Глава 8. Победы и поражения. Часть 1 (1/2)
Все твои победы лишь чьё-то поражение.Анжелика МиропольцеваАслауг считала себя сильной. Не зная ни матери, ни отца, она научилась управлять обширными землями, доставшимися ей от родителей, обороняла их, когда в том была нужда, и выжила в жестоком мире, подчинённом одним лишь мужчинам; она выносила и родила пятерых детей, и их пороки и болезни не сломили её, как не сломили ссоры с мужем и долгое отсутствие Рагнара; она управляла и Каттегатом, останавливала споры на грани кровавой резни, примиряла враждующие семьи. Даже потеряв мужа, она не сломалась. Она всегда жила в мире с Богами, и Боги давали ей силу.Но не теперь.
Ей, конечно, и прежде не однажды случалось провожать сыновей в дальние походы. То были походы ради наживы, ради золота и рабов, и готовились к ним молодые воины под песни и шутки, пытаясь перещеголять друг друга в удали. Но Аслауг была всегда уверена в успехе набегов, как и в том, что её дети – и Бьёрн, которого она тоже считала родным – вновь ступят на родную землю. И никогда прежде все её дети не покидали Каттегата одновременно. Теперь всё было совсем по-другому. Не было ни песен, ни шуток, ни глупого хвастовства; она практические не видела ни сыновей своих, ни дочь, ни пасынка, от рассвета до заката пропадавших то в кузнице, то на верфях, то во дворе с мечами в руках. И всегда теперь на их лицах была написана мрачная решимость, которую не развеять было ни ласковыми уговорами, ни угрозами. Её хрупкая прекрасная дочь, её принцесса, которую она растила в любви и неге, которых никогда не было у самой королевы, превратилась в воительницу с жёстким стальным взглядом. Ивар, её несчастный искалеченный сын, был словно сосуд, переполненный кипящей яростью, которую необходимо было непременно выплеснуть; он соорудил себе костыли и ежедневно учился стоять на ногах, превозмогая боль, желая быть ничем не хуже братьев. Когда Аслауг робко, боясь породить ненависть в сердцах своих младших детей, пыталась отговорить их от похода на саксов, и Раннхильд, и Ивар смотрели на неё так, что этот взгляд потом долго жёг сердце несчастной женщины.
Дни приготовлений и грусти пролетели непозволительно быстро, и Аслауг и оглянуться не успела, как уже стояла во главе жителей Каттегата у причала. Восемь драккаров с туго свёрнутыми парусами – мощная сила – покачивались на морских волнах. Гребцы и воители ещё не заняли своих мест на скамьях у вёсельных уключин, на носу или у мачты; все они стояли на берегу в ожидании прощального слова королевы и последних объятий родных. Поднявшийся с самого рассвета ветер беспощадно трепал плащи и юбки. Глаза Аслауг слезились, но королева улыбалась, убеждая себя и всех остальных в том, что слёзы эти были вызваны лишь резкими порывами ветра. Ей, отправляющей всех своих детей на такое славное дело, как месть за прославленного отца, полагалось не плакать, а радоваться. Она должна была гордиться – и гордилась – ими, но эта гордость удивительным образом соседствовала в её душе с невыразимой болью. И что за беда, если сердце её истекало кровью при одном только взгляде на своих таких повзрослевших, серьёзных сыновей и дочь, облачённых в дублёную кожу, не боящуюся ни соли, ни воды, ни ветра, ни удара вражеского меча? Никто не узнает о том, что чувствует на самом деле мать, расставаясь со своими детьми, посылая их в путь, из которого не вернулся их отец. Возможно, лишь Лагерта могла понять её, но всё же не до конца: Бьёрн отправлялся вместе с матерью, разве что на другом корабле, но Лагерта сможет видеть его каждый день, сражаться с ним бок о бок и, если понадобится, отдать за него свою жизнь. Аслауг хотела бы иметь такую же возможность, но Боги сделали её правительницей, а не воином, да и разделить свою жизнь между пятерыми детьми она не могла, как не могла бы при случае выбрать одного, чья жизнь была бы для неё наиболее драгоценной.
- Сегодня вы отправляетесь в великий поход! Мой муж, ваш конунг, смотрит на нас из Вальхаллы и радуется, что столько сильных, смелых воинов отправится в великий поход против саксов! – ей приходилось говорить громко, чтобы перекричать свист ветра и шум поднимавшихся волн. Аслауг с тревогой следила за уровнем воды под досками причала: когда начнётся отлив, корабли должны будут сняться с мест. – Уверена, вы покроете славой себя и имя своего конунга, свою родную землю и своих родных! И привезёте богатую добычу! Я знаю, что Рагнар хотел бы сейчас быть среди вас, сражаться с вами плечом к плечу и победить, как побеждал много раз! Но теперь его нет, и на битву отправляются мои сыновья и моя дочь, - голос её едва не сорвался, королева моргнула, стряхивая повисшие на ресницах слезинки, из-за которых весь мир казался зыбким и расплывчатым, - и я не могу выразить, как горжусь своими детьми! Как я горжусь своим народом! Я буду молиться о вас, и, уверена, Боги даруют вам удачу в бою и счастливое возвращение на родину!
Воины грянули мечами о щиты, громким воплем подтверждая слова своей королевы. Аслауг обвела их взглядом, подмечая молодые и старые лица. Гутрум, пасынок Бьёрна, недавно ставший отцом, тоже отправлялся с ними, а вот Торви по объединённому настоянию мужа, сына и Лагерты, оставалась в Каттегате, и её мнение по этому поводу вполне красноречиво отражалось на тонком худом лице. Словно подавая сигнал к прощанию, Гутрум первым шагнул к матери, стоявшей по левую руку королевы в окружении четверых маленьких сыновей. Толпа рассыпалась, каждый подходил попрощаться со своей семьёй. Немного помедлив, королева подошла к своим детям. Она пристально рассматривала их, в тысячный раз подмечая мельчайшие черты их лиц: Уббе и Ивар больше походили на отца, тогда как Хвитсёрк, Сигурд и Раннхильд удались в неё, с её вытянутым лицом, русыми волосами и разрезом глаз; и только глаза у всех пятерых были отцовскими, льдисто-голубыми, холодными и пронзительными, как и Бьёрна. Её пасынок выглядел настоящим мужчиной, вождём, и с удивлением Аслауг обнаружила, что в его густой светлой бороде пробивается первая, почти незаметная ещё седина. Бьёрн был, как и всегда, серьёзен и собран, Раннхильд прятала глаза, стараясь не встречаться с матерью взглядом, а по лбу Ивара, несмотря на прохладный день, крупными каплями катился пот – ему стоило невероятных усилий стоять, опираясь на свои костыли, но возвращаться в привычное горизонтальное положение упрямец не желал, даже невзирая на боль.
- Мы вернёмся, мама, - честно, как в детстве, проговорил Сигурд, глядя на женщину своими разными глазами. – Обещаю.- Мы обещаем, - добавил за всех Ивар и, неуклюже переступив на своих слабых ногах, поцеловал Аслауг в щёку.- Мы просто не можем иначе, - раздался тихий голос Раннхильд. По лицу девушки проскользнуло виноватое выражение, но тут же оно сменилось уже привычным выражением упрямства.- Да, я знаю, - а что она могла ещё им сказать? Чувство собственного достоинства и желание остаться в глазах детей королевой, а не плачущей испуганной женщиной, помешало ей произнести те слова, которые ей диктовало сердце. – Каттегат будет ждать своего конунга, - обратилась она к Бьёрну.К ним подошла Лагерта, распрощавшаяся с невесткой и внуками. Воительница не доставала собственному сыну и до плеча, но всё же выглядела весьма внушительно в своей броне, с мечом и щитом.
- А я присмотрю за тем, чтобы твои дети выполнили свои обещания. Как и обещала.Аслауг лишь склонила голову. И тут вдруг, к невыразимому удивлению королевы, Лагерта шагнула к ней и заключила её в крепкие дружеские объятия. Несколько слезинок скатилось по щекам королевы, прячась в густом меху, которым был оторочен плащ воительницы. Возможно, они так и не стали подругами, но обе они были матерями, которые посылали своих детей на смерть, и это сделало их роднее, чем если бы они были сёстрами, рождёнными одной матерью.***Жирный чёрный дым низко стлался над землёй, в рассветном свежем воздухе витал горький запах гари. Саксонская деревня медленно догорала, редкие сполохи огня то тут, то там освещали распластанные неподвижные тела. Раннхильд утёрла кровь, бежавшую из разбитого носа, и подошла к Лагерте. В руках у воительницы был массивный серебряный крест с грубым изображением распятого человека. Повертев его в пальцах несколько секунд, женщина бросила его на небольшую кучку серебра. Несколько блюд, грубоватых, но сделанных из драгоценного серебра валялись на каменных ступенях христианского святилища вперемежку с несколькими горстями серебряных и медных монет, тонкими жалкими серебряными цепочками и браслетами.
- Жалкая добыча, - сидевший здесь же Ивар презрительно сморщил нос.
Была ещё ночь, самое дремотное время, когда два их корабля пристали к берегу тихой бухточки. Вероятно, жители этой деревни так и не поняли, откуда свалились на них враги. Кого-то зарубили в постелях, кому-то удалось бежать, кто-то так и не проснулся, но несколько десятков мужчин оказали нападавшим отчаянное сопротивление. Вилы, кирки и кухонные ножи, конечно, не могли тягаться с обоюдоострыми мечами северян и тяжёлыми боевыми секирами, но трое воинов всё-таки отправились в Вальхаллу, а ещё десятку понадобилось перевязать раны. Для Раннхильд это был первый бой, и Боги поставили ей в соперники могучего мужчину на две голову выше её, настоящую гору из мышц. От его удара, который пришёлся девушке в нос, в голове дочери Рагнара всё ещё раздавался назойливый звон, но она оказалась проворнее его во много раз, а её меч разил точно и быстро, и очень скоро прошил мускулы и кости противника как раз там, где билось его сердце.
- Это лишь деревня, Ивар, - спокойно возразила юноше Лагерта. – Они почти всегда бедны, если не считать драгоценностей, спрятанных в церквях.
- Похоже, их бог любит богатства и украшения, - носком сапога Раннхильд пошевелила их добычу. Серебро отозвалось тонким мелодичным звоном.
- Похоже на то, хотя наш Ательстан говорил, что его богу не нужно ничего, кроме молитв, - с сомнением отозвалась воительница. Прошло много лет с тех пор, как она в последний раз ступала на земли христиан, и ещё больше с того дня, когда она обнажала свой меч против них. Когда вдали показались очертания этого селения, Лагерта мгновенно вспомнила Ательстана, ставшего для них с Рагнаром другом, да ещё Эгберта, нежного, ласкового… вероломного и подлого. Уходя из Каттегата, она полагала, что убегает от призраков прошлого, мучивших её там, но она никак не ожидала встретить других призраков на чужой земле. Раннхильд, плывущей на её корабле, и Ивару с Сигурдом, чей корабль шёл вместе с её, было проще: для них эти земли были лишь долгожданной добычей, а люди, населяющие их, - врагами, все, как один, ответственными за смерть их отца.
- Не знаю, как их богу, а мне нужно кое-что побольше, чем эта никчёмная кучка серебра. И я думаю, мои братья согласятся со мной, - глаза младшего из сыновей Рагнара горели неистовым огнём. Будь его воля, все земли саксов превратились бы в пепел. – А тебе, Лагерта, разве нет? Ты помнишь ещё тех людей, которых вы с отцом оставили здесь в качестве поселян?
Она вздрогнула под взглядом Ивара Бескостного. Она полагала, что ему, как и другим молодым людям, плевать на то, что было уже больше десяти зим назад. Однако, выходит, память и об этом была жива в них, и гнев этот толкал их на битву. Теперь Лагерта по-новому посмотрела на этого юношу: он больше не был несчастным изломанным мальчишкой. Этим утром Ивар Рагнарссон стал воином, и никто не осмелился бы сказать, что он предпочёл спрятаться, а не сразиться с врагами. Как настоящий змей, он разил саксов с земли, оттуда, откуда они не ждали удара. И, кажется, теперь он был крайне доволен собой. Юноша и сейчас не смыл с лица крови врагов, хотя это уже Лагерта считала глупым ребячеством, и зубы его поблёскивали меж губ, покрытых кровавой коркой, когда Ивар насмешливо улыбался.
- Я никогда не забывала о них.Сигурд, ходивший к драккарам, вернулся, задумчиво почёсывая затылок.- Мы взяли двадцать рабов. Это больше, чем нам нужно сейчас, когда мы направляемся вглубь Уэссекса и Нортумбрии. Ты ведь ещё собираешься заглянуть в Уэссекс? – он вопросительно посмотрел на первую жену своего отца.
Лагерта взглянула на парня снизу вверх и утвердительно кивнула. Несмотря на то, что она так же желала отомстить королю Элле за смерть Рагнара, она чувствовала себя обязанной завершить давние дела, связывавшие их с королём Уэссекса. Ради них с Рагнаром, ради тех, кого уже давно не было на свете. Сомнения отразились в разных глазах Сигурда, и она отлично знала природу их. Конунгом был Бьёрн, он вёл их за собой, и они все на всех восьми кораблях обязаны были подчиняться его приказу. Но даже Бьёрн не смог бы остановить её, даже Бьёрн.