Глава 11. Трофей (2/2)
А затем, среди общего шума, её отвели обратно в её комнату. Прежде, чем уйти, суетливый человек, сопровождавший её, сказал:
- Вы можете гулять где угодно в пределах замковых стен, но за ворота выходить вам строжайше запрещено указом Его Величества. Если вы сделаете это, он будет считать, что вы попытались сбежать, а наш король не терпит лжи и измен, и ему придётся вернуть вас в темницу.
Вот так просто и незатейливо. Раннхильд рассеянно кивнула, глядя в щель между досками, закрывающими окно. Эгберт считал её глупой или безумной, полагая, что она попытается сбежать, когда у неё нет ни людей, ни корабля, ни даже оружия, и она одна-одинёшенька среди врагов? Правда, проходя по замку и перед тем, из болтовни служанок она с трудом поняла, что кто-то из её братьев остался в Нортумбрии, в городе, который назывался Йорк. Сердце её ёкнуло, когда она услышала это, а следом пришла обида: отчего, если они неподалёку, столько недель они не приходили за ней? Немного времени понадобилось Раннхильд, чтобы понять, что браться затаились прежде, чем нанести своим обидчикам сокрушительный удар – ни один из сыновей Рагнара не забывал таких страшных обид. Всей душой она рвалась к ним, но понятия не имела, далеко или близко эта Нортумбрия, как до неё добраться, а если бы она и знала, у неё не было даже лошади. Пока что ей оставалось только ждать.
***Девчонка была хороша, без сомнения, но она дрожала от страха, как сухая былинка на морозном ветру. Это раздражало Сигурда. Его воины нашли эту девушку, разоряя очередное селение, и сочли, что она будет достойна согреть постель их вождя. Или кого-нибудь из вождей. Но Ивар, лишь скользнув взглядом по трепещущей, едва ли не лишившейся чувств при виде его искалеченных ног пленнице, фыркнул и отказался; Сигурд знал, что брат смущён своим увечьем, а потому столь откровенный ужас, граничащий с жалостью, был противен Ивару и отбивал всякое желание. Таким образом, девушка досталась ему. Но разные глаза Сигурда, похоже, пугали пленницу ничуть не меньше, чем безжизненные ноги его брата, и юноша даже подивился злой иронии судьбы этой несчастной. Желания она в нём точно не вызывала, только жалость. Он мог бы отдать её своим хирдманнам – уж те бы не стали носы воротить – но жалость пересилила.
- Иди, поешь, - на ломаном языке завоёванного края проговорил он, кивнув в тот угол большой комнаты, где стоял стол с остатками их с Иваром ужина. Его брат давно ушёл взглянуть на свой небольшой отряд берсерков, а заодно на своего христианского пленника.
Глаза девушки стали круглыми, как плошки, когда до неё дошли слова Сигурда. Что-то неразборчиво пискнув в ответ, она метнулась к столу и принялась запихивать куски в рот, даже не глядя на еду. С мрачным удовлетворением юноша рассматривал пленницу, отмечая её худобу, угловатость фигуры, бледность лица. Должно быть, она недоедала всю жизнь и, конечно, не думала, что первым, кто досыта накормит её, будет язычник. Он хмыкнул: надо будет поделиться этой мыслью со жрецом Хехмундом и посмотреть, как он придёт в ярость от этого. Сигурду, как и Ивару, нравилось дразнить воинственного, но беспомощного жреца; если его разозлить как следует, он начинал плеваться проклятиями и призывать на их головы самые страшные муки, и сыновья Рагнара находили это забавным.
Но больше всего, глядя на пленницу, Сигурд думал о сестре. И мысли эти были безрадостными. Если Раннхильд была ещё жива – а сердце подсказывало Сигурду, что это так – участь её едва ли была лучше той, что Боги уготовили этой девушке. Но был ли кто-то в Уэссексе так же добр к его сестре, как он сейчас? Накормил ли кто-то Раннхильд? Или её унизили, растоптали, осквернили? Ни он, ни Ивар в разговорах старались даже не упоминать имя сестры, потому что ярость тут же вскипала в обоих, и они были готовы повести оставшихся в Йорвике воинов на Уэссекс ради освобождения Раннхильд – или мести за неё. А они должны были дождаться Бьёрна, который собирал для Раннхильд войско в их стране, а пока прирастить столько земель, сколько можно, к владениям в этом краю.
Когда девушка насытилась, её опасения, видимо, вернулись к ней. Она прижимала свои юбки к ногам так, что они ничего не скрывали, и этот жест был плохой защитой. Губы её дрожали. Раздражённый сверх меры, Сигурд махнул на свою кровать.- Спи.
Он не стал смотреть, выполнит ли она его указание или нет, просто вышел из комнаты. Ночной воздух освежал, выветривал гнев из его ума и сердца. Он не хотел избавляться от него полностью – потом этот гнев даст ему больше сил, чтобы убивать христиан, но пока что он лишь мешал думать. Во дворе, у затухающего костра Сигурд увидел брата. Заслышав его шаги, Ивар поднял голову, и шальная улыбка расползлась по его лицу.
- Ну, как она? Ты остался доволен, брат?
Сигурд Змееглазый лишь передёрнул плечами. Одна бровь Ивара вопросительно поползла вверх – он ненавидел это выражение на лице брата, одновременно недоверчивое и насмешливое.
- Ты что, отказался от подношения? Твои молодцы старались.- Она боится моего глаза не меньше, чем твоих ног, - отрезал Сигурд, – и застывает от одного моего взгляда. Много ли радости обнимать рыдающее полено?
Ивар расхохотался.- Да, твои молодцы сплоховали. Отдай её им, пусть в следующий раз выбирают получше для своего ярла!
Старший из братьев покачал головой.- Нет, я не могу сделать этого, - отвечая на немой вопрос брата, он мрачно пояснил: - глядя на неё, я думаю о Раннхильд, что, может, в Уэссексе этот проклятый Эгберт сделал из неё такую же забаву для своих воинов!При этих словах лицо Ивара потемнело. Сигурд испугался, что зашёл слишком далеко: Ивар и Раннхильд всегда были очень близки, и его её пленение ранила сильнее, чем остальных. Он осторожно наблюдал за переменами в лице брата, опасаясь, что неконтролируемая ярость захлестнёт того с головой. Это могло стать опасным, когда не намечалось близкой битвы. Но через несколько долгих напряжённых мгновений, к облегчению Сигурда, лицо Ивара разгладилось, приняло почти безмятежное выражение – так выглядит кот, который в охоте за мышью притворяется спящим. Брови Сигурда поползли вверх: ему нужно было объяснение столь резких перемен в брате. Заметив это, младший сын Рагнара рассмеялся, и смех этот не был таким раскатистым, как недавний хохот, но в нём явственно слышалась угроза.
- Я тоже часто думаю о Раннхильд. Я думаю о ней всякий раз, как в моей постели оказывается новая пленница, - со смешком пояснил он. – Я смотрю на них и понимаю, что у них нет ничего общего с нашей сестрой. Раннхильд не жалкая и не трусливая, она не станет плакать и молить о пощаде. Эти девки – лёгкие трофеи, для удовольствия и развлечения. Но наша сестра – не тот трофей, который хотел бы заполучить даже я. И ты не хотел бы себе такую наложницу, и никто из наших братьев, - Сигурд не смог сдержать смех, хотя и несколько неуверенный, потому что не понимал, куда клонит Ивар. – Раннхильд станет комом поперёк горла конунгу Эгберту и всему Уэссексу. А, кроме того, за нею однажды, - с этими словами его взгляд обратился туда, где вдали за деревьями привычно шумело море; этот шум был не слышен уху за треском костра, позвякиванием котлов и утвари, ржанием и фырканьем лошадей, людскими голосами, но отдавался ровным биением в сердце каждого из них, связанных с морем самою судьбой, - придём мы.
___________________________________*Хирдаманны – дружинники.**Хирд - боевая дружина в Скандинавии эпохи викингов, имевшая возможность сражаться группами от всего состава до пар воинов. Хирд подчинялся конунгу, ярлу или херсиру.