Курс 2. Анна второй степени за свежезамороженную глупость (демагогия в семи актах). (1/1)
Medice, cura te ipsum
Герман уныло семенил за развевающимся белым халатом Коха, шедшим по теневой части улицы, и испытывал сильное желание чихнуть что есть силы, потому что тонкая белая дорожка, тянувшаяся от сигареты врача, противно щекотала нос. Доктор внешне был холоден и спокоен, но на самом деле внутри него развернулась нешуточная борьба. Его внутреннее «я» сияло, как медный пятак, просто летало и пело от того, что ему сейчас будет гораздо проще исполнить свое желание, да и он наверняка осчастливил маленького и еще неопытного мононокэ тем, что протянул к нему руку помощи. В нем даже проснулось что-то робингудовское, мгновенно вознесшее его самого на вершину и заставляющее чувствовать себя всесильным и всемилостивейшим и, конечно же, всескромнейшим господином. Но сам Кох не считал, что следует воодушевлённо скакать от радости и гордиться успехами. По его личному нескромному и возможно неверному мнению, с новоприобретением в качестве слуги неугомонного и любопытного мальчика неприятности посыпались на него словно из мешка. Он винил себя за свое опрометчивое решение и желал сейчас вернуться на полчаса назад и сразу после посещения музея военной истории пойти сразу домой, а не в кофейню. Более того, он был уверен, что на него просто что-то нашло, вот он и полез защищать этого нелепого мононокэ, а не вышел обратно на улицу, как и хотел сделать с самого начала. Внутренний Кох, улыбаясь и смотря невинными большими глазами перед собой, на каждый аргумент твердил, что все, что ни делается, все к лучшему, что на самом деле он сама доброта и непременно придет на помощь любому, кто будет в ней нуждаться. Тогда врачу просто пришлось отступить перед собственным упрямством и смириться с тем, что уж сделано, то сделано, и плясать придется именно от этого угла. Поэтому, засунув руку в карман халата, доктор мрачно дымил сигаретой и просто обдумывал, что ему делать с прислужником, так неожиданно свалившимся ему прямо на голову. - Эй, - устало протянул Гюнше. – Герр Кох, зачем Вы спасли меня? - Даже не думай, что я спас тебя, змей, - рыкнул врач, не оборачиваясь и не сбавляя шага. Слова мальчишки невольно резонировали с его собственными мрачными думами, и от этого он начинал заводиться. – Я всего лишь хотел выпить латте… или нелатте… и увидел потенциального помощника.Гюнше приуныл. Ему совершенно не хотелось чувствовать себя ничем, поэтому он, собравшись с духом, продолжил разговор: - А зачем Вы вытащили меня из кофейни и стали читать нотации? - От твоей безнадежной глупости,- последовал ответ: Кох начал откровенно злиться. – Ты испортил мне выходной. - Выходной? – удивился парень и, прибавив шагу, встал слева от врача. – Так Вы работаете? А где?Ответом служило презрительное молчание. Бедный парень даже не предполагал, что своими наивными вопросами низвергал спасителя в моральное Инферно. «О боже, какой же ты дурень… Точнее, какой же я идиот… Подобрал его на свою голову, пожалел, такую брошенную плесень… Что же мне теперь делать с ним…» - подумал Кох, отмахнулся от нападок своего внутреннего «я», вздохнул и попросил: - Давай без глупых вопросов, пожалуйста. У меня болит голова. - Хорошо, хорошо, - замахал руками Гюнше, - только скажите, куда мы идем! - Ко мне домой.Гюнше призадумался. Все добрых шестьдесят пять лет, которые он бродил по этой земле после своей смерти, у него не было ничего, кроме роликов, ножа и Рыцарского креста Железного креста с дубовыми листьями и мечами. Бывший военный ночевал в подвалах и подъездах, питался в прямом смысле чем бог пошлет, а большую часть времени катался на своих роликах по городам Германии, пытаясь отыскать… нет, нет, я должен молчать, иначе преждевременно расскажу все, и дальше читать будет неинтересно. Хотя нет, думаю, пришла пора уже поведать, какое же у Гюнше самое сокровенное желание, что не дает ему спокойно лежать в земле и заставляет его колесить по всему Дойчлянду. В тот день, когда самого меткого стрелка из фаустпатрона одного из противотанковых отрядов СС, мальчика первейшей по расовым критериям чистоты крови, которого прочили в особое подразделение «Мертвая голова», настигла пулеметная очередь, на свет появилась его маленькая сестренка Анна. Перед тем, как отправиться на границу с Чехословакией, Герман дал себе слово, что обязательно увидит свою сестру. Только-только Гюнше вспомнил о сестре, как на него неожиданно нахлынули воспоминания. Вот оно, синее небо с плывущими по нему перистыми облаками, изредка закрывавшими солнце. Кажется, можно рукой дотронуться до этих облаков, так безмятежно плывущих по небесам. Сам Гюнше тоже плывет вместе с ними, он чувствует, как качается под его спиной, словно на волнах, пыльная раскаленная земля. Где-то слышны выстрелы, грохот моторов танков, свист разрывающихся фаустпатронов, чьи-то голоса. А чьи они, эти голоса... Где-то над ним истошно кричит маленький Герберт, обхватывая его тело тонкими ручками, и пытается взвалить его на себя, унести в ближайший овраг. Но Гюнше судорожными вдохами уже растворяется сам в себе, в собственной крови, которую жадно пьет пыль. "Погодите-ка, я же еще не увидел сестренку... Я не могу вот просто так!.."Гюнше поворачивает голову набок и смотрит на лужу крови. На грани отражается он сам: грязный, растрепанный, весь в красных пятнах. "Как умирать не хочется... Как не хочется..." Контуры отражения колеблются, искажаются до неузнаваемости, он почти пропал, но, как ни странно, Герман четко видит отраженные на грани лезвия свои глаза, широко раскрытые, горящие, горящие…"Мелкие вы еще, дойчи проклятые, - отметил его бывший пленник и отшвырнул в сторону ногой еще теплое тело Гюнше в сторону и направил автомат на Герберта: - Ну чего, встал? Сам дашь дорогу или за своим дружком захотел?"Мальчик что-то кричал, размазывая слезы по лицу, с надрывом в голосе, дрожащими руками направляя на врага панцерфауст."Чего-чего?"Гюнше все видел. Вернее, уже не тот, кто всего минуту назад стоял на ногах, а его бледная тень, не видимая никому, никем не замечаемая. «Герберт, балбес, ну зачем, зачем ты остался со мной?! Зачем полез на него? Лучше бы убежал…» Это было последнее, что запомнил Гюнше из того лета, прежде чем заснуть на долгие-долгие годы.*** - Чего завис, змей? – гаркнул врач, да так, что Герман даже подпрыгнул от неожиданности. Мрачные воспоминания немедленно покинули его голову, и Гюнше снова вернулся в реальный мир.- Нам сюда! – и врач указал на вход в супермаркет, выкинул окурок в урну, что стояла возле дверей, и вошел внутрь.Кох угрюмо ходил по торговому залу, периодически сверяясь со списком покупок и закидывая в корзину, которую тащил за ним Герман, банки тушенки и пачки макарон. На все вопросы Гюнше он отвечал либо односложно и грубо, либо вообще не отвечал.- Но все-таки, - продолжал свой допрос мальчик, когда оба уже стояли возле кассы и выкладывали из корзины продукты на транспортную ленту, - герр Кох, зачем конкретно я вам нужен? - Я же сказал – ты поможешь мне с исполнением моего желания, - рыкнул Кох. – Я же тебе сказал, змея кусок, чтобы без лишних вопросов! - Уже даже не целый змей? – насуплено спросил Гюнше.От ярости Коха его спасла кассирша: - С вас триста девятнадцать марок тридцать пфеннигов. Дисконтная карта есть? - Ты, квадропупый, отнеси на место одну тушенку, у меня не хватает, - прорычал врач, всунув Гюнше холодную желтую банку с ухмыляющейся коровьей головой. – И давай скорее! - Э, а почему опять я? – завел свою шарманку Герман. – Неужто сложно самому сходить туда?!Сидевшая за кассой женщина бальзаковского возраста мрачно, с изрядной долей подозрительности выжидательно смотрела на препирающихся между собой врача и мальчика, переводя свой бессмысленный взгляд то на почти полностью белого Коха, то на форму Гюнше, словно не могла решить, что из этого выглядит страннее и нелепее. - Так вы будете платить или нет?! – вконец не выдержала она, но Кох быстро перебил его: - Да-да, одну минуту! - после чего, быстро скинув оставшиеся банки тушенки в пакет и бросив триста марок на прилавок, врач вылетел из магазина, хватанув Гюнше за шиворот. Кстати, Кох за лишнюю банку тушенки так и не заплатил, а мальчик потерял её, когда врач тащил его на улицу. В итоге её подобрала проходившая мимо какая-то бабуля. - Уф, - пропыхтел Кох, как только оба оказались за квартал от супермаркета в каком-то дворе, - вот уж не думал, что с тобой столько хлопот будет. Ты вообще когда-нибудь прекратишь тормозить? Мальчик по инерции кивнул, согнувшись пополам от тяжести пакетов, что он тащил. Через минут пятнадцать блуждания по дворам из абсолютно одинаковых, зелено-серо-белых многоэтажек Кох подвел Гюнше к подъезду одной из них, открыл дверь и широким жестом предложил Гюнше войти:
- Заходи скорее, змей, пока тебя дверью не пришибло. - А? – переспросил парень. Неожиданно подул ветер, и, действительно, дверь с металлическим лязгом и грохотом захлопнулась, кинув Германа прямо на ступеньки под ноги Коха. Тот расхохотался и пояснил: - Здесь постоянно сквозняк, поэтому в следующий раз заходить надо быстрее. – После чего глубоко вздохнул: - Ну, а теперь на двенадцатый этаж, двести пятьдесят пятая квартира!Он помахал рукой Гюнше и … исчез, оставив только несколько завитушек табачного дыма. Мальчик презрительно фыркнул: - Не, ну нормально, а? – и, еле как поднявшись на ноги и понося аякаши на чем свет стоит, уныло поплелся к лифту. Поднявшись на нужный этаж, он потянул за дверную ручку 255 квартиры, представлявшую собой согнутый в треугольник кусок арматуры, приваренный к здоровенной черной панели из нержавейки, олицетворяющую собственно дверь. И она была заперта. - Еще и закрылся, страхолюдина поганая… - пробурчал он, что есть силы дергая дверь. Та никак не желала поддаваться. Тогда Гюнше забарабанил со всей дури: - АА! Герр Кох! Закрываться-то зачем?!Неожиданно дверь распахнулась, и Гюнше грохнулся на пол, выронив пакеты. Тушенка раскатилась по углам. Кох удивленно посмотрел на него, после чего опять расхохотался. Гюнше злобно посмотрел на него, сел на пол и стукнул кулаком: - Не ржите надо мной! Не надо было дверь закрывать! - Она была открыта, - захохотал Кох. – Только открывается в другую сторону. Давай заходи. Ведь теперь это и твой дом тоже. - Правда? – переспросил Гюнше с горящими глазами. В ответ на утвердительный кивок врача он вскочил на ноги и обнял его: - О, спасибо большое! - Да тише, тише ты, - улыбнулся тот, глядя его по макушке, - ребра мне сломаешь… - Можно я только за своими вещами сгоняю? – отпросился мальчик. – Я быстро! - Давай только живее, - позволил Кох. Гюнше издал какое-то победное гиканье, еще раз стиснул врача в объятиях, надел ролики и высочил за дверь. Как только грохот шагов и прыжков на лестничной площадке стих, Кох засмеялся, после чего, подобрав рассыпавшиеся продукты, отправился на кухню.***Вопреки обещанию, Гюнше вернулся только через три часа, когда макароны с тушенкой были давным-давно приготовлены, остыли и съедены Кохом в гордом одиночестве. Маленький мононокэ тяжело дыша завалился в квартиру, оставляя за собой грязные следы и таща здоровенный деревянный ящик. От такого зрелища глаза Коха полезли на лоб от удивления, однако врач все-таки смог сохранить относительное спокойствие, тяжело вздохнул, упер здоровую руку в бок и загромыхал: - Что ты приволок сюда, кусок змея?! Что в ящике?! - Эмм… - заулыбался мальчик, стаскивая ролики. – Некоторые нужные вещи и просто то, что дорого мне. - Я спросил, что там за старье! - Там не старье! – возмутился Герман, отщелкнул металлические замки и откинул крышку, чтобы дать врачу возможность собственными глазами убедиться в истинности его утверждения. Кох заинтересованно склонился над ящиком. Содержимое ящика, действительно, порядком напоминало короб старьевщика или, на худой конец, сундук какой-нибудь пожилой фрау. Врач разглядел среди всевозможного барахла три диплома в рамке, сообщающие о том, что Гюнше является кавалером всех трех степеней Рыцарского креста (простого, с дубовыми листьями и с дубовыми листьями и мечами); большой, напоминающий кинжал мастихин, запасные петли и карабины на портупею, кожаный фотоальбом, небольшие бархатные коробочки, очевидно, с наградами и большая раскрашенная фотография в рамке, изображающая нескольких мальчиков в форме гитлерюгенда на фоне грузовика и пухлого мужчины средних лет. - Твои подчиненные? – поинтересовался Кох, взяв снимок и показав его Гюнше. - Нет, мои друзья, - и Герман начал перечислять: - Фриц… Вальтер… Том… Гюнтер… Отто… Константин… Карл… Генрих… Эрих… Ганс… наш водитель, герр Шварц. Ну, и я. - Почему ты его не назвал? – и Кох указал насамого низкорослого светловолосого мальчика в очках с длинными, убранными в хвост волосами и торчащими из-за ушей двумя прядками, который сидел в ногах у Гюнше. - Это Герберт… Герберт Вебер… Мой адъютант, - и Гюнше отвернулся в сторону, забрал у Коха рамку и, кинув её в ящик, навалился на его крышку.- Ясно… - протянул Кох. После чего, откашлявшись, прежним командным тоном произнес:- Ну ладно, что с тобой делать. Твоя комната прямо по коридору и направо. Там есть диван и стол, так что жаловаться не на что. - Спасибо, герр Кох! – воскликнул Гюнше и, едва не сбив с ног своего спасителя, потащил свой ящик в указанном направлении, оставляя широкие черные полосы на линолеуме. Владелец квартиры хотел было вновь возмутиться, но только улыбнулся и крикнул вслед новому жильцу: - Спокойной ночи! - И вам того же! – донеслось в ответ. Гюнше зашел в темную комнату, оставил свой ящик возле двери, скинул с себя рубашку и шорты, рухнул на диван и почти сразу же уснул – настолько сильно он устал за этот день. Он заснул настолько крепко, что и не заметил холодных рук, заботливо подоткнувших со всех сторон одеяло. А холодные руки после этого свернули разбросанную форму и со вздохом погасили ночник.А Гюнше снились звезды и танки, Арденны и полчища комаров над рекой. Еще он снился сам себе в обличье девочки-волшебницы, вооруженной фаустпатронами и сражающейся против русских на ленд-лизовских автомобилях. Несчастный Герман, разодетый в ультракороткую форму Союза немецких девушек, высоко взмывал в воздух, сверкая белыми трусиками в циановую полоску и плача от стыда, стрелял одновременно из пяти или шести «фаустов» по автомобилям и танкам, отбрасывал использованные гранатометы на землю, наколдовывал новые, снова стрелял, а внизу в окопах Геббельс, фон Ширах и Риббентроп, подпрыгивая и взмахивая полами пиджаков, истошно верещали: - Отнеси тушенку на место! Отнеси тушенку на место!***На следующий день Гюнше проснулся необычно поздно – в полдень. Он долго не хотел вставать– первый раз он уснул спокойно и в мягкой постели.
«Мягкой постели? Мягкой постели?!»Гюнше резко поднялся на диване и огляделся по сторонам. Его окружала маленькая уютная комната, оклеенная бежево-желтыми обоями со звездами. На потолке висела маленькая люстра из бежевого матового стекла. В изголовье стоял такой же торшер. Прямо напротив дивана зияло большое, занавешенное белой шторой окно. Гюнше увидел, что все его вещи аккуратно разложены по всей комнате, наградные дипломы повешены на стены, ордена аккуратно разложены в прозрачной коробке из-под конфет, а ящик задвинут под письменный стол, на котором стояла та самая фотография, изображающая горстку белокурых мальчиков в желто-черной форме.«Ясно… - вспомнил мальчик. – Я же теперь в услужении у герра Коха, и живу у него…»Одевшись и всунув ноги в стоящие возле дивана тапки, он направил свои стопы по направлению к кухне. Придя туда, Гюнше обнаружил на столе тарелку с двумя холодными сосисками и кусок бумаги, на поверку оказавшийся запиской. Следующего содержания:«Ушел на совещание, приду поздно. К обеду не жди, еда в холодильнике. А. О. Кох.
P. S. Пожалуйста, приберись в квартире, но не переставляй вещи». - Отлично… - пробурчал мальчик, запуская зубы в сосиску. – Когда это я в горничные записался…Так начался первый день Германа Гюнше в услужении у Александра Коха. Начать мальчик решил с протирания пыли, после чего переключился на мытье пола. Порешив на этом, что с него хватит и вообще он сделал уже достаточно много для приведения совместной жилплощади в порядок, Гюнше завалился на диван в гостиной и просмотрел телевизор до самого вечера, изрядно обчистив холодильник.Кох действительно пришел поздно, злой, уставший и с большими мешками под глазами. - Свали с моего дивана, змей, - рявкнул он вместо приветствия. Герман не успел даже пожелать ему доброго вечера и спросить, как прошло совещание, поэтому от греха подальше поспешил освободить злачное место и пересесть в кресло. Кох лег на диван, закинув ноги на его спинку, выудил из-под него газету и немедленно закрылся ею. - Спасибо за сосиски, герр Кох… - попытался завязать разговор мальчик. Из-за газеты не доносилось ни звука. – И за то, что разобрали мои вещи, тоже…
Результат был по-прежнему нулевым. Тогда Гюнше откашлялся и осторожно спросил:
- Простите, но Вы так и не ответили, зачем я Вам нужен...- Мое желание - отыскать книгу по психиатрии, которую должны были издать здесь, - прогудел через газету врач. – Ты и должен этим заняться. - Всего-то? - разочарованно протянул Герман. В его представлении желание доктора должно было быть куда масштабнее и значительнее: отомстить своему убийце, повидаться с семьей или лучшим другом, устроить революцию, провести маленькую победоносную войну или еще что-нибудь в этом роде. В общем, парень ожидал от доктора более идеалистических и трудноисполнимых желаний. Кох же никак не реагировал на мальчика. Тот подождал еще немного, считая, что врач, скорее всего, обдумывает свои слова, чтобы сказать Гюнше что-нибудь едкое. Однако ответа все не было. - Ну хорошо, - молвил паренек в ответ на молчание. - Я готов идти хоть сейчас и хоть куда и зачем угодно, раз Вам так лень оторваться от дивана и сходить до библиотеки. - Книга находится в библиотеке Медакадемии, где я работаю. Думаю, прикинуться студентом и взять книгу типа почитать будет для тебя проще пареной репы, а, наци? - съязвил Кох. - Я слышал, вы и не таким занимались.Гюнше густо покраснел и фыркнул: - Это было бы еще проще для Вас – ведь именно Вы там работаете, а не я, - здесь он встал в позу и гордо заговорил: - Эй, герр Кох! Хватит уже обращаться со мной, как с мальчиком на побегушках! Я как-никак старший лейтенант, к тому же кавалер Рыцарского креста Железного Креста с дубовыми листьями и мечами,а не какой-то там рядовой! Я…. Моя кровь и честь не позволит простому гражданскому обращаться с офицером, как с тряпкой!Кох с уважением посмотрел на паренька, что смог выговорить все это на одном дыхании, но затем презрительно отвернулся, давая понять, что тирада была сказана зря. Гюнше задрал нос к потолку, гордо, с военной выправкой отвернулся и собрался было пафосно уйти в свою комнату, как сзади его настиг тапок, метко пущенный доктором: - А ну стой, змей! - Ай! Что на этот раз? - обернулся Герман, потирая ушибленный затылок. Александр отложил в сторону газету, встал с дивана и неловко стянул с себя халат, оставшись лишь в темно-зеленом джемпере с длинными рукавами, и бросил его вместе с каким-то красным пакетом прямо в руки Гюнше:- Переоденься, упырь! Сколько уже можно ходить в том, в чем убили? - А что не так-то? - удивился парень, держа в руках вещи. - Моя одежда разве плохо выглядит? Я все тогда постирал, все заштопал.... Все правильно сделал. - Я собираюсь провести этот и последующие дни в мире и спокойствии, как обычный человек, - яростно загрохотал Кох, багровея от злости. Гюнше предусмотрительно сделал шаг назад. - И не желаю бегать по всему городу и вытаскивать тебя из долбаных полицейских клешней! - А при чем здесь моя форма? - НАДЕНЬ НОРМАЛЬНУЮ ОДЕЖДУ, ЗМЕЙ!! - рявкнул доктор. - Если бы дожил до результатов Нюрнбергского процесса, то понял бы, зачем я тут глотку рву!В конечном итоге, после скандала, слезных просьб и непреклонных отказов, форма гитлерюгенда полетела в угол, туда же отправился и нож вместе с портупеей, предмет особой гордости Гюнше. "Тебе 16 лет вправляли руки и вставляли на место мозги. Мне придется порушить все старания фюрера в одночасье", - так ответил он на жалобы Германа. Мальчик, потеряв вместе с формой былую хамоватость и военную выправку, теперь скромно жался к стене, будучи облаченным в простые черные джинсы и красную рубашку в стиле милитари, с небольшим карманом на правой стороне груди и погонами, прямо как на своей старой форме. Поверх этого Кох накинул на плечи мальчика свой эпичный, на два размера больше халат. От вещей пахло непривычной для Гюнше новизной и какими-то цветами. Мальчик повернулся к зеркалу, вмонтированному в шкаф-купе, и нахмурился. - Ну вот, другое дело! - похвалил врач, поправляя тому воротник рубашки. - Видишь, лучше же? Мне кажется, тебе это идет даже больше. - Кому как... - пробормотал тот, чувствуя, как от неловкости положения уши наливаются красной теплотой. - Вот прирос к своей форме, - недовольно буркнул альбинос, ложась на диван и закидывая ноги на спинку, - совы нежные, тоже мне... Я ему после работы, значит, специально за шмотками ездил, а он тут нос воротит… Чего встал? - гаркнул он на Гюнше. - А ну марш в кровать, змей, а завтра с утра за моей книгой! Чем скорее придешь, тем скорее займешься собой! - Ну нож отдайте хотя бы, герр Кох... - снова заканючил Герман. - Вдруг мне драться придется, а я без оружия... - Все равно ты не дерешься, - махнул рукой Кох. - Так что и не надейся. - Но, герр Кох... - Никаких «но»! - прорычал психиатр. - Я просто не хочу, чтобы тебя засудили за пропаганду фашизма. У нас уже другой режим, ты, застрявший во времени. - Я же ничего не пропагандирую... Понимаете, я ни за что не могу расстаться с этим ножом, - твердо сказал Герман, снимая с себя халат и бросая его на диван. - Это мое оружие воспоминания – так же, как и Ваши заколки... - Даже не представляю, какие воспоминания могут быть связаны с нацизмом, - усмехнулся Александр, вертя в пальцах портупею. - И не смейтесь надо мной! - вспылил мальчик. – Не надо оскорблять то, что дорого мне! Я вот тоже не представляю, откуда у Вас девчачьи заколки и почему Вы до сих пор их носите! - Ого! - заулыбался Кох, поднимаясь с дивана надевая свой халат обратно на себя. – Похоже, мирно с тобой договориться будет сложновато. Давай так - сможешь отобрать у меня свой нож - оставишь его себе. Нет - я уничтожу его вместе с формой.Гюнше злобно посмотрел на него, словно желая спросить, сошел ли психиатр с ума или же издевается над ним. Кох встал и засунул нож в карман халата, после чего обратился лицом к Гюнше: - Чего стоишь? Давай нападай! - Пф! – фыркнул Гюнше. – Словно не знаете, что в ближнем бою мононокэ никогда не одолеет аякаши, тем более такого.Кох только засмеялся и извлек из своих волос одну невидимку. «Сейчас или никогда!» - решил Гюнше и молниеносно набросился на сожителя. Он видел в кармане Коха свой нож, поэтому в нем словно что-то проснулось, и Гюнше схватил со стола мастихин, тот самый, что ранее лежал в его ящике, после чего вонзил его в плечо Коха. Однако врач увернулся и переместился на пару шагов влево, чудом избежав раны. Гюнше несколько раз бросался на него, несколько раз во врача едва не втыкалось лезвие, но каждый раз он в самый последний момент успевал переместиться.«Так его действительно никогда не победить…» - вздохнул мальчик и посмотрел на свое импровизированное оружие. «Герберт… Я так и не понимаю, как ты смог этой штуковиной убить взрослого человека, который в несколько раз больше и сильнее тебя…»*** - Что ты рисуешь? – спросил Герман, наклоняясь над спиной адъютанта и смотря на его мольберт. - Да так… Ничего особенного... – улыбнулся тот и отодвинулся в сторону, чтобы Гюнше смог оценить его рисунок. Это был закат, который сейчас висел над обоими мальчиками, с рекой, красной солнечной дорожкой и низкими серыми облаками, через которые пробивались золотые и оранжевые лучи. - Хотел бы я так рисовать… - мечтательно протянул Гюнше. - Да ладно, Вам, командир. Я ничего, кроме пейзажей, и не умею рисовать, - мальчик отложил в сторону мастихин и кисти: - Вот теперь готово, - и он отошел от мольберта, критически осматривая свою картину. – Мне кажется, или здесь слишком ярко вышло? - Отлично получилось, - уверил его Гюнше. После чего, поднял голову наверх и, посмотрев на облака, медленно проговорил: - Завтра вечером герр Шварц отвезет наш отряд к тому фольварку… Ну, через который пойдет танковая колонна русских. - Да, я знаю, командир. - Ты точно уверен, что собираешься поехать с нами? Я не возражаю, конечно, места в грузовике много… Но стрелок, по правде говоря, ты не особенно хороший, а на этом задании нужны самые меткие. - Эрих пытался меня отговорить… - потупился Герберт, теребя край своего галстука. – Я отказываюсь считать себя балластом, поэтому тоже еду стрелять по танкам. - Всем бы твой энтузиазм, - и Гюнше, засмеявшись, хлопнул по плечу младшего товарища. – Тогда я сейчас позвоню в штаб и попрошу подвезти к фольварку еще один ящик со снарядами. - Спасибо, командир! – радостно закричал Герберт и крепко обнял его. – Я вас буду любить до гроба!***Герман даже не понял, что произошло дальше. Когда он выдернул из белой спины Коха мастихин, он от ужаса уронил свое оружие и отскочил в дальний угол комнаты: - Герр Кох! Герр Кох, простите меня, пожалуйста!Тот приподнялся на локте здоровой руки и закашлялся. Большое кровавое пятно на спине медленно исчезало, и теперь от следа удара Гюнше осталась всего лишь рваная длинная дыра в одежде. Сломанная ключица дернулась, соединилась своими концами и с хрустом и скрежетом срослась. Гюнше заметил у врача на лице кровь, стекающую у того из уголка губ и капавшую на ковролин. Только мальчик хотел подскочить к нему, чтобы помочь встать, как Кох сел сам и неожиданно разразился громким хохотом. - Герр Кох?! Герр Кох, с Вами все… - хотел было спросить Герман, но врач уже опередил его: - Слушай, змей, я в тебе точно не ошибся! – и снова захохотал, словно только что сказал что-то необычайно смешное, после чего вытер кровь рукавом халата. Гюнше буркнул в сторону что-то вроде «В этом городе вообще есть нормальные люди или как…», после чего положил на стол мастихин, как нечто нечистое. Отойдя от стола, Герман сел на диван, скрестив руки на животе. В его голове опять понеслись сцены и эпизоды из прошлого, о которых он предпочел бы никогда не вспоминать. Гюнше обхватил голову руками и начал пристально рассматривать ворс ковролина, как на его руки опустился ремень портупеи с подвешенным на неё ножом и Железный крест: - Держи. Я обещал, что верну, если победишь, - ответил, отводя глаза, Кох на вопросительный взгляд Гюнше. - Ты что будешь – чай или кофе? - Чай, пожалуйста… - Тогда иди сюда, змей! Я не потащу тебе сюда кружку! – и Кох вышел из комнаты. - Хорошо, сейчас! – сказал мальчик. Он улыбнулся сам себе, после чего выдернул ремень из новых джинсов, защелкнул на нем петлю портупеи, вдел ремень обратно в шлевку и перекинул её через плечо под погоном, затем подвязал орденскую ленту под воротником. Только после этого Гюнше, бодро напевая что-то вроде «Наш путь лежит на Восток», вприпрыжку поскакал на кухню, откуда уже заманчиво пахло каким-то травяным чаем. Он был необычайно рад. Но в его голове все еще вертелись слова Герберта, которые он когда-то кричал у костра, обращаясь ко всему отряду в ответ на воинственные призывы Эриха сражаться до конца: - Ясное дело, когда сюда придут русские, нам всем придется защищаться. Но я, как и большая часть из вас не хочу воевать, и солдатом быть уже не хочу, хоть это и здорово. Больше всего на свете я сейчас желаю переодеться, засунуть эту проклятую форму в ближайший овраг и снова стать маленьким мальчиком и пойти домой спать, но не могу... Они всех нас убьют, потому что мы все виноваты.