Глава девятая. Чёрные крылья (2/2)
— Ну у вас и видок. По каким дебрям бродили?— По лесным, — бодро ответила Мичи, соскакивая на землю. Её волосы окончательно расплелись и спускались волнистыми прядями. — Аки, обопрись о моё плечо. Вот так. Кана, встань с другой стороны, пожалуйста.
— Что с ним произошло? — озабоченно спросила Хикари. — Он бледный, как мука.— Он прикоснулся к стене.— Почему всех тянет к этой стене, как ворон к мусорке? — прокряхтела Кана, силясь открыть входную дверь. — Нет-нет, Аки, отвечать не надо. Это просто мысли вслух. Справиться с дверью помогла Хикари. Мичи и Кана кое-как дотащили мальчика, который старался идти, как мог, до его комнаты и уложили в кровать.— Кому-то нужно выйти на улицу, чтобы встретить и предупредить остальных, — взяла руководство на себя тёмноволосая серокрылая, разом посерьёзнев. — Хикари, не могла ты этим заняться? — покорно кивнув, та вышла из комнаты. — Дальше... Сейчас я приготовлю для Аки лекарство, но прежде обработаю ваши раны. У кого-то тут вся ладонь в крови, — она достала необходимые медикаменты из аптечки, которую по пути предусмотрительно прихватила Хикари.
С маленькими ссадинами и царапинами справились быстро. Больше всего времени ушло на бинтование руки мальчика, намеренно расцарапанной об деревья.— Ему нельзя спать, пока он не примет лекарство. Мичи, твоя задача — не дать ему заснуть. Отвлекай его разговорами. Я скоро вернусь!
Аки, хотя и был бледен, выглядел на редкость спокойным и одновременно натянутым, как струна. Его глаза тихо сияли, отчего казалось, что он улыбается, тогда лицо его оставалось серьёзным.— Как твоё самочувствие? — нарушила молчание девочка.— Холодно и невесомо, — его голос странно звенел.— А одеяло?— Не греет.— Тебе страшно?— Немного. Я словно рассыпаюсь на мелкие части.— Аки, — она сжала его руку. — Не поддавайся этому, слышишь?
— Не могу. Меня разрывает на части осознание своей вины, причём вины заслуженной.
— Неправда! Ты ни в чём не виноват.— Правда, просто ты многого не знаешь.
— Но я знаю тебя.— Похоже, нет. Давай разговор закончим тем, что я попрошу у тебя и всех остальных прощения...— Тогда я беру твою вину на себя! Ты мне дорог, и я не дам тебе исчезнуть. Мальчику внезапно стало лучше. Ледяной холод улетучился. Вместо него пришло блаженное тепло. Но с девочкой происходило что-то странное. Она вздрогнула, как от боли, и склонилась, словно под давлением тяжести. Аки увидел, что её перья стремительно начали чернеть. Только они становились не чисто-чёрными, а кроваво-чёрными. Сквозь черноту отчётливо проступал цвет крови.— Мичи! — в отчаянии воскликнул он, не зная, как это остановить. Она подняла голову и улыбнулась. Улыбка получилась трагичной.— Всё хорошо! — сказала она с нарочитой весёлостью. — В конце концов, это всего лишь цвет.— Ты сама знаешь, что это не так, — прошептал он. Перемена была на лицо. В глазах прежде весёлой и непоседливой девочки крупными озёрами плескалась тоска, да и она сама будто потускнела и стала меньше ростом. Но при этом Мичи продолжала светиться доброй, с оттенком печали улыбкой.— Прости меня, сказал Аки.— Тебе не надо просить прощения за чёрные крылья. Это мой выбор и только мой. Я не могла дать своему другу погибнуть. И я ни о чём не жалею.— Аки, с тобой желает поговорить Переговорщик, — в комнату вошла Ракка, за ней человек в маске, а самой последней Кана, которая от ужаса выронила кружку с лекарством.
— Я много лет не видел подобного, — отстранёно произнес Переговорщик, имея в виду перья Мичи. — У тебя смелое сердце, девочка, раз ты решилась принести себя в жертву. Наверное, ты очень устала, — она кивнула. — Отдыхай и ни о чём не тревожься. В своё время ты почувствуешь знак, — произнёс он совсем тихо. — Приготовьте ей на завтра краситель для крыльев, и ещё: случившееся должно остаться между серокрылыми, не стоит рассказывайте об этом жителям города. Аки, мне нужно поговорить с тобой один на один. Проводишь меня до границ Старого дома? Выйдем через чёрный ход, — не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты. Мальчик последовал за ним. Кана удивлённо присвистнула, а Ракка пожала плечами: если Переговорщик не хочет чего-то говорить, спрашивать бесполезно.
— Вам ведь и так всё известно? — спросил Аки, не скрывая раздражения.— Не всё, а только большая часть, — невозмутимо ответил человек в маске. — Я знаю, что ты снял робу внутри стены вопреки правилам, и река показала тебе важный отрывок воспоминаний, но мне неизвестно, что именно ты увидел. Я знал, что ты прикоснулся к стене и подозревал, что ты выздоровел, но не знал точно, как тебе это удалось.— А про случившееся с Мичи вы тоже знали?— Нет, но я допускал такую возможность.— Что же с ней всё-таки произошло?— Она принесла себя в жертву, взяв чужую вину на себя, и добровольно стала скованной грехом.— Разве невинный серокрылый может взять на себя чужую вину, не зная даже, в чём она заключается?— К сожалению, может. У неё это получилось, потому что она боялась больше не проклятья чёрных перьев, а потерять тебя таким ужасным способом, Аки. Это звучит несправедливо, но принимая на себя чужую вину, серокрылый обязательно принимает и все связанные с ней последствия. Тяжесть наказания одинакова для всех. Закон не смотрит на нарушителя. Самое печальное заключается в том, что взявший на себя вину не может сам её искупить, потому что она всё равно не становится его виной. Он лишь страдает за виновного.— Как же это остановить?— Вот тут надо вернуться к понятию ?скованность грехом?. Ты понимаешь его значение?— Не очень.— Скованность грехом — это хождение по замкнутому кругу. Человек совершает грех, испытывает чувство вины, но не может себя простить. И так до бесконечности.— Как же мне помочь Мичи?— Простить себя.— Но я не помню точно, в чём моя вина.
— Проблема не в её значении, а в том, что ты за неё держишься.— Почему вы всегда говорите загадками?— Потому что каждый сам должен находить ответы на такие вопросы. Я могу только давать подсказки, — с этими словами он повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен.
— И это всё? Вы просто так уйдёте!?— Я Переговорщик. Не более того.— А... вы меня не накажете? Переговорщик замер, будто смотря на него долгим взглядом. Маска надёжно скрывала лицо.— Ты сам себя наказал.