Глава 4. Королевы, воительницы и берсерки (1/2)

В последнее время Каттегат стал крупным торговым городом, в котором ни на миг не замирала жизнь: кипела бойкая торговля, у пристани покачивались корабли, приплывшие из разных концов населённого мира, воздух звенел десятком разных языков и наречий. Но никогда ни до, ни после Аслауг не видела здесь столько народу, как в дни, когда весть о возвращении Рагнара разлетелась в разные стороны. Люди из дальних и ближних поселений стекались в Каттегат взглянуть на своего конунга, считая его возвращение настоящим чудом, двери длинного конунгова дома всё время были распахнуты настежь. Кланялись Рагнару и Аслауг прославленные воины, родовитые ярлы, богатые торговцы, и все они, казалось, предвкушали какое-то приключение или поход вроде того славного набега на Париж. Но, нужно отдать ему должное, Лодброк ничего никому не обещал, а только улыбался своей знаменитой кривоватой улыбкой, которую каждый мог трактовать так, как нравилось ему самому.

Её сыновья и Бьёрн в эти дни не оставляли отца ни на минуту, стоя за спинкой его трона; Ивар примостился на ступенях помоста по правую руку от Рагнара. Все эти воины прежде охотно подчинялись Бьёрну Железнобокому и уважали остальных сыновей Рагнара, но ни один из них не был в их глазах ровней своему отцу. Рагнар Кожаные Штаны был живой легендой, героем, почти что волшебником, показавшим своим людям невиданные берега и богатые города. Никогда они не забудут этого, никогда не будут почитать никого больше него, и детям своим передадут то же, и внукам, и правнукам. Но все эти почести, Аслауг видела, не находили отклика в сердце её мужа, и в глазах Рагнара то и дело мелькала плохо скрываемая волчья тоска. Ему было лучше в лесу с Флоки и Хельгой или на берегу фьорда с Бьёрном и удочками. Но судьба конунга такова, что он не может следовать только велению своего сердца. Рагнар никогда этого не понимал и принять не желал. Это и погнало его прочь от дома в дикие безлюдные места. Но сердце и привело его обратно в Каттегат.

А вот Раннхильд огорчила мать: вопреки всем ожиданиям Аслауг, девушка и носа не казала из дальних покоев, и выманить её не удалось даже когда лучшие воины страны устроили шутливый поединок, даже когда Рагнар взял в руки меч, чтобы показать, что не растерял мастерства в своих скитаниях. А ведь королева надеялась, что среди такого великого множества сильных, смелых, пригожих и богатых молодых воинов её дочь найдёт, наконец, себе жениха. Но Раннхильд видела себя не женой, а воительницей, опоясанной мечом и облачённой в кольчугу, и на все увещевания и угрозы матери отвечала резко и категорично: она проводила возлюбленного в Вальхаллу и не желает смотреть на других мужчин.

- Что это за возлюбленный? – смеясь, спросил её однажды Рагнар, когда их дом, наконец, опустел.

Аслауг только вздохнула. Братья потешались над Раннхильд из-за этой истории, но для неё всё это было настоящим.

- Был на корабле Бьёрна парень, кажется, Орм. И Раннхильд решила, что влюблена в него, хотя они говорили едва ли три раза. Конечно, он замечал её, но это не было тем, что хотела видеть Раннхильд. Он погиб прошлым летом в одном из походов Бёрна, и с тех пор Раннхильд считает себя вдовой, обязанной быть верной памяти мужа. Это глупо, и иногда мне кажется, что она говорит и делает всё это, лишь бы позлить меня и отсрочить своё замужество.

Голубые глаза неотрывно глядели на неё. Взгляд Рагнара был таким пронзительным, что женщина даже несколько смутилась, словно сказала что-то недопустимое.

- Ты была против их женитьбы, - он не спрашивал, он утверждал.

- Если бы речь шла о женитьбе!.. Но и в этом случае я бы запретила Раннхильд и думать о нём: он – простой воин, у которого едва ли грош есть за душой, а наша дочь – принцесса, дочь героя. Это невозможно, Рагнар.

Её муж отхлебнул эля из рога, ухмыльнулся и покачал головой. Казалось, в эти минуты он был где-то очень далеко отсюда.

- Я был простым воином, когда ты пошла за меня замуж.Улыбка коснулась губ королевы.- Ты не был простым воином, Рагнар, - возразила она, - ты был ярлом. К тому же, - улыбка её стала шире, - я знала, что тебя ждёт великое будущее.

Никто не смог бы подсчитать, сколько эля и мёда было выпито на этих бесконечных пирах, сколько скальдов и просто тех, кто не был обделён красноречием, вознесли свои цветистые похвалы Рагнару. А между переменами блюд и тостами заключались крепкие союзы, договаривались о будущих великих походах. Одобрение Рагнара придало привлекательность каждой затее Бьёрна, и вскоре не было отбоя от желающих отправиться с ним в плавание к Средиземному морю.И всё же каждый знал, что однажды это закончится. Аслауг знала, чем это закончится, но в эти бесконечные хмельные и весёлые дни даже ей казалось, что ничего дурного не ждёт её мужа за морем, что он соберёт своих воинов, отправится к своему давнему не то врагу, не то другу и привезёт в Каттегат христианского мальчишку с диковинным именем Магнус. Как бы ни была уязвлена её гордость, Аслауг была согласна на это, лишь бы боги не спрашивали с неё больше: она не хотела терять Рагнара.

Ждали лишь Лагерту. Дела – а, может, старые обиды – задерживали воительницу в Хедебю. Бьёрн послал к матери троих гонцов, и все они уже вернулись с вежливыми обещаниями Лагерты прибыть как можно скорее, но её всё не было. Бьёрн торопился: перед своим отплытием в Уэссекс Рагнар хотел непременно повидаться с первой женой, попробовать уговорить её плыть с ними, а от того, как скоро начнётся и завершится поход отца, зависел и собственный поход Железнобокого к берегам Средиземного моря. Наконец старший сын Рагнара устал ждать и сам отправился за матерью. С ним напросились Хвитсёрк и Сигурд и, к великому огорчению Аслауг, Раннхильд. Она пробовала возражать, но дочка заручилась поддержкой Рагнара и Бьёрна, которые не видели в том ничего дурного. Они не видели, что каждая встреча Раннхильд с прославленной воительницей только укрепляет решение девушки надеть кольчугу, схватиться за меч и отправиться погибать к дальним берегам. Или, может быть, то Аслауг двигала обычная ревность, ведь её единственная дочь хотела во всём походить на Лагерту, а не на мать? И всё же она, отпуская дочь всего-то на другую сторону пролива под присмотром троих братьев, обнимала её на причале дольше дозволенного.

Словно отъезд Бьёрна стал сигналом, многочисленные гости Каттегата тоже засобирались домой. Один за другим они грузились на свои драккары, прощались с хозяином, обещая долгую дружбу и помощь, обещая вскорости приехать вновь, чтобы всем вместе поплыть навстречу новой богатой добычей, а затем таяли в предрассветном холодном тумане. Рагнар всякий раз провожал их с отстранённой улыбкой и недоверием в глазах. Уббе и Ивар двумя неразлучными тенями следовали за ним, и выражение лица конунга словно бы отпечаталось на их лицах.

- Ты полагаешь, они не вернутся, - уверенно сказала Аслауг, проследив за его взглядом.- Вернутся, - он пожал плечами, - только уже не ко мне. Они охотно пойдут за Бьёрном и за другими моими сыновьями, если они позовут.

Увидев вопросительный взгляд жены, Рагнар рассмеялся. Она не могла забыть.- Ты же сама сказала, что я не вернусь.

Аслауг поджала губы. При взгляде на мужа королеву охватил какой-то суеверный страх. Рагнар выглядел так, словно ему было всё равно, будет он жить или умрёт. Так не бывает. Так не должно быть. Именно поэтому она не любила говорить о своих видениях. Норны ткали судьбу человека по разумению богов, но у людей, быть может, была возможность вмешаться. Но только не тогда, когда человек знал, что ждёт его впереди. Многие прославленные воины желали знать, что предначертано им, щедро платили провидцам – и Рагнар не стал исключением, – и ни один из них не смог уйти от своей судьбы. Если бы она не разозлилась на него в тот вечер, если бы не сказала… Может быть, тогда бы в его взгляде не было бы этой обречённости.

- Я сказала лишь о том, что видела. Я…Рагнар не дал ей договорить.- Ты никогда не ошибаешься, - и это была правда, от которой невозможно было уйти.

Они вернулись хмурым утром, когда туман над фьордом был плотным, как шерстяное покрывало. Лодочка Бьёрна, так похожая на маленький драккар, легко скользила по воде, и Аслауг с лёгкостью различила своих сыновей, Раннхильд, примостившуюся на носу – месте храбрецов, и Лагерту, стоящую рядом с сыном. Подле Бьёрна славная воительница казалась совсем маленькой и хрупкой, но Аслауг знала, что сделана была Лагерта из железа. Когда лодка замерла у причала, Раннхильд первой ступила на влажные доски, наскоро поцеловала мать и побежала к Рагнару, вышедшему навстречу бывшей жене. Сигурд и Хвитсёрк по очереди обняли мать и в один голос заявили, что невозможно продрогли, и потребовали горячей каши и эля. Аслауг улыбнулась им, но с места не сдвинулась. Когда Бьёрн помог своей матери выбраться из лодки, женщины обменялись лёгкими прохладными поцелуями – они ничего не забыли, но выставлять напоказ свои сложные отношения не собирались. Нынешняя жена Рагнара уважала Лагерту за её храбрость и отвагу, за её подвиги, за её чувство собственного достоинства; Лагерта чтила Аслауг как свою королеву и женщину, ставшую доброй мачехой её сыну. Остальное же… Теперь это было уже не важно.

Всякий раз, когда Лагерта ступала на землю Каттегата, её сердце сжималось от глухой тоски. С каждым её приездом, которые теперь становились всё более редкими, город неумолимо менялся, становился больше и более шумным, и она больше не узнавала маленькое поселение, в котором ярл мало чем отличался от простого викинга или землепашца. Но тоскливее всего ей становилось при одном только взгляде на Аслауг в окружении детей. Эта женщина смогла сделать для Рагнара то, что было не под силу Лагерте: она подарила ему пятерых детей, четверо из которых были сыновьями. И её Бьёрн теперь всё меньше вспоминал о матери, Аслауг и её дети стали для него настоящей семьёй. Воительница не могла признаться сама себе, что попросту завидует королеве, несмотря на то, что она, похоже, несчастлива с Рагнаром. Впрочем, какое это имело значение теперь? Так или иначе, Аслауг не была одинока, тогда как Лагерта давно забыла, что такое семья. Даже Гутрум, оставленный Торви на её попечение, Гутрум, которого она полюбила как родного сына, покинул Хедебю несколько лет назад, чтобы вернуться к матери. С тех пор в богатом доме Лагерты царила мертвенная тишина, словно воительница до срока опустилась в могилу. Именно тогда, снедаемая отчаянием, она взялась опекать маленькую сиротку, и с тех пор Астрид была единственным её утешением. Вот и сейчас она последовала за Лагертой в Каттегат, утверждая, что хочет посмотреть на мужчину, который был так глуп, что променял её, Лагерту, на другую.

Рядом с бывшим мужем она заметила юную Раннхильд, жадно разглядывавшую оружие и броню сопровождавших Лагерту воительниц, богатые доспехи Астрид. Когда девушка с братьями гостила в Хедебю, Лагерта провела с ней несколько поединков и убедилась, что рассказы Бьёрна о воинственности сестры были правдивы. Желания биться наравне с мужчинами, правда, у Раннхильд было пока что больше, чем умения, но женщина прекрасно знала, что это поправимо. Если бы только Аслауг разрешила. Глядя на Раннхильд, она не могла не вспоминать о собственной дочери. Гида была милой, тихой, мягкой, покладистой, полной противоположностью упрямой, стремительной и непокорной Раннхильд; она была бы лучшей принцессой и лучшей дочерью Аслауг. Словно боги посмеялись, сделав обеих дочерей Рагнара такими не похожими на своих матерей. Она скучала за своей доброй улыбчивой девочкой так сильно, куда сильнее, чем за Бьёрном, которой с годами становился всё больше похожим на отца и всё меньше нуждался в матери. Она бы всё отдала за то, чтобы Гида была жива. Или чтобы Раннхильд была её дочерью.Когда глаза её наконец встретились с глазами Рагнара, губы Лагерты исказила усмешка. Что стало с могучим воином, героем сказаний, оплотом целого народа? Он теперь совсем не походил на человека, который лишь парой слов может заставить других следовать за собой. Казалось, с момента их последней встречи прошло не несколько лет, а несколько десятилетий – так постарел её бывший муж. Любила ли она его до сих пор? Лагерта запрещала себе даже раздумывать над этим, тем более что Рагнар её уж точно не любил. Он двинулся к ней, придерживая богатые ножны с мечом, расшитый плащ его подметал влажные доски причала. Лагерта не помнила, чтобы Рагнар любил богатые вычурные одежды – чаще его можно было принять за обычного земледельца или воина. Но, несмотря на возраст и испытания, через которые ему пришлось пройти, походка мужчины была такой же пружинистой и мягкой, словно у дикого зверя, а в каждом движении сквозила затаённая угроза. Подойдя, он обнял её, прижал в груди, почти как в давно минувшие времена, запечатлел на щеке поцелуй. Отстранившись, оглядел Лагерту сверху донизу: замысловатую причёску, тяжелые серьги с бирюзой, великолепный меховой воротник тяжёлого вышитого плаща, синее платье, серебрённый пояс, ножны с маленьким, но смертоносным кинжалом. Ему приятно было видеть, что Хедебю и его правительница процветают и без него. В светлых волосах Лагерты седина была незаметна, но лицо её покрывала тончайшая паутина морщин. Тем не менее, воительница была всё ещё красива, и, должно быть, немало мужчин готовы были положить жизнь за её улыбку и один только взгляд. Он же больше не принадлежал к ним или, может быть, не принадлежал никогда. Сейчас, стоя между Аслауг и Лагертой и оглядываясь на много лет назад, Рагнар думал, что, может быть, просто не создан для семейного счастья ни с одной женщиной на свете. Боги предопределили ему другую судьбу – судьбу морехода и воина, судьбу отца славных сыновей, но не любящего и преданного мужа.

- Ты совсем не изменилась с тех пор, как мы виделись в последний раз.Вдруг Лагерта рассмеялась, и Рагнар лишь спустя несколько мгновений понял, почему: в последний раз он видел её вскоре после их возвращения из Франкии, когда воины Хедебю бережно сносили свою израненную повелительницу на берег. Они все были тогда побитыми псами, только Лагерта, Бьёрн и Флоки смогли оправиться от ран и поражения и зажить дальше, как ни в чём не бывало; Рагнару же это оказалось не под силу.

- Разве что рёбра срослись и раны затянулись, - в тон ему ответила женщина. – А ты переменился Рагнар, но седина в бороде тебе идёт. Она делает тебя ещё более внушительным.Он рассеянно пригладил длинную бороду. Лагерта смотрела на него серьёзно, в её глазах не было и тени веселья, разбиравшего её ещё минуту назад.- Я рада, что ты помнишь обо мне, и что нам довелось ещё увидеться, прежде чем боги призвали нас к себе.

Девы-воительницы Лагреты меж тем рассеялись среди людей Каттегата, понимая, что их госпоже здесь, рядом с конунгом, ничего не угрожает. С нею осталась только Астрид, и воительница поспешила представить её Рагнару. Тот только кивнул девушке, заметив, впрочем, как откровенно она разглядывает его старшего сына, разговаривающего в этот момент с Сигурдом. Он усмехнулся: Торви следует задать Бьёрну хорошую трёпку, если она не хочет, чтобы он совсем забыл о жене. Лагерта перехватила взгляд Рагнара и нахмурилась:как бы ни любила она свою воспитанницу, как бы ни желала ей счастья, ей вовсе не улыбалось, чтобы её единственный сын и в этом пошёл в своего отца и поменял Торви на молоденькую Астрид.- Бьёрн, должно быть, рассказал тебе о моих планах, - снова привлёк её внимание Рагнар, - и мне нужен твой совет, твоя поддержка и твой меч, Лагерта.- Значит, она назвала его Магнусом? Достойное имя для сына конунга, - шум, царивший в длинном доме Рагнара, заставлял Лагерту повышать и повышать голос. – Но ты уверен, что его место здесь?

- А как иначе? – бросил ей в ответ Лодброк, обгладывая кость.Лагерта сидела по левую руку конунга, Аслауг – по правую, на обычном месте королевы и, конечно, всё слышала. В первое мгновение в Лагерте шевельнулось злорадство: наконец-то после многих лет справедливость восторжествовала, и её давняя соперница ощутила то, что некогда чувствовала Лагерта. Но Аслауг выглядела такой невозмутимой, словно давняя измена Рагнара совсем её не касалась, а чужой сын был самым желанным гостем в её доме. Вероятно, она совсем не любила своего мужа, раз его предательство совсем её не задело. Лагерта не понимала её, но чувствовала невольное уважение. Со своего места Аслауг незаметно руководила рабами, следила за тем, чтобы вдоволь было еды и питья, чтобы нигде не вспыхнула подпитанная хмелем ссора, но Лагерта чувствовала, что она не упускает ни единого слова из их с Рагнаром беседы. Взгляд королевы неотрывно следовал за её детьми, особенно за младшим сыном, словно больше ничего в мире не касалось её.

- Он вырос в христианской вере, - осторожно заметила воительница.Рагнар вздохнул. Лагерта была готова поспорить на что угодно, что в этот миг он вспомнил об Ательстане.

- Я позволю ему верить в того бога, в которого он захочет.- Но остальные – нет.

Она помнила, как трудно приходилось их христианскому другу, пока он не решился обратиться к их богам. А после, когда он вернулся к Христу…это стоило ему жизни. Рагнар не допустит такого для своего сына, она знала, но как избежать этого в мире, где для всех Магнус будет непонятым чужаком и иноверцем? Лагерта поджала губы: по её мнению желание Рагнара привезти своего сына в Каттегат, к людям, которых он наверняка считает дикарями и порождениями дьявола, было не слишком-то разумным. Тем удивительнее было для неё, что желание Лодброка совпадало с желанием всех его детей, исключая, быть может, Ивара.

- Ты ведь поедешь со мной? – мужчина накрыл её руку своей.

Воительница задержала взгляд на их переплетённых пальцах. Когда-то её волновало любое прикосновение Рагнара, но те времена прошли. Она покачала головой.- Я не могу, Рагнар. Прости. Будь я всё ещё простой воительницей, я бы пошла за тобой в любой поход, хоть бы ты собрался за край земли, где обитают демоны. Но мои желания подчинены желаниям моих людей. Почти каждый в Хедебю потерял родича или друга, когда конунг Эгберт разорил наше поселение, и они вернутся в Уэссекс лишь затем, чтобы отомстить за них. Ты же не дашь им такой возможности, верно?