Глава 13. В погоне за тенью (2/2)

Он не хотел этого знать – на самом деле. Он вообще не хотел знать ничего о нём, он не хотел признавать своим отцом вероотступника, разбойника, склонившего его мать к греху прелюбодеяния. Но он ничего не смог поделать со словами, сорвавшимися с его уст.- Флоки убил его, - с безжалостной прямотой ответила северянка, - за то, что Ательстан встал между ним и Рагнаром, между Рагнаром и нашими Богами.- Он убил его?! – изумлённо воскликнул Альфред.Хоть он и не надеялся увидеться с ним, не стал бы этого делать, если бы даже была возможность, известие о том, что Ательстан погиб от руки язычника вдали от родных земель, шокировало его. Быть может, оно даже могло бы примирить Альфреда с ним.- Ательстан принял нашу веру, стал одним из нас. Он принял от моего отца священный браслет, который сын принимает от отца, и поклялся на нём в верности Рагнару, Каттегату и нашим Богам. А затем он захотел отказаться от всего этого, вернуться назад. Возврата назад не бывает, Альфред. Ни для кого.

Принцесса с интересом посмотрела на сына.- Ты часто говоришь с нею?

То, как румянец проступил на скулах Альфреда, очень не понравилось ей. Раннхильд была красивой и дерзкой девушкой, сильно отличалась от всех, кого раньше знал Альфред, и легко могла увлечь принца, показавшись ему этакой заморской диковинкой. Джудит видела это, как и то, что, случись такое, северянка легко разобьёт его сердце, если не что-нибудь похуже. С дрожью вспомнила она странный и богопротивный план Эгберта женить, быть может, кого-то из внуков на дочери Рагнара. Вглядываясь в лицо сына, она всё больше волновалась за его сердце.

- Нет. Мне не о чем говорить с нею, - натянуто ответил юноша.

Дело было не только в том, что северянка избегала его, хотя это и сильно уязвляло Альфреда. Он сам не хотел приближаться к ней, потому что чувства, которые он испытывал, стоило оказаться ему рядом с нею, пугали принца и вызывали в нём почти отвращение: находясь подле Раннхильд, он забывал о том, что она враг, дикарка, безбожница; он мог видеть только её голубые глаза и прекрасные, надменные, непреклонные черты лица, а его сердце то сладко замирало, словно в предвкушении чего-то, то билось чаще. Он злился на себя из-за того, что чувствовал – это было неправильно, недопустимо, и Альфред пытался изгнать это из себя молитвами, покаянием, изнурительными тренировками на оружейном дворе, он даже за плеть взялся, нещадно орудуя плетью перед святым распятием, моля Господа избавить его от этих нечестивых чувств. Всё было тщетно. Даже если днём ему удавалось избежать встречи с Раннхильд или сократить её до минимума, девушка являлась ему во снах, манила его и смеялась, смеялась, смеялась. И её ненастоящий смех ещё долго звучал в ушах Альфреда после пробуждения, преследуя, заставляя ненавидеть самого себя. Казалось, даже Бог был бессилен перед сжигавшей его страстью.Он заметил, что мать пристально смотрит на него, и поспешил отвернуться. Только что он, не скрывая своего осуждения, говорил с нею о её собственном грехе, обвинял её, требуя от неё объяснений, а теперь старался скрыть свои чувства, опасаясь, как бы объяснений не потребовала она. Но Джудит только осторожно прикоснулась к руке сына, и это прикосновение обожгло Альфреда, как огнём. Он увидел себя глазами матери – слабого, прячущего взгляд; он увидел, насколько он похож на мать, как близко он к тому, чтобы шагнуть в объятия греха, как это когда-то сделала она. Это заставило Альфреда грубо отбросить её ладонь. В глазах женщины заплескалась обида.- Я хочу, чтобы ты был осторожен, - вкрадчиво сказала она. Вспышка сына ранила принцессу, которая понадеялась, было, на то, что между ними установится прежний мир, разрушенный вдруг вставшим из небытия призраком Ательстана. – Иногда сердце может сыграть злую шутку, и нужно быть мужественным, чтобы не поддаваться… Если тебе нужна будет помощь, сын мой…

Черты лица юноши вдруг ожесточились, во взгляде мелькнула сталь.- Вы говорите сейчас обо мне, матушка? Или, быть может, о себе?

***Даже отбивая удары своего оруженосца, Этельред с лёгкостью заметил её. В оружейном дворе всегда собиралось немало женщин, от служанок до придворных дам его матери, когда принцы решали развлечь себя тренировкой, но Раннхильд, дочь Рагнара, не могла затеряться среди них, даже обряженная в соответствующий наряд непреклонными служанками его матери. Девушку выдавала осанка, взгляд, а прежде всего – причёска, какую никогда бы не сделала ни одна из благородных девушек Ванатинга даже под страхом смерти. И двигалась северянка так, словно на ней всё ещё были кожаные штаны, рубаха да куртка, приличествующие мореходу, а не принцессе, а под ногами – палуба корабля, а не твёрдая земля, и всегда вслед ей летели смешки и острые замечания мужчин и не менее острые заинтересованные взгляды. Но, конечно, дальше этого дело не шло ни у кого: несмотря на всю необычную красоту Раннхильд, её языческое, варварское происхождение вызывало настороженность, а порой и отвращение у мужчин, а, кроме того, всем было известно, что девушка – гостья короля.

Его братья тоже не благоволили северянке, держались с нею отстранённо, почти враждебно. Зато самого Этельреда она забавляла. Он и теперь усмехался, глядя, как она осторожно подбирается к нему, выбравшись из своего укрытия.

- Миледи, - Этельред улыбнулся девушке.

Его отец не одобрил бы такого обращения к ней – его отец предпочёл бы видеть Раннхильд на виселице или что похуже. И мать тоже – хотя она не желала смерти девушке, но явно боялась её и мечтала, чтобы дочь Рагнара оказалась далеко-далеко отсюда. Этельред же напоминал себе и другим по возможности, что у себя на родине Раннхильд была не просто леди – принцессой. Только её, кажется, это совсем не трогало.Девушка подошла к груде деревянных и стальных затупленных мечей, сваленных во дворе для каждого, кто решил бы потрудить свои мускулы потешной битвой. Принц заметил, как его оруженосец подобрался, пристально наблюдая за тем, как Раннхильд перебирает бесполезные клинки. Металл звенел, встречаясь с металлом, а она молчала, вперив взгляд в мешанину мечей. Наконец, выбрав для себя один и резким движением вынув его из кучи, она пристально посмотрела на Этельреда. Он чувствовал на себе вопрошающий, встревоженный взгляд своего сквайра и едва подавил в себе смех: что могла сделать с ним эта девочка с тренировочным мечом? Одним кивком головы он отослал от себя оруженосца. Вид у Раннхильд был решительный, и её поза слишком явственно говорила о том, зачем она пришла к нему.

Она шагнула к нему, сжимая в руке меч, а на лице её читалась твердокаменная решимость. Этельред узнал её – то же он видел в этих глазах, глядящих на него сквозь прорези в шлеме. Ошибиться в этом плещущемся в её взгляде чувстве было попросту невозможно – в конце концов, именно из-за него Раннхильд сейчас была в плену, так что она ещё могла испытывать к нему, кроме неприязни? Позади него какие-то девушки испуганно зашептались; Этельред почти ощутил единое движение, каким несколько молодых воинов положили ладони на рукояти мечей. Принц лишь усмехнулся: кем-то, быть может, двигал почти сверхъестественный страхперед вооружённой язычницей, он же видел перед собой только гордую, но одинокую и беспомощную девчонку, чьим оружием и остался лишь затупленный тренировочный меч да её собственная надменность. За посланницу Дьявола Раннхильд никак не могла сойти.

Она стояла перед ним, выглядя достаточно вызывающе в нежно-голубом платье, отчего её глаза приобрели неестественный мёртвый оттенок льда, с серебристым мечом в руках.

- Однажды я вас уже побил, - примирительно напомнил он.

Лицо девушки дёрнулось. Этельред хотел обратить эту назревающую стычку в шутку, но, похоже, его слова возымели совершенно противоположный эффект. Северянка вспыхнула и подошла ближе к молодому принцу. Этельред встал на изготовку, но ему не хватило одного вздоха, чтобы приготовиться как следует- Раннхильд бросилась на него стремительно, бесшумно и так яростно, словно в самом деле от этого сейчас зависела её жизнь. Принц занёс меч над головой, собираясь обрушить на Раннхильд удар, с заточенным мечом ставший бы смертельным, но, крутанувшись на пятках, девушка ловко увернулась от удара, и тяжесть меча вкупе с силой, которую он вложил а это движение, повела Этельреда вперёд. Остриё меча Раннхильд тотчас ткнуло его под рёбра откуда-то справа, заставляя парня разъяриться не на шутку. Но ей, казалось, всё было нипочём.Ниже его, маленькая и невероятно юркая, она заставила его отступить сперва на шаг, а затем отступать и отступать. Когда он, наконец, опомнился и стал наступать, девушка ускользала от ударов тренировочного клинка Этельреда как раз тогда, когда он думал, что вот-вот достанет её. Это изумило принца: он хорошо помнил, как Раннхильд оступилась там, на пляже, и была повержена и схвачена. Впрочем, сейчас на ней не было тяжёлых доспехов, а длинное платье, хоть его и с трудом можно было причислить к пригодной для битвы одежде, не мешало девушке быть невероятно проворной. Во дворе царила мёртвая тишина. Злость обуяла принца, когда он понял, что половина замка сейчас наблюдает за тем, как их пленница вот-вот побьёт его. В какой-то миг Этельреду удалось ударить её – и он ощерился, представляя, как под тонкой тканью платья на её плече наливается синяк. Она вздрогнула, но тут же выгнулась назад, уворачиваясь от очередного выпала Этельреда. И замахнулась снова. Он поймал её удар крестовиной меча, и по ушам резанул скрежет металла о металл. На несколько мгновений её голубые глаза оказались в считанных дюймах от его, и огонь ненависти, полыхнувший в них, обжёг его. Лишь теперь Этельред понял, отчего так боялись Рагнарову дочь его мать и кое-кто ещё.

Внезапно девушка отступила, опустила меч, окончив бой. Её необычная причёска растрепалась, на лбу блестели капельки пота, щёки раскраснелись. Этельред чувствовал, как полотняная рубаха прилипает к телу. Кровь Этельреда ещё кипела от желания безусловной победы над северянкой, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не продолжить поединок. Раннхильд же вдруг примирительно улыбнулась.- Спасибо. В следующий раз я не позволю тебе побить меня, внук конунга, - несмотря на сбившееся дыхание, она говорила спокойно,но в её голосе ему вдруг почудилась некая угроза. Он не смог удержаться и перевёл взглядна меч, который она всё ещё держала в руке.

Должно быть, конунгов внук хотел сказать ей что-то – снисходительность, которую все здесь питали к её полу, называлась учтивостью и требовала, чтобы с женщинами говорили мягко и сладко, в тоже время не говоря с ними ни о чём серьёзном. Попробовал бы кто в Каттегате так насмешливо-мягко поговорить с Лагертой или её матерью, с Торви или Астрид, воспитанницей Лагерты! Жена Флоки, Хельга, была кроткой и доброй и не была воительницей, а и она бы не допустила подобной снисходительности по отношению к себе. Раннхильд бросила меч обратно на кучу тренировочных клинков, и сталь отозвалась оглушительным звоном. Что-то подсказывало ей, что Этельред вовсе не настроен сейчас быть с нею учтивым, чего бы там ни требовал этикет. Она чувствовала на себе его колючий взгляд, удаляясь, и девушку забавляло то, что ей удалось вывести принца из равновесия. Но она злилась и на себя тоже. Сегодня её руку словно вёл сам Один, не меч казался ей продолжением её ладони, как должно, а она себе – продолжением меча. Но почему же тогда во время битвы Боги позволили Этельреду победить? Или всё дело было только в броне? В Каттегате девушка никогда не тренировалась в броне – даже среди её братьев никто и помыслить не мог о том, чтобы Раннхильд отправилась в поход, и ей бы понадобились доспехи. Шлем для неё выковали перед самым отплытием в Уэссекс, Бьёрн самолично пришил металлические бляхи на её пояс и куртку, а Уббе обильно смочил своей кровью кожу её новенького щита, призывая всех Богов защитить его сестру за это кровавое подношение. Но ни забота братьев, ни молитвы не помогли – металл лишь сделал её неповоротливой, недостаточно вёрткой, чтобы Раннхильд ушла от своей судьбы. Но она сказала правду: в следующий раз она одержит победу над любым христианином, с которым её сведёт ратная судьба. Ибо саксам и северянам ещё предстояло скрестить мечи, она была в этом уверена, как ни в чём другом.

Девушка направлялась к конюшням. Она любила лошадей ещё в Каттегате, тогда как её братья отдавали предпочтение драккарам. И здесь, на чужбине, онибыли для неё символом свободы, и Раннхильд находила утешение рядом с этими грациозными умными животными, для которых совершенно никакого значения не имело, верует ли она в Христа или нет. Кто-то шёл за нею, но обернулась она, лишь войдя в конюшню. В залитом солнцем дверном проёме она разглядела чей-то обезличенный силуэт, и ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что это её брат следовал за ней. Они редко разговаривали, и Раннхильд полагала, что Магнус сторонился её, так что увидеть его здесь и сейчас было тем более удивительно.

- Зачем ты сделала это? Ты хотела унизить Этельреда? – в его-то словах не было и намёка на учтивость. Напротив, Раннхильд с острой тоской различила знакомые язвительные нотки – если Рагнар Кожаные Штаны желал кого-то уколоть, он делал это именно так.И то, что человек, говоривший, как её отец, защищал христианина, сакса, её пленителя, ещё больше разозлило девушку.- Я давно не держала в руках меч – с самого дня битвы. А я не хочу забывать, как это делается, - хищно улыбнулась она, зная, что Магнус сейчас отлично видит её лицо. – Никогда не знаешь, когда этот навык пригодится. К тому же, не помешает напомнить Этельреду и вашему конунгу, что я не какая-то принцесса в башне, о которых рассказывают ваши скальды.

Юноша нахмурился и стал ещё больше похож на Рагнара. Даже в сумраке конюшни было отлично видно, что Магнус гневается на неё.

- Женщины не должны брать в руки оружие. Это богопротивно, и…- Женщины нашего народа сражаются наравне с мужчинами, - перебила его девушка.Магнус покраснел. Каждая его стычка с Раннхильд начиналась с того, что она упорно причисляла его к варварам-северянам, а он пытался доказать ей, что Господь по ошибке сделал его сыном Рагнара Лодброка, и у него нет ничего общего ни с нею, ни с теми, кого она оставила дома. Но он, как и она, продолжал упорствовать. Наверное, в чём-то они и впрямь были похожи. Вот только это совсем Магнуса не утешало.- Женщины моего народа молятся и вышивают, а во время битвы лишь перевязывают раны. Женщина – слабое существо, она нуждается в защите и…Раннхильд фыркнула так громко, что юноша изумлённо замолчал. Казалось, девушка с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться.- Слабое существо? Скажи это моей матери, скажи это первой жене нашего отца, скажи это своей матери, наконец, - она была наслышала о королеве Квендрит – её здесь помнили, хотя и поминали с недовольством и явным осуждением. Что только убеждало северянку, что женщина, родившая её брата, была необыкновенной. Впрочем, иного выбора от её отца ждать и не стоило. – Кто научил тебя подобным глупостям?

Он промолчал. Упоминание его матери выбило Магнуса из колеи. И девушка не преминула этим воспользоваться. Она стремительно подошла к нему, так что даже в полутьме он видел, как сверкают её глаза.

- Ты так похож на нашего отца, - быстро заговорила девушка, - у тебя другие глаза и волосы, другое лицо, но ты говоришь, как он, ты держишься, как он. Ты – один из нас, ты должен был быть с нами, не здесь. Он хотел этого больше всего. Он погиб ради этого, - впервые она говорила с Магнусом столь откровенно, не пряча своё истинное желание достучаться до брата за насмешками и издёвками. Если чем-то она и могла подкупить его, то только искренностью. – То, что они сделали с тобой – непростительно! Но…

Он жестом оборвал её на том месте, где она начала бы поносить людей, ставших его семьёй, когда не стало его матери. Пока она была жива, она так же твердила ему, что он похож на своего отца, ни на кого больше, что ему суждено стать таким же великим, как его отец-язычник. С тех пор, как её не стало, он жил в тени Альфреда и Этельреда, в добре, любви и благочестии и считал себя счастливым. Слова Раннхильд затронули в его душе какие-то потаённые струны, которые молчали со дня смерти Квендрит, королевы без королевства. Казалось, от этих струн расползается тёмное пламя, и пока что у него были силы с ним бороться. Стоило Магнусу вспомнить, что Этельвульф и Джудит приняли его как родного, оно уменьшалось, почти погасало. Поэтому он не мог позволить Раннхильд посеять в его сердце зерно сомнения в этих людях. Но любопытство, точившее его с того дня, как он увидел эту девушку в цепях, день ото дня становилось всё сильнее. И впервые со дня пребывания в Уэссексе Раннхильд он попросил:

- Расскажи мне о Рагнаре.