Миньшо (1/1)
Он равнодушным взглядом смотрит на то, как чужие руки скользят по его телу, накидывая сильно пахнущую хлоркой рубашку, от запаха которой колет где-то в ноздрях, и рука как-то сама непроизвольно тянется к носу.Равнодушно смотрит он и на то, как на его ноги напяливают совсем давно вышедшие из моды чулки с застежками под коленом. Пряжка неприятно сдавливает внизу, и передвигать ногами в дальнейшем будет, наверное, чуть сложно из-за такого тугого напора.Вот только равнодушным не получается оставаться, когда ему проводят по гладкой холодной коже на щеке, на поверхности которой можно было различить очертания маленьких-маленьких, словно вросших туда снежинок. Он просто несильно шлепнул обнаглевшую ладонь, которая сразу же убралась, а потом ехидный голос проговорил:- А мальчик-то с характером. Понравится ли хозяину такая игрушка?Ладони. Руки. Голоса. Приоткрытые рты, из которых время от времени доносятся противные слова – все это раздражало, потихоньку разжигая внутри настоящее пламя, которое бы и в правду смогло вырваться наружу, если бы не.Холод. Он настоящий дурак, если пытается сжаться всем телом, когда на его шее завязывают кружевной воротник, и поймать хотя бы какие-то ощущения чего-нибудь свежего, оглушающего, обездвиживающего, по-настоящему морозного. Ему действительно хочется сейчас сбежать из этого особняка и головой в снег – вот это было бы, пожалуй, самым верным решением проблемы для него.А ночь. Как же было жарко здесь ночью: пришлось скинуть с кровати несколько тяжелых, наверняка чистых одеял, а потом вообще лечь на пол – полностью раздетым – сильно прижимаясь к такой желанной холодной поверхности. Но никто ничего не сказал ему по этому поводу, когда его нашли в таком состоянии утром – просто начали молча одевать.Он видел, как его хотели обмазать пудрой, но в нерешительности вновь чья-то рука с пушистой, словно ее обмакнули в белила, а не в пудру, кисточкой остановилась около его лица – оно было и так слишком белоснежным и гладким, как будто кожу на нем вымыло чем-то влажным и молочным. Кто-то из слуг растерянно кашляет и подходит близко-близко, внимательно рассматривая каждую складочку на рубашке, пожирая взглядом совсем нечеловеческие черты лица и презрительно поджимая свои губы в подозрительной ухмылке. А потом щелкает пальцами, и теперь уже одетого и причесанного мальчика берут за руку.
Его вновь проводят по коридорам, придерживая сзади за поясницу, и в голове невольно пролетает мысль о том, что в дальнейшем надо как-то попытаться запомнить как тут ходить, ведь в этом большом особняке придется еще и жить. Вперед, затем влево – его уносит куда-то наискосок, в ногах на секунду все отупело, и он запутался в собственных ступнях – опять вперед, вправо...Все кажется таким неинтересным и скучным, что уже хочется побыстрее куда-нибудь прийти, хотя бы в какую-нибудь из этих многочисленных комнат.
Через восемь заходов по коридорам, с левых и с правых сторон, его все-таки останавливают у какой-то массивной двери, сделанной из красного дуба, и заставляют остановиться. Его слегка подталкивают вперед, когда двери открываются, и он в нерешительности останавливается. Но потом ноги снова идут куда-то сами по себе, а слуга сзади осторожно придерживает его, направляя прямо к большому столу с различными на нем блюдами. За многочисленными горами из фруктов, ягод и закусок было почти невозможно разглядеть задумавшегося паренька, который внимательно наблюдал за всем этим.Из-за стола встала принарядившаяся сегодня Минчжу и радостно сказала:- С днем рождения, Лухан!Тот самый Лухан, сын этой жизнерадостной и на все случаи жизни "крикливой" мамаши, медленно встал из-за стола и подошел прямо к своему "подарку". Он тихо вздохнул и тряхнул выкрашенной в блондинистый, почти белый цвет челкой и в презрительной манере поджал губы. А он стоял напротив и внимательно неживым взглядом разглядывал его глаза – они были черными, как омут, в который бы налили дегтя, и манили своим блеском. Там словно луны светили и отображались на поверхности зрачка, а у него что – у него все слишком холодно и не по-человечески.
- Ты кто? - спокойно спрашивает Лухан и складывает руки на груди.Он просто не знает, что и сказать. А действительно –Кто он?– он просто куча механического и химического внутри мусора, который еще и в каком-то неведомом месте бракованный.
- Будешь молчать? - Лухан неспокойно топает ногой и подходит к своему стулу, забирая с него свои вещи. - Минчжу, мы пошли. Спасибо тебе.Когда он идет с Луханом, который надежно держит его за руку, то думает, что родную мать называть по имени слишком странно. А еще он чувствует это тепло, которое с каждым прикосновением человеческой руки становится сильнее и уже просто начинает разъедать его изнутри. И осторожно сжимает руку в ответ, стараясь втянуть через глубокий вдох все то легкое и неуловимое, такое теплое.Лухан открывает дверь, которая, похоже, ведет в его комнату, и резко хватает мальчика за руку, а потом закрывает дверь. Он рывком вжимает его в стену и в мыслях наслаждается тем ломаным звуком, с которым его голова ударилась о дверь.- Хороший мне подарок сделала мамаша, ничего не скажешь, - Лухан тянет выстиранный белоснежный воротник на себя – ленточки податливо распадаются и пышное украшение падает на пол. - Какие же вы все мерзкие и податливые. Шлюхи.Он только отводит взгляд, стараясь не смотреть на лицо словно обезумевшего Лухана, который пытается быстро расстегивать пуговицы на его рубахе.- Скажи хотя бы свое имя, ты же не будешь молчать все время? - говорит Лухан, когда скидывает рубашку с тонких бледных плеч и завороженно смотрит на открывшееся тело, которое теперь и трогать-то страшно.- У меня нет имени, - тихо отвечает он и совсем не понимает, что собирается с ним сделать Лухан.- Какой красивый голос, - довольно оценивает Лухан и поднимает его руки вверх. - Мне так нравятся твои... снежинки? Это узор или что?- Я не знаю, - честно отвечает он и уже внимательно смотрит на Лухана, который зачем-то прижимает его руки к стене полностью и аккуратно скользит носом по нежной коже.Лухан тихо поражается сам себе – его тело такое бледное и нежное, что прикасаться к нему даже страшно. И эти невероятные маленькие белые снежинки, словно россыпь родинок, заставляют жмурить глаза и вглядываться в отметины на тоненьком тельце внимательнее. Он опускает его руки и кладет в них рубашку, внимательно раздумывая над именем для своей новой невероятной игрушки.
- Ложись на мою кровать, - проявляет заботу Лухан и даже отодвигает теплый плед в сторону.Он покорно ложится, прижимая к груди помятую рубашку.- Дурак совсем? Снимай одежду, - ворчит Лухан и садит его обратно на кровать, внимательно осматривая сжавшееся тело.Он начинает медленно расстегивать так надоевшие пряжки чулков под коленями и отбрасывает их в сторону, стягивает трикотажную ткань, аккуратно подцепляя резинки пальцами, а потом неуверенно берется за пояс шортов и тянет их вниз. Лухан недовольно хмыкает и берется за его коленку, грубо сжимая ее:- Теперь ложись и слушай, - Лухан заваливается на кровать и хлопает по месту рядом с собой, - я придумал тебе имя.Когда он ложится рядом с Луханом, то тот прижимает мальчика к себе и скользит руками по так полюбившимся ему плечам. Он прижимает к себе белоснежную макушку, заставляя уткнуться его носом в свою грудь и с придыханием говорит:- Ты будешь Миньшо. Нравится?- Да, - он осторожно отвечает и мысленно прикидывает это имя в разных ситуациях. Ему и вправду нравилось. Только он до сих пор не понимал, зачем Лухан его раздел и уложил рядом с собой.- Миньшо. Поздравь меня с днем рождения? - улыбается он и убирает ладонь с затылка Миньшо, заставляя отстраниться и посмотреть в глаза.- С днем рождения, Лухан.- Спасибо.
Миньшо незаметно улыбается.