Часть 4 (1/2)

17 октября 1839 годаРазум вспомнил раньше тела, и пока его руки слепо шарили в воздухе, он успел пожалеть, что вообще проснулся.Такого жуткого похмелья лорд Мельбурн не знавал с юных лет: словно он пил без остановки несколько лет подряд и вот теперь пришла пора расплаты. Не помогли ни кофе, ни семейные рецепты двоюродной бабушки дворецкого. Увы, оттягивать поездку во дворец до бесконечности было невозможно, и два часа спустя лорд Мельбурн, мечтая вернуться в стены своего кабинета на Саут-стрит, где он мог без помех предаваться таким сладостным и таким болезненным воспоминаниям, прижимая ко лбу холодный компресс, покачивался в экипаже, глотал прохладный октябрьский воздух из открытого окошка и мысленно готовился ко встрече с чужой невестой, еще вчера бывшей его тайной женой.Королева вошла в голубую гостиную стремительно — летя на крыльях любви к своему принцу, горько подумал лорд Мельбурн — и остановилась, и открыла рот, и будто задохнулась, забыв вдруг, что нужно говорить, и почему-то зажмурилась, прежде чем он успел поймать ее взгляд. И он вспомнил, усилием воли взяв себя в руки, что целую вечность назад, шестнадцатого октября, они расстались, так и не обмолвившись ни словом о том, что волновало обоих, поскольку в ее кабинет поминутно заходил то король Леопольд, то герцогиня Кентская, то баронесса Лецен, каждый со своими хлопотами и вопросами. Немудрено, что королева не могла теперь найти слов, не желая задеть его чувства. Бывалый политик, опытный придворный, самоотверженный влюбленный, лорд Мельбурн пришел к ней на помощь без колебаний.Он опустился перед ней на одно колено и сам взял ее руку, и коснулся губами тыльной стороны ее ладони, сжав легонько непривычно холодные, чуть влажные пальцы. Он проделывал этот ритуал сотни, быть может, тысячи раз, и проделает еще не раз, но в этот миг Уильяму казалось, будто он прощается с Викторией.Придя в себя, ее величество заговорила быстро, словно желая помешать ему завести так и не начатый накануне разговор. Со слабой улыбкой слушал он о довольствии принца Альберта, о предстоящем Тайном совете, о свадебной церемонии, кивая и отвечая в нужных местах, и с замиранием сердца, отчаянно разглядывая точеный профиль, стоило ей чуть отвернуться. Память едва не сыграла с ним злую шутку, ибо перед глазами живо вставали иные картины: вот она прикрывает ладошкой непослушную улыбку, разглядывая его первый неловкий акварельный рисунок, вот ворчит, вычищая грязь из-под ногтей, вот они играют на фортепьяно в четыре руки, плечом к плечу, вот он ловит ртом нежную горошину ее соска, и она выгибается, как молнией пораженная, и зарывается пальцами в его волосы, и закусывает губу, едва сдерживая стон… Он моргнул затуманенными глазами, услышав собственный громкий вздох, и почувствовал, как кровь отливает от лица, когда понял, что королева давно уже молчит, молчит и странно смотрит на него немигающим взглядом, словно видит всё то, что померещилось ему.

— Лорд М, вы меня слышите? — сказала она наконец совершенно спокойным голосом. Показалось, с разочарованием подумал он, разумеется, показалось. — Вы, часом, не больны?Он болен. Болен их невозможным счастьем, и болезнь его неизлечима.Ночью его вырвал из безумного, почти лихорадочного сна зовущий его насмешливый голос.Джентльмен с волосами, похожими на пух чертополоха, сидел на козетке. Одет он был в какой-то диковинный наряд. Должно быть, заморский, скучно подумал лорд Мельбурн, растирая тяжелый затылок, решив, что удивить его чем-либо теперь и вовсе невозможно. Вокруг шеи джентльмена вился странный гладкий белый шнурок, непохожий на шнурок, оканчивавшийся двумя округлыми утолщениями и уходивший куда-то в карман голубых, пошитых из неизвестной ткани брюк. Из утолщений доносилась… музыка. Лорд Мельбурн прислушался.And you, you will be queen, though nothing will drive them away, we can beat them just for one day…— Что это такое? — с неожиданным любопытством гораздо более молодого человека спросил он, указывая на белый шнурок. Джентльмен проворно вскочил с козетки.— Многие знания — многие печали, милорд, — пропел он, поспешно сматывая шнурок и засовывая в карман брюк. — Где же она? Ах, вот. — Он нагнулся и поднял с пола ненавистную серебряную пуговицу, лишившую Мельбурна счастья: — Натешились?Мельбурн нахмурился и, осторожно вынув измятую свою фигуру из кресла, медленно проковылял к окну, оперся на подоконник.

— Должен вам сказать, сэр, что выбранное вами средство, — кивнул он на пуговицу, которую джентльмен вертел в руках, — оказалось весьма неудачным в практическом применении. Я вашу проклятую пуговицу потерял, а ее величество совершенно случайно и совершенно некстати нашла… — он смолк, наткнувшись взглядом на ухмылку своего собеседника. — Не смейте зубоскалить, сэр, — прочеканил он. — Я ведь еще столько мог сделать, столько ей сказать, столько—— Вы хоть знаете, милорд, — насмешливо перебил джентльмен с волосами, похожими на пух чертополоха, одетый в сюртук цвета вешней листвы, — сколько времени вы провели в своей стране грез? Больше тридцати лет. Чего еще вам надо?Тридцать лет. Оправившись от потрясения, Мельбурн упрямо тряхнул головой.— Что мне ещё нужно?! — воскликнул он, негодуя. — Я никогда не увижу, как она меняется рядом со мной, не со мной она испытает радости и горести родительства, не со мной встретит старость… — он говорил и говорил срывающимся голосом, распаляясь всё сильнее, прекрасно понимая, что в придуманном мире всё это было невозможно, но не умея и не желая остановиться, будто это джентльмен, подразнивший его иллюзией счастья, виновен в том, что оно заключено во всём, чего он так жестоко лишен.

— Ну-ну, — расхохотался джентльмен, с несколько брезгливым любопытством слушавший его излияния, не уличая его в противоречиях. — Сомнительное удовольствие – смотреть как любимая женщина корчится в родовых муках, как дурнеет, толстеет, ворчит и скандалит…Последнее слово вызвало у лорда Мельбурн невольную улыбку. Видимо, не всеведущ был джентльмен, ибо тот, кто хоть единожды был свидетелем знаменитого королевского битья ваз, не способен был об этом зрелище забыть.— Теперь я знаю наверняка, что вы не человек, — он покачал головой. — Вы совсем не знаете людей и вам этого не понять. Это и есть жизнь, настоящая, полная человеческая жизнь.— Послушайте, — добавил он, немного успокоившись и уже стыдясь свой вспышки, — я не корю вас. Мне просто не нравится, что всё именно так закончилось. Прошу, подарите мне ещё три дня… хотя бы ещё один! Я лишь хочу… попрощаться.— Напомню вам ваши же слова: ?Одного раза достаточно?. А я говорил! И вы еще утверждаете, что я не знаю людей. Люди, милорд, таковы, что стоит предложить им палец — они отхватят всю руку по локоть.

Разумеется, подумал лорд Мельбурн. Он должен быть благодарен. И он был благодарен. Это существо подарило ему столько лет рядом с женщиной, которую он и в мечтах не смел назвать своей. И пусть на теле его обманутое, украденное время не оставило следов, разум его устал, и когда он потеряет ее окончательно, разум его предаст — он знал это наверняка, словно видел свое будущее в хрустальном шаре гадалки. Так что не прав он, этот странный магический джентльмен: за свое невозможное счастье лорду Мельбурну непременно придется заплатить.Мысли о цене и расплате вернули его к давнему их разговору, и он задал по-прежнему интересующий его вопрос.— Я не лгал вам. Счет уже оплачен, и оплатили его не вы, а ваша возлюбленная. Ее величество потеряла ровно столько дней своей жизни, милорд, — ухмыльнулся джентльмен, — сколько вы украли у Его Величества Времени.Земля покачнулась, поплыла под его ногами, и перед глазами на миг сделалось темно.— Мы с вами так не договаривались! — он схватился за грудь, чувствуя, как ледяной коркой ужаса покрывается сердце. — В своем ли вы уме? Неужто я дал бы согласие, если бы знал об этом?! Вы вернете Ее Величеству положенные ей годы жизни, сэр, иначе…— Иначе что? — захихикал джентльмен, ничуть не устрашенный. — Вызовете меня на дуэль?

Мельбурн сжал в бессильной ярости кулаки.— Ничто не берется из ничего, лорд Мельбурн. Неужто в ваших умных книжках, — голос джентльмена приобрел презрительный оттенок, — об этом не пишут? Неблагодарный вы человек.— Вы полагаете, я должен быть благодарен вам за то, что вы отняли у королевы тридцать лет жизни?

— Не я, а вы, вы сами отняли у нее эти тридцать лет, — джентльмен спокойно заложил ногу на ногу.— Послушайте, — пытаясь обуздать дрожь в голосе, взмолился Мельбурн. — Но ведь она… она ни в чем не виновата, она просто жертва моей алчности. Заберите эти тридцать лет у меня!Джентльмен расхохотался так, словно услышал самую смешную шутку на свете.— У вас — увы, не могу, милорд, даже если хотел бы. Но если это вас утешит, то вам досталось больше времени рядом с ней, чем достанется принцу. А королеве предстояла слишком долгая жизнь, — доверительным шепотом добавил он. — Вы, может быть, только укоротили подобным образом ее печальное одиночество.Прежде чем Мельбурн, готовый удушить подлеца безо всякой дуэли, успел сделать и шаг, джентльмен с волосами, похожими на пух чертополоха, растворился в воздухе. Он упал обратно в свое любимое кресло. Нет, ему не стало утешением знание, что жизнь принца Альберта оборвется менее, чем через тридцать лет. Ее величеству предстояло не только уйти из жизни слишком рано, но и познать перед тем горе вдовства, и он был не настолько мерзавец, чтобы злорадствовать, мелочно торжествовать своей ничтожной победе над соперником, зная, что она будет несчастна.Но он беспомощен и бессилен что-либо изменить. Будь он человеком чести, он зарядил бы пистолет, чтобы кровью смыть позор своей чудовищной ошибки... Однако, будь он человеком чести, в это не было бы нужды. Он — раздавленный, жалкий губитель женских судеб.***Их дружба — ибо прежде и более всего они были друзьями — помогает им преодолеть давешнюю неловкость, перекидываясь мостом из прошлого через настоящее, минуя прошлое, которого не было, и будущее, которому не бывать, в будущее, которого не миновать.Удаляется, пятясь, лорд-камергер со списком подружек невесты, состоящим из шести имен.

— Надеюсь, Альберту не понадобится письмо от доктора, подтверждающее, что каждая из них virgo intacta, иначе ума не приложу, что и делать, — вздыхает ее величество, и лорд Мельбурн поднимает бровь, огорошенный и позабавленный ее ехидной прямотой.— Если понадобится, мэм, — понижает он голос до драматического шепота, — я могу отыскать такого доктора.— Лорд М! — притворно ахает она.Порой, слушая искренний звонкий смех своей юной королевы, он почти забывает о том, что потерял, и о том, чего лишил ее, он почти перестает ненавидеть себя, он почти счастлив. А порой он ловит на себе ее странный взгляд и стыдится, и ненавидит себя еще сильнее, помня, что недостоин ее жалости.

Ожидание предстоящего замужества будто сделало ее более взрослой, более спокойной и более чуткой, и она милосердно не терзает его больше вопросами о том, как, по его мнению, ей следует вести себя с этим мало еще ей знакомым юношей — ее будущим супругом.Однако она всё же решается обратиться к нему, когда речь заходит о неприглядной стороне семейной жизни, обиняком давая понять, какое возможное будущее ее тревожит. Знал ли лорд Мельбурн, что у ее отца, как у дяди Леопольда, была любовница? Он солгал ей всего раз и больше не солжет никогда, пусть и считает, что значимость правды сильно преувеличена. Считает ли он, что и Альберт заведет себе любовницу? Он вспоминает серьезное, честное лицо ее немецкого кузена и говорит правду: он считает, что принц — человек порядочный. В отличие от него. Принц будет ей прекрасным мужем. Лучшим, чем мог быть он сам.Вопреки его ожиданиям, она не срывается с места и не бежит туда, где ее суженый ожесточенно фехтует с воздухом, бог знает кого представляя своим противником. Она лишь кивает, бездумно поглаживая корешок лежащей на коленях книги. Прищурившись, он разбирает вытисненное на темно-коричневой обложке название. Его юная ветреная королева читает ?Жизнь Тимона Афинского?.

Она поднимает глаза, ощутив его изумленный взор.— Странный выбор для послеполуденного чтения, мэм, — поясняет он в ответ на вопросительно вздернутые брови. — Странная, мрачная пьеса, да еще и неоконченная…На мгновение ее взгляд медлит на нем, словно ища что-то в его лице. Она порывисто поднимается с кресла.— Ах, лорд М, ну почему, — всплескивает она руками, аккуратно положив томик на стол и направляясь к окну, — почему человек всегда так упорно жаждет продолжений и завершений? Не глупо ли это? …Но вернемся к—Он не смеет шелохнуться, скованный то ли надеждой, то ли страхом. Что же это? Как? Он вглядывается в ее как будто напряженную спину, силясь понять.— Лорд М? — обернувшись, спрашивает королева. Окна выходят на запад, и он не может разглядеть выражение ее лица в нимбе света заходящего осеннего солнца. — Я спросила, что вы думаете о десятом февраля.Лорд Мельбурн растерянно покашливает.— Мэм?— Я думаю назначить свадьбу на десятое февраля будущего года. Что вы думаете?Он думает, что десятое февраля — это слишком поздно, что он не выдержит этой пытки так долго, и что десятое февраля даже тысяча девятьсот сорокового года — это слишком скоро, но вслух говорит:— Я думаю, что утром десятого февраля будет ужасная погода.Ее величество подходит ближе, и выражение ее лица, разумеется, отражает лишь недоумение.— Но это не повод искать другую дату, мэм, — усмехается он, распахивая объятия заслуженной боли. Да не минует меня чаша сия. — В народе говорят, что дождь в день свадьбы — это к счастливому браку.

***10 февраля 1840 годаУильям Лэм, второй виконт Мельбурн, идет, чеканя шаг, по проходу королевской часовни Сент-Джеймсского дворца к алтарю. Церемониальный меч оттягивает ему руки, но он стискивает зубы: он даже рад этому напоминанию о тяжести своего бремени, своего креста, своего покаяния. Дойдя до алтаря, он разворачивается с каменным лицом и находит взглядом юную невесту.