Глава 16. Излом (1/2)
По устоявшейся уже традиции Раннхильд смотрела из окна на то, как её брат сражается на деревянных мечах с принцем Альфредом. Взгляд её был прикован к Магнусу, и она легко узнавала хитрость Бьёрна или ярость Уббе в том, как он наносил удар, – если этим чувствам удавалось пробиться сквозь броню почтения к сыну конунга, которое теперь, похоже, было у Магнуса в крови. Он мог бы загнать Альфреда в угол двора, заставить целовать пыль и молить о пощаде, но он не делал этого, в последний миг отступая, совершая неправильный манёвр и сам подставляясь под удар или просто внезапно опуская меч. А Раннхильд так хотелось, чтобы он побил Альфреда! Она нуждалась в ком-то, кто мог бы отомстить за неё.
Сегодня она не улыбалась Альфреду, она почти не смотрела на него. А вот он, напротив, то и дело поднимал глаза к ней, пытаясь поймать на себееё взгляд – если бы он вот так отвлекался в настоящем бою, лежать бы ему уже десять раз убитым. Раннхильд же видеть его не могла, не сегодня. Дурное предчувствие владело ею с самого утра и необъяснимым образом было связано с младшим внуком конунга Эгберта. Всё дело было во сне: Раннхильд снилась она сама, ребёнок у неё на руках, много крови и странный привкус предательства и триумфа.
Это было первое предзнаменование, явившееся к ней со дня, когда она увидела во сне гибель отца. Проснулась она совершенно разбитой, с больной головой и пониманием того, почему мать называла дар предвидения и карой одновременно. Как она должна была использовать эти знаки, что они ей сулили, от чего предостерегали? Боги говорили с нею, но их шёпот был так неразборчив, фразы так туманны… Единственное, что Раннхильд точно знала, так это то, что пора было делать решающий ход в этой игре, которую она сама и затеяла с Альфредом. Но всё в ней противилось этому.
Она ненавидела Альфреда за то, что собиралась сделать, а больше того ненавидела саму себя. И она боялась не совладать с ненавистью в тот миг, когда… Из всех её братьев Бьёрн был самым высоким и сильным, настоящим великаном, Хвитсёрк – самым быстрым, Сигурд обладал по-настоящему змеиной хитростью, а Уббе – непревзойдённым воинским мастерством; но берсерком называли не кого-то из них, а Ивара – самого слабого, увечного, зато и самого яростного в бою, не знавшего устали, забывавшего о своей боли, стоило ему взять в руки меч – или рубившегося сквозь эту боль. Ивар избрал для себя странный, почти невиданный среди северян способ битвы – Бьёрн привёз эту идею из своих походов на юг, и заключалась она в том, чтобы сражаться, сидя в колеснице. Мог Ивар также сражаться и ползая по полю боя, но этого не любил, а предпочитал идти в бой на замысловатых железных подпорках; они причиняли ему невыносимую боль, и Ивар их ненавидел, но это приводило его в ещё большую ярость и пугало его врагов. Раннхильд всегда была ближе к Ивару, чем к остальным своим братьям, и сейчас чувствовала, как просыпается в её груди такая же ярость. Её решение, позорное для дочери конунга, для внучки Сигурда Убийцы Дракона, было сродни железным костылям Ивара: оно причиняло ей боль, но было ей единственной опорой. Раннхильд вцепилась пальцами в каменный подоконник с такой силой, что их стало ломить, жалея, что в ней нет силы троллей или великанов – разрушить этот замок одним своим движением, заставить стены пасть и похоронить под обломками всех, кто здесь жил, а самой освободиться, убежать далеко-далеко…***Она больше не могла находиться взаперти, накинула поверх рубашки тёплый плащ и вышла из комнаты. Вокруг царила тишина, замок спал. Легко было представить себя не пленницей, а властительницей, не побеждённой, а победительницей. Легко было представить, шагая босыми ногами о холодному камню, что у неё есть право и возможность вот так просто покинуть ловушку этих опостылевших стен. Холода Раннхильд не боялась, а по свободе слишком соскучилась, чтобы не позволить себе упиваться этой лживой сладостью. Она была одна, одна, ничьи жадные, подозрительные или полные презрения взгляды не провожали её. Раннхильд наслаждалась. Более всего ей хотелось бы ощутить прикосновение ветра и солёных брызг на лице, поймать ритм качающейся палубы… Но и то, что было у неё сейчас, тоже было весьма неплохо.Но это упоение длилось недолго: инстинкты воина всё ещё жили в Раннхильд, и она замерла, всем своим существом готовясь не то к бегству, не то к удару. Вслед за ощущением чьего-то незримого присутствия послышались вполне реальные шаги, и вскоре из-за оворота коридора показался мужчина. Он брёл медленно и в полной темноте не вполне уверенно, раз или два слегка качнулся, и Раннхильд заподозрила, что он пьян. Это не понравилось ей и заставило насторожиться ещё больше: вообще-то большинство стражников и замковой прислуги побаивалось её и украдкой крестилось, даже если ей просто приходилось пройти мимо них, но винные пары могли придать им нежелательной смелости. Девушка мгновенно осознала опасность своего положения: одна в пустынном коридоре в ночной рубахе, да ещё и враг, которого должно унизить. Мужчина приближался к ней, не глядя вперёд, а лишь под ноги; Раннхильд медленно попятилась, но тяжёлый плащ зашуршал, привлекая к ней внимание. Она остановилась и тихонько выругалась. Мужчина остановился, поднял голову и, присмотревшись получше, Раннхильд узнала Альфреда.Из всех людей на свете она меньше всех хотела видеть его. Первым желанием Раннхильд было спрятаться в комнате, но она не хотела бежать. Поэтому она стояла на месте, пока Альфред приближался к ней, и, когда он остановился достаточно близко, Раннхильд уловила хмельной и сладкий запах, исходящий от него.- Что ты здесь делаешь в такое время?- поинтересовался он. Голос Альфреда, правда, был строгим, сдержанным, так сильно отличающимся от того, к которому привыкла Раннхильд. -Уж не надумала ли ты сбежать?
- Если бы у каждой двери не стояли ваши треклятые стражники, меня бы уже давно здесь не было, - ощерилась она. – Конунг Эгберт дозволил мне ходить, где пожелаю, вот я и пользуюсь этим. И, думается, не тебе оспаривать волю конунга.
Он несколько мгновений молчал, глядя на Раннхильд задумчивым, совершенно нечитаемым взглядом. Потом кивнул и подошёл на шаг ближе.- Так я… - даже во тьме Раннхильд видела, как Альфред сглотнул и переступил с ноги на ногу, - … провожу тебя?
Отчего-то он нервничал, но она не могла понять причину. Всё, о чём кричали ей её инстинкты, так это о том, что необходимо было убираться отсюда как можно скорее; теперь уже её комната, еёклетка казалась ей спасительным убежищем. Раннхильд рефлекторно плотнее запахнула плащ – от неё не укрылся взгляд, которым Альфред окинул её – и передёрнула плечами, стараясь вложить в это простое движение как можно больше презрения.
- Вот уж спасибо, - отрезала она, - но дорогу к своей комнате я способна найти и сама. Или ты хочешь сказать, что здесь, в замке конунга Эгберта, - с издёвкой протянула Раннхильд, - гостью может подстерегать опасность?
Ей показалось, что Альфред покраснел, но наверняка она сказать не могла.
- Нет, но всё же…- В таком случае я прекрасно управлюсь сама.
Раннхильд быстро пошла прочь. Вслед ей принц крикнул:
-… но всё же лучше тебе не бродить одной, - и голос у него был странным.
Она не ответила, только отмахнулась. Кутаясь в плащ, она ускоряла шаг, что-то словно гнало её в спину. Убегать было отвратительно, но и взглянуть в глаза Альфреду и дать бой она пока что ещё была не готова. Что ж, Бьёрн учил её, что тот, кто никогда не отступает, путая доблесть с глупостью, почти никогда и не побеждает, и песен о нём, погибшем до времени, никто не слагает. Песни скальдов были ей ни к чему, но вот победа… Она была намерена вырвать победу у Альфреда, у Эгберта из рук, просто… просто пока что она не была готова к этому. Не вполне. Утешая себя этим, Раннхильд добралась до своей комнаты и шумно захлонула дверь. Раздражённо дёрнув завязки плаща, она стащила его с плеч и отбросила от себя прочь. Встреча с Альфредом, столь неожиданная, вывела её из равновесия. Подумав хорошенько, она решила запереть дверь – на всякий случай.
Повернувшись к дверям, чтобы заложить засов, Раннхильд увидела, что двери распахнуты, и на пороге стоит Альфред. Он замер, закрывая своей фигурой весь дверной проём, и выражение лица у него было непередаваемым. Раннхильд стало очень неуютно; под горящим взглядом принца она ощущала себя голой в одной рубашке. Первой мыслью её было отыскать заброшенный куда-то в сердцах плащ и скрыться под ним от взора Альфреда, но, чтобы сделать это в полутёмной комнате, ей нужно было разорвать зрительный контакт с принцем, повернутьсяк нему спиной, а это как раз казалось Раннхильд худшей из идей. Она должна была видеть его лицо, его взгляд, его руки, наконец, чтобы понимать, что ей ничего не грозит. Альфред не двигался с места, не произносил ни слова, просто разглядывал её, и взгляд у него был таким же, как тогда в темнице, когда он поцеловал Раннхильд.
- Чего тебе нужно? – она нервничала, и сильно, и это делало её грубой, но Раннхильд надеялась, что её грубость оскорбит и отпугнёт Альфреда. – Убирайся!
Но, вместо того, чтобы уйти, он, как заворожённый, шагнул вперёд. Когда Раннхильд увидела, как Альфред запирает за собой дверь, её охватила настоящая паника. Сердце гулко стучало в груди, ладони её вспотели, а в горле пересохло. В глубине души она знала, что это однажды произойдёт, и знала, что должна взять всё в свои руки, использовать это так, как хотела, но… Увы, Раннхильд понимала, что сейчас вовсе не она держит ситуацию в своих руках. Взгляд Раннхильд скользнул по комнате поисках оружия, но, конечно, безуспешно: ей не позволяли держать даже ножа для мяса или фруктов, не говоря уже о чём-то более опасном.- Уходи, - благодарение Богам, её голос не дрожал, а казался более низким и угрожающим, чем всегда. – Убирайся, Альфред. Тебе нечего здесь делать. Что подумает твоя семья, если узнает, что благочестивый принц явился ночью в комнату к язычнице, их врагу? Уходи, и я никому ни слова не скажу.Она знала, как сильно он верил в своего бога, как боялся его гнева. Она надеялась напугать его этим и заставить образумиться, отступить, но ничего не вышло. Наоборот, Альфред сделал шаг вперёд, и отступить на шаг пришлось ей.
- Плевать. Они могут думать и говорить всё, что угодно, но я… Я больше так не могу. Я люблю тебя, Раннхильд.Несмотря на невыносимое напряжение, она рассмеялась. Коротко, отрывисто… слишком резко, чтобы можно было подумать, что признание Альфреда тронуло её. И это его ранило. Он нахмурился, лицо его потемнело, а в глазах блеснуло что-то жёсткое.
- Этого тебе тем более не простят. Никогда. Поэтому…
- Плевать мне и на это, - снова шаг к ней, и снова Раннхильд отступала. – Я просто хочу, чтобы ты знала, и чтобы у меня была надежда.- Надежда? – она недоумённо вскинула брови. – Мы – враги, Альфред. Так было и будет всегда. Это означает никакой надежды.
- В самом деле? Не верю, я видел, как ты смотришь на меня. И эти твои улыбки... Ты можешь говорить, что ничего не чувствуешь ко мне, но я тебе не верю.