два. (1/1)

Дейв не мудак. Если быть точнее, то он даже не посылал Эми на хуй. Он любил Эми больше жизни. Хотя это даже не звучит, учитывая, что все сознательное существование он свою жизнь ненавидел. Но все же. Он правда любил Эмми. А когда ты любишь, ты из самых светлых эгоистичных желаний не хочешь, чтобы этот человек умирал. Так что практически он просто спас Эми. А технически послал нахер. Он просто не нашел верных и более правильных слов. На самом деле, он устал искать верные слова. Дейв так адски устал, что ему выть хотелось, и он не мог нести на себе ответственность за Эми и вздрагивать каждый раз, когда видел человека-тень. А в голове висело воспоминание того дня, когда он оказался в топливном баке самолета. Если хотите ещё немного практических штук, то вот: Дейв не выдержал страха за Эми. Не мог выдерживать. Поэтому он принял единственное верное решение: заставить её ненавидеть его. Тогда хотя бы от неё отстанут. О большем Дейв просить и не мог. Пускай хоть сделают из него конфетти. Ему все равно, пока это не касалось Эми. Поэтому он отпустил её, и после этого ощутил только мерзкий горчащий привкус, как будто одна из тварей прополза к нему в пищевод через нос. Глаза щипало. Все из-за эфемерной твари, которая забралась в его нос. В тот же вечер Джон сказал ему, что он мудак, что он нихрена не умеет ценить. Они долго спорили о моральной стороне вопроса, пока Дейв не выкрикнул: ?откуда тебе, блять, знать хоть что-то о страхе потерять близких людей, у тебя же никого нет, тебе на всех насрать, ты ничего не понимаешь, Джон?. И Джон резко замолчал. Понимаете, когда Джон молчит?— это дурной знак. Отвратительный. Мерзкий. Он просто молчит и смотрит на тебя нечитаемым взглядом. А ты стоишь и глядишься в его глаза, как в зеркало. В такие моменту Девиду казалось, что это не он существо с другой планеты. Это Джон иной. У людей такого взгляда быть не может. А потом Джон ушел. Ничего не сказал, даже не забрал недопитое пиво. Просто ушел, не хлопнув дверью. Казалось, что даже паркет под ним не проскрипел. Настолько пугающая тишина сопровождала всё это. Дейв остался один. И сначала он даже выдохнул с облегчением, а потом ощутил острый приступ паники. Вот, сидел он один в своём доме, в такой звенящей тишине, что у него болела голова. Эми не было. Осознанно не было. Он сам пришел к этому. И Джона не было. У Дейва что-то засвербило в глотке, и он допил пиво Джона. Не помогло. Тогда он решил, что ляжет спать. Заснуть он так и не смог. Полночи он пытался оправдать себя за свой поступок к Эми. Потом он осознал, что разговаривал сам собой в темноте. Он замолк. Другие полночи он мотал в своей голове одну и ту же мысль: даже после того, как он отпустил Эми, ему было что терять. У него по-прежнему был Джон. И его тупые шутки. И ужасная харизма. И очки его тупые были, которые без диоптрий, от которых пользы?— с хер, но Джон с умным видом заявлял, что в них девушки чуть более сговорчивы, что коэффициент повышается примерно на два целых пять десятых. Дейв спросил, что за показатели. Джон поправил очки, почесал затылок и сказал, что сам это только что выдумал. Он отпустил Эми, но не свою человечность. И когда эта мысль окончательно обосновалась в его уставшем мозгу, когда она въелась своими клешнями в его грудную клетку, он подскочил на кровати и испуганно уставился в потолок. Тишина продолжала выедать в его черепной коробке дыру размером с Аргентину. Дейв встал, оделся и приполз к Джону. Было семь утра, и он даже не ждал, что ему откроют. Но Джон открыл ему. Стоял в проеме двери с растрепанными волосами, засосами на шее и тремя прерывистыми царапинами на плече. А Дейв стоял, сбито дышал, оперевшись руками о колени?— до него только сейчас дошло, что он бежал по лестнице. Он бежал. К Джону.

—?Дейв, ты ебнулся? Семь утра. Джон почесал шею. А Дейв осознал ещё одну вещь: он просто испугался, что Джон тоже может уйти. Как Эми. В смысле… навсегда. —?Просто… эээ… плохое предчувствие. Извини. Наверное, меня задела наша ссора. —?Ты прибежал, чтобы сказать мне, что я не прав? Я тебя ударю, если это так. Дейв выпрямился, поправляя волосы. Он ведь действительно испугался, что Джон тоже уйдет. И Дейв останется совсем один. Абсолютно. Без людей, кто бы верил во всю эту чушь, кто смог бы ему помочь, если коснется. Тех, кто был бы по-настоящему рядом. Дейв понял ещё одну вещь: он действительно мудак. Самый настоящий последний мудак. Самый превосходный мудак во всем Неназванном. Он бы выиграл какую-нибудь награду самого крутого мудака, если бы проводились всякие конкурсы для мудаков. Но конкурсов не было. Был Дейв и его мудачество. Поэтому он сказал: —?Слушай, я сказал лишнего. Прости. Джон вздернул бровь и почесал небритый подбородок. —?Я чего начал это,?— сказал внезапно Джон, посмотрев на потолок и шире открыв дверь, пропуская Дейва вперед. Он застопорился, не желая встречаться с ночной пассией Джона, но тот больно цапнул его за плечо, насильно впихивая:?— Я просто подумал, что однажды ты захочешь выкинуть меня. Абсолютно так же, аргументируя это все благими намерениями. Но, знаешь, за ночь я остыл. Я просто подумал, что в таком случае я выкину тебя из окна. И либо ты умрешь, либо останешься инвалидом. И тебе придется быть зависимым. Так что… Джон звучал по-маниакальному пугающе. Он сказал только что: ?я сломаю тебе ноги, если это будет означать, что ты не сможешь от меня уйти?. Дейв подметил, что не было никаких женских туфель. Ничего не было. Слов Джона он, кстати, не испугался. Они даже не показались ему пугающими. Потому что под утро до Дейва дошло, что он вновь испытывал настоящий страх от мысли, что Джон уйдет. Абсолютно такой же, что он испытывал от мысли, что Эми не уйдет и её достанут. Джон достал из холодильника пиво. И всё снова стало нормальным.