тебе, Талтал, большое! – в этот раз моё ?спасибо? приобретало самый негативный оттенок, сопровождавшийся нестерпимым желанием стукнуть хитросделанного обладателя тёмно-рыжей шевелюры чем-нибудь потяжелее. – Ох, как же тебе повезло, что ты сейчас далеко!?Меня возмущало, что Талтал решил так бросить меня на произвол судьбы. Да, он ничего мне не обещал. Но почему мне было так обидно? Если я ему никто, то зачем спасал меня всё это время? Из жалости? Из-за угрозы разоблачения? Всё-таки к половине моих передряг Талтал тоже имел отношение: если вскроются мои грешки, то, покопавшись глубже, остальные узнают, что он спутался с Соннян и королём. Или же он и правда переживал за меня, и ему не всё равно на то, что меня рано или поздно пустят по рукам?.. Иногда при наших спорах в его взгляде, что-то неуловимо менялось: в холодных чёрных глазах ненадолго вспыхивали искорки. Словно не желая, чтобы я это заметила, Талтал снова становился колким и надменным, а то таинственное мерцание исчезало. Это было очень смешно и странно. Я могла догадываться о мотивах его поведения. Он точно знал причины моего. Но никто из нас не говорил открыто, не желая уступать и боясь признать своё поражение. Как два упрямых ребёнка мы провоцировали друг друга и делали результаты поводом для обоюдных насмешек. И хотя я любила, когда всё предельно ясно, порой, мне даже нравилась эта недосказанность. Можно сделать вид, что ничего и не было вовсе. Ведь как ни сладка была моя догадка, я всё равно старательно гнала её от себя прочь. Это было несложно. Если убеждать себя в том, что я сама себе всё придумала, а теперь пожинаю горькие плоды своих романтических грёз. Плоды моего воображения и моих скрытых желаний. Жизнь вообще любила подбрасывать мне сюрпризы. Правда, не всегда приятные, но зато сбрасывающие с небес на землю.Когда мне было тринадцать, мать вышла замуж второй раз, и мы переехали жить к нему. Этот человек был довольно состоятелен и не так уж плох, но отношения у нас с ним сразу не заладились; даже богатство не сгладило моего впечатления. Очевидно же: ему было не по нраву, что в придачу к маме он получал ещё и подростка с гонором. И эта неприязнь была заметна. Свои дети у него уже давно выросли и жили отдельно: дочь в общежитии, а сын на квартире. Видимо, ему ещё было обидно, что родные кровинушки не баловали своего старика частыми визитами. Поэтому первое время он, на правах отца, пытался проявить участие в моём воспитании. Стоило отдать ему должное, мамой он очень дорожил, поэтому дальше придирок (иногда не по существу) за обеденным столом не заходило, на что я сдержанно указывала, что он, по сути, мне никто. Это было грубо и неправильно, но я считала, что чужой человек просто не может мне указывать. Мама огорчалась, поэтому, скрепя сердце, мы объявили друг другу негласное перемирие, и всё наше общение свелось до сухих приветствий и пожеланий приятного аппетита за обедом. Однако враждебный, напряжённый настрой витал в воздухе и никуда не девался. Нам обоим было тяжело и неуютно, но мы терпели друг друга ради мамы. Поэтому своё нахождение дома я старалась свести к минимуму: когда мать была на работе и не совершала попыток сделать наши отношения более тёплыми и семейными, я свободное от учёбы время проводила с тётей Аней и своим двоюродным братом Ромкой.Казалось, к этому можно было спокойно привыкнуть, но, как известно, стоит мне только подумать, что хуже, чем есть сейчас, точно не будет, случается новая напасть, от которой просто не знаешь куда деться. В мой последний школьный год мама тяжело заболела и практически не вылазила из онкологических больниц; дома я стала появляться ещё реже, ночуя либо с ней, либо у тёти. Лишь бы не чувствовать себя одиноко и не видеть, как отчим бродит по дому, словно тень, нагоняя ещё большую тоску.Мама сгорела быстро как спичка. Когда её не стало, отчим сильно горевал по ней; две недели пил, даже на похороны пьяным приехал.Вообще, события тех зимних месяцев я помню урывками. Они – словно один большой кошмарный сон. Помню, что шёл дождь, что не проронила ни слезы и с каменным лицом смотрела, как гроб опускался всё ниже и ниже…Не выдержав, я посмотрела на серое небо, которое, казалось, плакало вместо меня. Слушала, как о деревянную крышку гроба ударялись горстки земли, бросаемые людьми в могилу. Сжимала в озябших руках мамин медальон, который позже стала носить вместе с нательным крестом. Помню отчаянный чужой вопль и слёзные причитания.Помню, что протрезвев, отчим заявил, чтобы я навсегда убиралась из его дома. Я не была на него в обиде – понимала, что человек обезумел от горя, да и насильно мил не будешь, поэтому ушла тихо и без скандала. Мне было куда. Тогда же, от моего, на тот момент, ?жениха?, служившего в армии, пришло письмо. Смерть матери и предательство любимого стали для меня настоящим ударом.Преисполненный глубочайшими соболезнованиями, он сообщал мне, что нашей свадьбе, которая была лишь в наших дальнейших перспективах на жизнь, вообще не суждено состояться, потому что он полюбил другую девушку. ?…Между нами сразу же проскочила искра – в этом виновата разлука и мужская природа. Ты маленькая ещё и наивная, поэтому не поймёшь меня...? Когда он её только успел найти, в армии-то?.. Хорошо, хоть хватило совести и мужества признаться во всём, а не вешать мне лапшу на уши. Однако от этого не было легче. Мне хватило факта, что человек, который клялся мне в любви и верности, оказался самым настоящим треплом.Это сейчас я думаю: что могло быть серьёзного в шестнадцать-восемнадцать лет? А тогда оправдательное письмо, видимо специально украшенное патетическими оборотами, с расчётом на понимание и на женскую, склонную к излишней лирике, натуру привело меня, и так бывшую на взводе из-за маминой смерти, в состояние бешенства. Как так-то, а? Я ждала его, а он меня нет. Зачем надо было обещать то, чего не сможешь выполнить? Я правда самоуверенна и слишком наивна – убедила себя, что из этих отношений, когда я сама-то ещё школу не закончила, могло выйти что-то путное и серьёзное – та ещё максималистка. И это по нашим-то раздолбайским временам, когда данное слово ничего не стоит.Я помню, как весенние каникулы я провела в больнице. У меня случилось нервное истощение, которое отразилось и на моей успеваемости. Выводили меня из этого состояния радикальными методами. Я получила пощёчину от тёти и слова Ромы о том, что мои родители бы не гордились такой слабовольной бестолочью. До этого на меня руку никогда никто не поднимал. Мне сделали внушение, что если я не соберусь и дальше буду себя изъедать, то попросту не получу аттестат. Звучало оно, конечно, пафосно, но действенно.Сейчас тётка просто качала головой, вспоминая обо всём этом и радуясь, что я, слава богу, одумалась, и всё обошлось без печальных последствий. Брат, спустя время, обходя опасную тему, начал снова подшучивать надо мной. Оба сходились во мнении, что с такой впечатлительностью и стремлением делать назло мне в жизни придётся туго…Однако моя первая детская влюблённость была давно пережита. Я оправилась после смерти матери, выучилась. Старая рана, не без труда, но зажила и почти не оставила следов. Я даже пробовала заводить новые отношения, но они так и не заходили дальше поцелуев: я всегда исчезала, не объясняя причин и с некой долей злорадства наблюдая, как недоумённые и обманутые в своих ожиданиях ухажёры пытаются понять, в чём дело…Стоило ли мне снова ввязываться во всё это? Признаваться себе в том, что моя душа не очерствела, как бы мне самой хотелось? Признаваться, что я ни черта с тех пор не изменилась и всё ещё ждала сказки с хорошим концом? Признаваться в том, что Ынсу всё-таки оказалась права, и ловить её сочувственные взгляды?.. Какой позор! И какое безумство. Настоящее, бессмысленное безумство. Сердце моё не было спокойно. Я ненавидела тешить себя пустыми надеждами, однако тогда время от времени я цеплялась за них как за спасительную соломинку…Итак, что мы все имели на тот момент? Ынсу лечила всё никак не выздоравливавшую хозяйку. Заниматься письмами и расчётами ей было откровенно некогда. Мне даже стало жаль докторшу больше, чем себя. Для меня всё только начиналось, а её жизнь уже изрядно потрепала и продолжала в том же духе. Хоть и не всегда получалось, но Ынсу старалась не давать воли своей слабости и всегда поддерживала меня и Соннян, пока я билась с внутренними противоречиями, а Нян со своим опальным королём, который отторгал помощь и, в общем-то, не спешил вызволять свою любимую.Конечно, я понимала, что он стремился получить обратно трон Корё и навести в стране порядок, а Соннян слишком заигралась с местью семье канцлера и императору, но сколько ещё нам пришлось бы ждать? Эта история и так надолго затянулась, и была вероятность, что для всех она плохо закончится. Смутную тревогу наводило и то, что венценосный возлюбленный Нян перестал появляться в публичном доме.?Это он на Соннян так обиделся после скандала, что ли? – размышляла я. – Или всё, прошла любовь – завяли помидоры?.. Ну что за мужики, а? Одни – мажоры охамевшие, экзотику им подавай. Другие – как что, так сразу в кусты, а третьи строят из себя обиженок. Ничем не лучше наших, из двадцать первого века, только пафоса больше. Ры-ы-ыцари, тоже мне!..?В общем-то, и женская половина недозаговорщиков была не намного лучше. Ситуация с самого начала была безнадёжна, и всё, что получалось у нашей троицы по-настоящему хорошо – погрязать в своих утопических мечтах о счастливой и безмятежной жизни, ибо старания хоть что-нибудь изменить и разгрести творившийся кошмар оборачивались полным провалом. Да и разве это были старания? Так – потуги жалкие. Говорильня одна. Сейчас вспоминаю – смешно становится. Наверное, так это и выглядело в глазах мужчин: смешно и нелепо. Что смогут сделать три слабые женщины, находясь в положении рабынь? Правильно, ничего. И если уж Ван Ю запретил Соннян заниматься самодеятельностью, то чего говорить о Талтале, который меня за скудный умишко просто в грош не ставил. Я, конечно, себя не считала себя таким уж тактиком и стратегом, но и унижать себя тоже не позволила бы.В одном из наших разговоров, ведущихся в перерыв у служанок, Ынсу, смеясь над нашей манерой общения, посоветовала про себя считать до десяти.– И терпеть всё, что он мне говорит? Ха! – возмущалась я.– Зато нервную систему сбережёшь. Она у тебя и так нестабильная.– Имея дело со всякими мерзавцами, поневоле истеричкой станешь, – обиженно проговорила я, не опасаясь быть услышанной. Да, я ещё помнила о шпионаже, но фраза звучала двусмысленно. Все уже знали, что сынок наместника, чьи мазохистские наклонности начали удивлять всех, даже меня, снова придёт в дом развлечений. Я могла говорить именно о нём. Ах, да! Ещё одной личностью, страстно желавшей моего общества был Талтал. Но кому вообще в голову могло прийти, что один из посетителей, которого я при Чунцин за малым не послала на три весёлых буквы, сообщник короля Ван Ю и мой таинственный спаситель – это одно и то же лицо? Всё-таки и от наших громких ссор бывала польза.Однако повода для гордости собой не было. Мне почему-то стало казаться, что шпион сдавал нас с потрохами не только помощнице хозяйки, но и Ло Бёнсу. Неспроста же я давеча видела его в публичном доме. Хорошо хоть хватило ума спрятаться и не выдать себя.Ынсу называла это паранойей и излишней мнительностью. Однако я помню, как озадаченно вытянулось лицо Талтала, стоило мне только упомянуть об этом. Видимо у них с Байаном и королём тоже произошла утечка информации, раз он был так зол на мои вполне уже привычные выкрутасы. Соннян не спешила пресекать слежку, а выдерживала время, чтобы не спугнуть всю эту кантору раньше времени, придумывая какие-то обманные манёвры.