Глава 19. Зло всегда возвращается (1/1)

10 ноября 1340 год.Здоровье, к сожалению, у меня всегда было слабеньким и изнеженным – почти неделю уже я болею от постоянных дум и переживаний. Ынсу ухаживает за мной, отпаивая лекарствами и рассказывая занимательные истории. Когда мне стало получше, она начала выводить меня на улицу, несмотря на протесты. Чхве Ён не отставал от нас ни на шаг. Очень уж он не хотел расставаться со своей возлюбленной. Несмотря на то, что они с Ынсу хорошо приняли меня у себя, и я полюбила серьёзного генерала как старшего брата, мне было неловко и даже стыдно перед ними. Я всё время вела себя тихо, как мышь, чтобы не обременять их ещё больше.После очередной прогулки я снова взялась за свой дневник. Совсем про него забыла. Конечно, уже можно было давно передать свою мысль о том, чего категорически нельзя делать в Корё, а не возвращаться снова и снова к одному и тому же. Лучше всего было бы составить список – это, по крайней мере, сэкономило бы бумагу. Но постоянно ныть и жаловаться о своей несчастной судьбе окружающим – имею ли я на это право? Проблема не в том, что я скучала по дому и по тёте. Даже не в том, что мы ?пожонглировали? историей, и теперь я мучаюсь, что всё не так – этого уже не изменить. Проблема испытывать постоянное чувство вины, обиды и беспомощности…Три дня назад, среди своих вещей, в сундуке я нашла письмо. Едва я взглянула на конверт, в глазах потемнело, а сердце забилось чаще. Почерк был знаком, хоть я и плохо умела читать по-китайски. ?Я ведь помню, его там не было!? – подумала я, неосознанно разглаживая письмо.Придя в себя, я была тут же охвачена злостью. Наверняка Ынсу, хитрая лиса, положила его, когда я спала. Это точно она сообщила Талталу, где меня искать. Я же просила её этого не делать! Скомкав письмо, даже не прочитав, я бросила его на комод, стоящий у стены. До сих пор оно валялось там и заставляло меня мучиться желанием прочесть его. Я была почти на грани. Возможно, прочитай его, я изменила бы своё решение. Но проснувшись вчера утром, я снова взглянула на комод и не обнаружила проклятое письмо.Ынсу вела себя так, будто знать не знает ни о каком письме. А у меня сердце тоскливо сжималось всякий раз, когда я смотрела на комод. Сегодня Ынсу застала меня врасплох. Она зашла радостная, как будто хотела поделиться чем-то. Увидев, что я сижу на полу и беззвучно плачу, она присела рядом и, изменившись в лице, принялась ругать меня.– Тебе не надоело ещё? Разве можно так издеваться над собой? – Где моё письмо? – спросила я.– Сожгла, – ответила Ынсу. – Я ведь не слепая, вижу, как ты мучаешься.– Что же ты наделала! – воскликнула я и закрыла лицо руками.– Опять тебе не так! – всплеснула руками докторша. – Могу я хоть узнать, что произошло? Что заставило тебя вернуться в Корё? Хотя, ты мне не расскажешь – молчишь, как рыба. Вот что, мне это уже надоело, поэтому я умываю руки.Ынсу окончательно на меня разозлилась и ушла готовить отвар для жены торговца. Бедняжка уже давно мучается болями в желудке.Оставшись опять одна, я горько усмехнулась. Ынсу сожгла письмо, и я не узнаю, о чём ты мне писал. Видишь, Талтал, нас разводит сама судьба. Нам не стоило начинать эту игру и дурить друг другу головы…***Середина осени 1339 год.Нужно смотреть правде в глаза. Выбраться из борделя не представлялось возможным. Бойцы, призванные следить за порядком, пресекали и любую возможность побега. Но наша троица не теряла надежду.Пока всех новоприбывших учили пению и танцам, давали кров и еду – всё было тихо и мирно. Но такая щедрость была неспроста, и мы это понимали. И действительно — при желании гость мог потребовать с гецзи ?высшего ранга? нечто большее, чем развлечение беседой или игрой на музыкальных инструментах. А хозяйка просто не хотела лишаться такого шикарного заработка, от того и лила мёд в уши, чтобы мы не противились обучению. Не сделала бы она нас служанками (обычно, это старухи и те, кто совсем лицом не вышел) или ещё кем-нибудь, потому, что на утончённых куртизанках можно гораздо больше заработать. Обидно было, что Соннян даже не могла передать весточку Ван Ю и сообщить о нашей беде.Что же касается самих занятий, то талантом я была явно обделена, в отличие от моих подруг. Пение было похоже на крик умирающей чайки, а движения были лишены всякого изящества и грации. Дама О часто выговаривала меня:– Ты кол, что ли, проглотила? Повторяю ещё раз: движения должны быть мягкими и плавными. Не торопись! Но её старания были напрасны – мой стан не сгибался ?словно молодая ветвь?. Больше всего меня нервировал танец с веером. Мало того, что я в самих движениях путалась, так если его не уроню, то обязательно забуду раскрыть в нужное время.Но было и то, что мне нравилось – игра на пипе*. Ах, этот звук! Словно журчание ручейка. Этот забавный инструмент, своей формой похожий на половинку огроменной груши, звучал, и я постепенно забывала обо всём на свете, словно погружаясь в глубокий сон.Когда занятия заканчивались, я убегала во двор, в то крыло, где жила прислуга. Там рос полюбившийся мне большой вяз. Стройное красивое дерево, на ветках которого я сидела либо до тех пор, пока не замерзала и не слезала оттуда сама, либо пока меня не сгоняла старая кухарка Чу. – Опять ты. Чего ты здесь сидишь? – ворчала она. – Тебе заняться больше нечем?Солнце уходило за горизонт и, словно отдавая свои последние силы, разбрасывало по небу розовые всполохи. Казалось, что вместе с ним умирала моя надежда. Тогда я не могла подавить разочарованный вздох и возвращалась к себе, не обращая внимания на брюзжание старухи. Утром я просыпалась, стараясь сделать вид, словно не помню, что чувствовала вчера. Но когда наступала вечерняя заря, я вновь и вновь возвращалась к излюбленному месту и смотрела на небо, словно ждала чего-то.Так и прошла моя осень в Юань.Ынсу и Соннян замечали моё странное поведение и не лезли с расспросами. Но я видела их заговорщеские взгляды, которые позже ударили по моему самолюбию.В один из таких вечеров я попросила погулять Ынсу вместе со мной, дабы выяснить, что к чему. Мы молча уходили в даль от сада, проходя мост и беседку. Подойдя к моему вязу, Ынсу не вытерпела и спросила:– Что у тебя опять случилось?– Это я у тебя должна спросить. О чём вы говорили с Соннян, что переглядывались весь вечер? Чего я не знаю?Вот зачем меня дёрнуло это спросить? Я и так знала, что Ынсу могла мне ответить. – Моя бедная Ючжин, – сказала она. – Вижу твоё несчастное лицо и понимаю, что была права. Ты и в самом деле влюблена в Талтала.Я, задыхаясь от ярости, принялась трясти её.– Что?.. Что ты сказала?! Я?.. В это жалкое каменное изваяние? С какой стати?Ынсу отбивалась и, смеясь, пыталась вырываться.– Пусти меня… Увидит кто-нибудь… Ну что ты делаешь?..– Скажи, что ты пошутила! Скажи!– Сумасшедшая! Я-то тут при чём?Я резко отпустила её и убежала к себе. Слёзы так и текли ручьём из моих глаз. Оказавшись в своей комнате, я с разбегу прыгнула на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, заревела в голос. Я испытывала отвращение к своим мыслям и чувствам. У меня в голове не укладывалось, как можно так вести себя только из-за того, что меня пожалели.Я не заметила, как вошла Ынсу. Она присела на краешек кровати и начала гладить меня по голове.– Да он же бревно бесчувственное! – воскликнула я, вскочив. – Как его такого можно любить?Ынсу добродушно улыбнулась.– Видимо, можно. Ты же любишь?– Я его ненавижу!Всю ночь Ынсу не отходила от меня, успокаивая. Только под утро я заснула, и она ушла к себе. Мне было страшно показываться днём на занятиях. Зная то, какая Ынсу болтливая, я подумала, что она наверняка расскажет Соннян подробности минувшей ночи.Я ещё помнила свою шутку над её любовью к королю и не хотела, чтобы так подшутили и надо мной.?Зло всегда возвращается?, – думала я.Мне кажется, мысли действительно материальны – одним вечером Ынсу ворвалась в мою комнату и схватила за руку. Вид у неё был крайне взволнованный. – У меня для тебя есть новость, – сказала она, – сегодня в бордель приходил Талтал.