Глава 19: Дети судьбы (1/1)

Она пришла из ночиИ принесла Ночь.А мы дети судьбы,Которых она освободилаMOONSPELLСквалл Леонхарт————————— Мы нашли баскетбольную площадку и, как Сельфи и просила, ожидали здесь. Было холодно. Я медленно шел, обходя обломки рухнувших ранее плит. Окинул взглядом чудом уцелевшую сетку забора. Я знал, что Сельфи сейчас на кладбище. Перед тем, как расстаться, видел ее глаза и ощущал непролитое горе. Но что мог для нее сделать – только дать возможность побыть одной. С Сельфи у нас есть нечто общее. Мы привыкли надеяться лишь на себя и самостоятельно справляться со своими бедами и страхами. Никто не обучил нас заботе и вниманию. У Риноа, Квистис и Зелла были семьи, а мы с Сельфи без роду и племени, нет у нас никого. Однажды я пошел вопреки своему характеру, попытался проявить заботу, утешить девушку. Получилось только хуже. Прошло минут пятнадцать. Я смотрел на своих спутников, им было холодно, но виду никто не подал. Риноа обхватила себя руками, стараясь сохранить оставшееся тепло, отошла к закрытой части забора, укрываясь от ветра. Зелл присел на скамью, уныло рассматривая землюпод ногами. Квистис, сложив руки так, чтобы можно было скрыть ладони в рукавах, тоже запряталась от ветра. Я читал вопросы в лицах спутников. Ответов не было. У Сейфера было достаточно времени найти Сад Трабии, перерезать выживших. Он обещал истребить всех SeeD. Но ни он, ни Эдея, ни солдаты Галбадии так и не добрались сюда. Может, решили, что такая цель не стоит затраченных усилий? Зелл оторвал взгляд от земли, нахмурился и посмотрел на меня. — Я вот что подумал. Со смерти последней Хранительницы прошло почти тридцать лет. Никто уж не ожидал, что появится новая. Но она появилась. Слишком неожиданно, тогда, когда о существовании и правлениях Хранительниц успели толком позабыть. Зачем она пришла? Ждала подходящего времени? Следила, пока Делинг приберет к рукам соседние страны, а война с Эстаром вместе со страхом уйдут в прошлое? — Если всё это время она просто жила как человек – могут ли Хранительницы так? — на автомате отозвался я. Ирвин, облокотившись на валун, кинул взгляд на Зелла, поджав губы, и ничего не ответил. — Думаю, стоит посмотреть на SeeD, обрученных со Стражами, и понять: ни у SeeD, ни у Хранительниц нормальной жизни быть не может. Я удивился, что Зелл сравнил нас с Хранительницами. Еще больше удивился своему ответу, что пытаюсь очеловечить их. А затем вспомнил Эллону. Девушка много лет жила как неинициированная Хранительница, скрываясь от того, что запустило бы в ней процесс инициации. Но Эдея была другой – она с детства стала хранителем той силы, которую получила от предшественницы. Сид Крамер говорил об этом. Но он полюбил ее уже тогда, способную посеять ужас и пребывающую в страхе, что это в любой момент начнется. И он любит ее и сейчас, когда она больше не может сдерживать свои способности и обратную сторону своего влияния на людей. — Она неспроста Эллону ищет, — Квистис безотчетно вытащила ладони из рукавов, подтверждая свои слова жестикуляцией. — Эллона доказала нам, что способна перемещать сознание человека в прошлое. И Эдее нужно вернуться. А для каких целей – остается загадкой. — Вы тут рассуждаете о том, о чем понятия не имеете, а надо было с Сельфи остаться. Я теперь волнуюсь за нее, — Ирвин заерзал, поднялся с валуна и двинулся к выходу. По пути он пнул валявшийся на площадке баскетбольный мяч. Мяч укатился в коридор, но кто-то ударил по нему, отбрасывая обратно. Киннеас остановился, навстречу шла Сельфи. Ни тени переживаний на ее лице я не замечал. Но опасался, что ее ныне ровное состояние напускное. — Извините, что так долго. Спасибо, что подождали. — Пустяки, — пробормотал Ирвин, выдавив измученную улыбку. — Я выйду в сражение против Хранительницы. Я хочу этого, и, более того, должна. Мне надо поквитаться. Кровь бурлит, требуя мести. Сельфи не выдержала укоряющего взгляда Ирвина, отвернулась. Подбородок приподнят, в глазах отражается мощь Стражей. И ненависть. Та самая, которую я видел у Фудзи. Наверно та самая, что жгла недавно и меня. Но я осознавал, что Тильмитт имеет на нее гораздо больше прав, чем я сам, и хотел поддержать ее решение. Если до сегодняшнего дня я еще считал себя наемником, теперь всё изменилось. Крамер говорил, что наша работа лишь прикрытие, но до сих пор я относился к ней со всей подобающей серьезностью. А это не работа. Мы вправе выбирать. Только и ответ за свои действия и решения держать будем мы сами. Риноа шумно вздохнула, посмотрела на разбросанные по площадке камни, затем на меня с печалью в глазах. — Вы решили сражаться с ней? И нет другого пути? Убийство – этого не избежать, да? Голос девушки дрожал. Недавно я рассказал ей о своих снах. Видимо, она смогла понять, почувствовать терзающие меня боль и страхи. Динкт подхватился на ноги, двинулся к ней. — Риноа, что ты такое говоришь? Тот, кто убивает детей, иначе, чем чудовищем не может зваться. И не имеет прав на жизнь. Если мы способны уничтожить это чудовище, но даже не попытаемся, на нас ляжет вина несоизмеримо бо?льшая. Риноа не смотрела на него. Она смотрела на меня, не моргнула даже. — Я ожидаю, что наконец-то появится человек, который разрубит раскручивающийся виток ненависти. Я не отвел взгляда. И через Стражей мысленно заговорил: “Разрубить этот виток можно вместе с тем, кто его раскручивает. Другого пути нет. И не будет. Неужели ты не видишь этого? Твои идеалы о свободе и мире туманят разум. Я хочу посторониться, просто наблюдать со стороны и ждать. Хочу, чтобы кто-то пришел и сделал всё сам. Как надо. С радостью уступлю ему дорогу. Но нет такого человека. Повсюду можно найти тех, кто думает над ситуацией, винит ту или иную сторону, находит правых и виноватых, учит всех, как правильно, критикует тех – ?неправильных? и их поступки. Они легко и свободно овладевают красивыми словами. Но ни один ничего не хочет делать. Вот именно так, как считает и учит других – правильно. Никто не берет ответственность. Всё, на что они способны – разбрасываться бесплодными словами и критиковать тех, кто думает иначе или хочет что-то изменить. Я могу разрубить этот виток, но мои методы будут жесткими, в процессе пострадают и попавшие в водоворот этого витка. Человек не способен взять такую ответственность. А я не человек, я SeeD. Ты хочешь этого, хочешь увидеть, как я буду действовать?” — Сквалл, — позвала Риноа, разводя руками в стороны, — я не читаю мысли, мой Страж сейчас не здесь. Тебе надо высказать вслух то, о чем думаешь, иначе я не пойму. Я шагнул к ней, не отводя взгляда, тихо сказал, наклоняясь к ее лицу. — Ты ведь лидер тимберской повстанческой организации. За семнадцать лет ты стала первым человеком, который, вместо того, чтобы растрачиваться на пустые слова, взял в руки оружие и начал сражаться за свободу. А теперь ты говоришь как один из пацифистов Горизонта? Что с тобой, Риноа? Она отвернулась. Шепотом поведала: — Когда всё начиналось, я не думала, что мне будет настолько страшно. Вначале наша группа вела подготовительные работы. Мы изучали своего врага, его планы, собирали информацию и запасались тем, что нам может понадобиться в операциях. По сути, ничем не отличались от таких же многочисленных группировок. Но у нас оказалось больше денег и, стало быть, возможностей. Благодаря чему в команде появились вы. Внесли в нашу размеренную подготовку скорости, добавили нашим планам основательности. Ваше появление и толкнуло нас на борьбу, а не только приготовления к ней. — Риноа занервничала, заметила у ног небольшой камень и неосознанно стала перекатывать его ногой. — И тогда я поняла, что не готова. Вы, не имея той ненависти к нашим врагам, какой владели мы, убивали их без зазрения совести, легко двигаясь дальше. А мне оставалось лишь пугаться вас и вашей решимости, мысленно переживать и плакать, но упрямо продолжать путь. Больше не я вела борьбу, вы двигали освободительное движение, а я всего лишь бежала за вами. Мне казалось, что мы друг друга понимаем с полуслова, то, к чему я стремилась изначально – к решительным действиям – вы внесли с избытком. И я бежала за вами и бежала. Хотела нагнать, взяв себя в руки. А однажды... — голос ее задрожал, — осознала, что вы не просто наемники. Не просто представители странной организации с непонятным названием SeeD. Я увидела вас живыми людьми. И полюбила вас как настоящих людей. И теперь боюсь. Растерять вас и свою к вам любовь. Боюсь, что ваша дорога приведет вас к гибели, — Риноа прижала ладонь к груди, подняла на меня взгляд, в ее глазах заблестели слезы. — Я боюсь своих чувств. Раньше не скрывала их, а затем, понимая, что со своим характером не удержусь в вашей команде, всеми силами старалась быть такой, как вы. Быть SeeD. Но не могу. Моих эмоций слишком много. И Стражи, на которых я надеялась поначалу, не убрали их, как убрали у вас, наоборот, внесли еще больше сумятицы и разлада. И я не знаю, что теперь делать, что говорить. Как это исправить? Ирвин соскочил с валуна и двинулся к девушке. — Риноа, я тебя понимаю. Я бегу точно так же. Боюсь потерять близких мне людей, но продолжаю упрямо бежать по выбранному пути. Я знаю, каково это, когда в голове постоянно крутятся мысли о гибели тех, кого любишь. Когда каждый день видишь их как в последний раз и каждый день сам проживаешь как последний. Порой это невыносимо. Но я продолжаю двигаться вперед и сражаюсь. — Ирвин отвлекся на баскетбольный мяч, оказавшийся у его ног. Поднял, подбросил, ловко подхватил одной рукой, полностью посвятив всё внимание мячу и убирая свое волнение. — Я помню себя в четырехлетнем возрасте – жил тогда в сиротском приюте. — Киннеас умолк, поджал губы, оглядел площадку, заметил кольцо и, подпрыгнув, отправил в него мяч. Я невольно проследил за траекторией – мяч попал в цель. — Со мной были и другие дети, потерявшие родителей. Это случилось после Сентрийской Бойни. — Это дети эстарских исследователей, — выдохнула Сельфи, широко раскрытыми глазами смотря на Ирвина. — Не может быть, — она отчаянно замотала головой, — ты должен быть галбадианцем, не эстарцем. Ты похож на галбадианца... Киннеас тяжко вздохнул: — Имеет ли теперь это значение? — и умолк. Молчала и Сельфи, боясь посмотреть на него, блуждая взглядом по побитой язвами площадке. — Я... на чём я остановился? Да, в приюте со мной была одна девочка, и я очень любил ее. Она вселяла в меня такое счастье, даже просто когда мы говорили. Я звал ее Сафи, не мог произнести ее настоящее имя, будучи ребенком. И она меня кликала: ?Ирви, поиграй со мной!?. ?Во что ты играешь, Сафи?? — вопрошал я. ?В войнушку, а во что еще?? — смеялась она, и мы бежали в дворовой фасад приюта, где под навесной крышей прятали наше оружие из палок. Сельфи подняла взгляд. Она смотрела на Киннеаса так, будто открывала для себя нечто неизведанное. Пару раз вздохнула в попытке начать говорить. Наконец шепотом спросила: — Здание приюта было построено из камня? — Верно, — голос Ирвина дрогнул. Квистис, ранее укрывшись от ветра возле закрытой части забора, теперь подбежала к Ирвину. — Старый каменный дом? — выдохнула она. — На берегу океана? — Да, — снова подтвердил Киннеас, с грустью переводя взгляд на Квистис. — Я вас сразу вспомнил, когда мы встретились в Саду Галбадии. — О Ирвин, почему ты ничего не сказал? — простонала Сельфи. — Да, почему ты скрыл это? — неожиданно вскрикнула Квистис, удивляя внезапной импульсивностью. — Потому что никто из вас меня не вспомнил! — выпалил Ирвин и отвернулся. — Никто! Сначала я думал, что вы разыгрываете меня. Но нет. Я пытался дать вам знаки, а вы игнорировали все намеки. И тогда я решил, что схожу с ума. Что попал в какую-то параллельную вселенную, в которой наши жизни не пересекались в прошлом. — Какой ужас, — протянула Сельфи, оглянулась и направилась к лавке. Присела. — Я родилась на Сентре. Не в Трабии. — Ребята, а вы помните случай с фейерверками? — тихо спросил Зелл и подозрительно покосился на Киннеаса. — Это было, — отозвался Ирвин, мечтательно прикрывая глаза. Закрыл глаза и я. Воспоминания о том доме, в котором я жил ребенком, завлекли и овладели памятью. Всё то, что я ненавидел. Всё то, от чего хотел навсегда избавиться. Этот глупый ребенок горько плакал, потеряв свою сестру. Он звал ее, рыдал, обнимая ноги воспитательницы, глубоко обиженный тем, что его некому больше любить. И он будет бегать по дому, заглядывать под кровати и в шкафы – сначала с недоверием, затем с глубоким отчаянием. И рыдать, представляя собой позорное зрелище. А после выбежит в начавшийся ураган и под хлещущим дождем примет решение. Сжать свою боль, запрятать ее очень глубоко и остаться одиноким. Навсегда. — И тогда мы побежали, — говорил Ирвин. — Да! — кричала Сельфи. — Пока не оказались на берегу. — Вдали нас манил своим светом маяк. Однажды мы даже хотели подобраться к нему, но так и не смогли дойти, — смеялся Зелл. — И мы зажгли фейерверки, — с тихой радостью зашептала Квистис, прикрывая ладонью зарождающуюся улыбку на губах. Да, они стащили коробку с фейерверками из старой кладовой и собрались на берегу. Стемнело, вовсю сиял маяк. Они смеялись, долго пытаясь разжечь костер. Но меня в их группе не было. Я бродил по берегу, изредка бросая на них взгляды, слышал их задорный смех, и искал, прислушиваясь к совсем другим звукам. Что я искал? Ответ океана? Отклик ветра? Эхо скал? Голос сестры? А тишину разорвал другой крик, по каменным ступеням в направлении берега и веселящейся группке мчался смешной мальчишка, оглашая воплями всю округу. — Детям нельзя играть с фейерверками! — мальчик остановился на последней ступеньке, затопал ногами. — Слышите меня? Слышите?! И дети у разгорающегося костра услышали, поднялись с колен и корточек и виновато отошли в стороны. Кроме рыжеволосого мальчика, который посмотрел на шумного ребенка и засмеялся. — Прекрати реветь, Зелл. Тебе давно пора в постельку. — Если я помню приют, значит, я тоже был там? — озадаченно смотрел Динкт, хмуря лоб. — Мы все там были, — подтвердила Квистис. — Подождите, но у меня есть родители в Баламбе, — с сомнением покачал головой Зелл, пытаясь опровергнуть новые внезапно навалившиеся воспоминания. — Отец, правда, умер, когда я был еще ребенком, но я и его помню. — Динкты из Баламба усыновили тебя. В пять лет, — тихо проговорила Квистис. Зелл приглушенно охнул. А я устал, присел на валун и продолжал видеть сцены из прошлого. Вспомнил, как ссорились двое детей, один мальчишка шутливо толкал второго, затем легкими шлепками принялся бить его. Обижаемый мальчик со светлыми волосами выл, слезы бежали по его лицу. Я узнал в нем Зелла и был сражен этим воспоминанием. Сильный и уверенный Динкт когда-то не смог защитить себя и звал на помощь воспитательницу. — Громче кричи, чтобы все слышали, — насмехался его обидчик – рыжеволосый мальчишка – и бил сильнее. Зелл всегда бурно на всё реагировал. Но в детстве он был слабым, теперь же сильно изменился. Сейфер не изменился вовсе, высокомерный задира по жизни. Квистис была старше нас, в отсутствие воспитательницы она примеряла на себя ее роль, свысока общаясь с нами. Ее настоящее имя ей соответствовало – Криста. Нелегко с ней было. Кристой назвала ее и Эллона, когда мы встретились в учебном центре Сада. Сельфи кипела энергией, дикой и прекрасной, она зажигала ею остальных детей, толкала на подвиги. Я помнил ее настоящее имя – Сапфира, – но детское лицо моей напарницы возникло в памяти только сейчас. Ирвин? Да, и ты был там, но я тебя совсем не помню. — О Сквэа! — вновь вскрикнула Квистис. Я задумчиво посмотрел на нее. Мы все сейчас ушли в воспоминания своего детства там – в доме воспитательницы, которая всеми силами пыталась заменить нам маму. Почему я не могу ее вспомнить? — Поэтому я ненавижу Сейфера? — пробормотал Динкт. — Альмаси? — переспросила Сельфи, переводя взгляд с Зелла на Ирвина и ожидая подтверждений. Киннеас развел руками и сложил их крестом на груди. — Да, Сейфер был среди нас. Мы все были в этом приюте, — он оглянулся на Риноа, поправился, — кроме Риноа, она дочь Карвэя. Зелл сидел на корточках, теперь он обводил взглядом нашу команду. Сельфи посмотрела на меня, сникла и закрыла лицо руками. — Не может быть... — Может, — я кивнул и поднялся с валуна. — Серый мышонок – это я и есть. Я знал, что одинокий потерянный мальчик, часами тихо сидевший где-нибудь в дальнем углу – зрелище не из приятных, и прозвище мне дали не зря. Я никогда ни с кем не дружил, кроме Эллоны. Когда сестра уехала, я окончательно погрузился в тишину и пребывал в ней тот последний год, что оставалось пробыть в приюте. Я тогда думал, что раз сестра меня покинула, справлюсь без нее, и без кого бы то ни было, сам смогу позаботиться о себе и всё сложится хорошо. Прошли годы. Ничего хорошего у меня не сложилось. Я прогнал прошлое. Довольно. Меня мучил стыд. Сельфи, да и все остальные когда-то считали меня нелюдимым и угрюмым. Смогут ли они, вспомнив общее прошлое, относиться ко мне как к своему лидеру? Наверно, я с этой ролью не справляюсь. По сути, мои детские качества со мной и остались. Всё лучшее в моем характере исчезло вместе с Эллоной. Сейчас все вспоминают то время, когда им было по четыре-пять лет. А вспомнят ли более ранний период? — Вы помните Элль? Она была старше нас всех и помогала воспитательнице следить за нами. Все ее обожали, называли сестренкой. Эллона – это она. Сельфи прижалась к Ирвину и зашептала, а он в ответ непринужденно ее обнял. — Помнишь, я рассказывала, как мы во снах попадали на восемнадцать лет назад – в период жизни Лагуны? Это делала Эллона. — Этими действиями она хотела изменить прошлое, — я вспоминал лицо сестры, когда она чуть не заплакала в библиотеке. — Но я не знаю, зачем ей это. Что я говорю? Знаю ведь. Эллона считает себя виновной в смерти Раин. Она уверена, что если бы Лагуна не ушел, Раин выжила. Но это не так. Виноват я. Это моё рождение ее убило. — Ну, тут только одна причина, — сказала Квистис, складывая замерзшие руки на груди. — Ее не устраивает настоящее. — Я согласен помочь ей, пусть через меня она внесет правки в давние события, — воодушевился Зелл. — Но ты ее даже не помнишь, а уже согласен помогать, — запротестовала Сельфи. — Ты тоже много чего не помнишь, — заметил Киннеас с полуулыбкой. Задумался, через минуту сказал: — Это правда, мы были без ума от Эллоны. Но ее защищал очень ревнивый рыцарь. — Да, конечно, — хмуро отозвался я. — У тебя неплохая память, Ирвин. Наверно здорово – иметь хорошие воспоминания и периодически черпать в них поддержку. В моем прошлом приятных моментов было крайне мало. Я рад, что мое сознание выбрасывает из памяти неприглядные периоды жизни. — Но почему забыли и мы? — отозвалась Квистис. И еле слышно добавила: — Меня это пугает. — После сиротского приюта меня направили в Трабию. Было столько приятных впечатлений, что остальные меркли на их фоне. Может потому я и забыла раннее детство, — не слишком уверенно решила Сельфи. — Мои воспоминания после приюта достойны сожаления. В новой семье не заладилось, в десять лет я сбежала, добралась до академии. Тогда и встретила Сквалла и Сейфера. Но не узнала их. Они постоянно ссорились. — Да, — кивнул я, изучающее разглядывая Квистис. — А ты нас разнимала. — Сейфер всегда хотел быть в центре внимания. Ты умел его игнорировать. А затем он зацепил тебя, сказав, что твоей сестры больше нет. И всё – ты сорвался. Сыграл ему на руку. Уже после я выудила из Альмаси, откуда он узнал о твоей сестре. Несколькими днями ранее он помогал одному из преподавателей, сортируя папки с документами, нашел твою и не удержался, исследовал данные о семье и твою характеристику. Но Эллону он не вспомнил. Не вспомнила и я. Но тоже тайно изучила данные о твоей семье. В документах упоминались Раин Леонхарт и Эллона. Эллона числилась пропавшей без вести, что давало основания считать ее мертвой. И я, понимая, насколько важна тебе сестра, решила заменить ее, — девушка отчаянно жестикулировала, избегала моего взгляда и была полностью погружена в воспоминания. С удивлением я наблюдал и слушал, не готовый к такому потоку откровения. — Я старалась, но безуспешно. И в какой-то момент осознала, что мне хочется большего, чем быть твоей старшей сестрой. Но ты не видел во мне ни сестру, ни влюбленную девушку. Извини, — по лицу Квистис побежали слезы. — Я не хотела. Это само получилось. Квистис развернулась и двинулась к забору. Я поджал губы и быстро огляделся. Девушка жаждала понимания с приемными родителями. Не дождалась. Затем – со мной. И я тоже стал ее разочарованием. Где-то должно ожидать ее это понимание. Не так много ведь она и хочет. Я вздохнул. Значит, Сейфер тоже всё забыл. Он прошел жизненный путь, похожий на мой. Пока дороги не развели нас вовсе. Но вновь и вновь судьба сталкивает нас лбами. Мною движет зависть к нему. Его – ревность. Эллона проводила со мной немало времени, хотя остальные дети тоже тянулись к ней, и Сейфер не был исключением. После того, как Элль покинула приют, воспитательница встревожилась моим состоянием, обратила на меня внимание в количестве. Я брал это внимание так, как до того брал внимание сестры. И чем тише становился, тем больше пугал воспитательницу и переключал ее на себя. Альмаси не понимал причины, ее заинтересованности он хотел добиться другими способами. Так и формировались его бунтарские качества. — Я поняла, — обернулась Квистис. Теперь вместо расстроенной девушки я вновь видел серьезного и уверенного инструктора, способного в сложную минуту мобилизовать всех. — Жизни Сельфи и Ирвина сплелись так, что им никто, казалось, и не нужен. Они находили и радость, и утешение друг в друге. Зелл изначально требовал много внимания, но затем закрылся, стал вещью в себе. Я слишком увлеклась с ролью помощницы, и казалась воспитательнице и самой себе достаточно взрослой и не требующей особого внимания и заботы. А Сквалл и Сейфер – вы рвали на себя внимание воспитательницы. И Эллоны. Вы требовали любви и нежности. И ревновали. Это не смогло пройти незаметно. Спустя время ваши бушующие чувства вскипели. — Ага, вот почему они постоянно дрались, — хмыкнул Зелл. Я коснулся ладонью лба, сжал пальцами виски. Слишком много информации. И голова раскалывается, когда я вытягиваю старые воспоминания. — Почему мы всё это забыли? Как такое может быть, мы ведь росли вместе? — убрав ладонь, я поглядел на Ирвина, ища ответ. Он помнит. Должен знать. И Киннеас заговорил – тихо, а мы умолкли, прислушивались, ловя каждое слово. — Я думаю, это цена за то, что мы воспользовались способностями Стражей. Стражи дали нам силу. Но они отобрали нашу память о детстве. Квистис с неодобрением покачала головой, в ее голосе послышалось противоречие: — Нет, это глупый слух, который распространяют противники Стражей. Нет! — теперь закричала она в попытке защитить то, во что всегда верила. — Сид не позволил бы нам использовать такие опасные силы, зная, что они сделают с нашими воспоминаниями. — И как тогда получилось, что я помню, а вы забыли? — двинулся в контратаку Ирвин. Все промолчали, и он уже спокойно продолжил: — Я связал себя со Стражем по требованию Сквалла – чтобы защищать Сельфи. Это случилось впервые. Квистис отрицательно покачала головой. Она искала последние доводы, стремясь доказать обратное. — Сельфи, твоим первым Стражем был Кетцалькоатль? — Именно! Мне дал его Сквалл, когда понял, что экзамен в Доллете вышел из-под контроля и может стоить мне жизни. — Открытая улыбка на лице девушки недолго нас радовала, сникла. Сельфи выпуталась из объятий Ирвина, обхватила голову руками, присела. Пробормотала: — Извините меня. Мне нужно кое в чем признаться. В двенадцать лет мы с подругой исследовали местность и заблудились. Мы умирали от переохлаждения, и я как-то сумела разбудить Стража. Даже не помню деталей, так стремительно всё произошло. Он помог мне подняться на ноги, дал силы двигаться дальше и тащить подругу на себе. Дал ловкость, чтобы охотиться на мелких животных и продержаться те несколько суток, пока мы блуждали по заснеженному лесу. Он много значил для меня. Но теперь я даже не могу вспомнить имя существа, с которым тогда связалась. — Мы отдали воспоминания за нашу силу, — потрясенно проговорила Квистис. — А Крамер, зная, лишил нас воспоминаний о нашем детстве. Отнял большую часть того, что делает нас людьми. Почему? Зачем он так поступил? Я верила ему, восхищалась. Что теперь делать? Что нам теперь делать? — девушка заломила в отчаянии руки. — Что нам делать? — переспросил я. — Ничего. — Что значит ничего? — выдохнул Динкт. Его кулаки сжались. — А что ты предлагаешь? Отказаться от способностей Стражей – именно сейчас, когда мы в долгу перед ними? Только они дают нам те силы, с помощью которых мы можем сражаться. Без них мы кучка подростков, способных держать оружие до первой автоматной очереди. А Хранительнице достаточно будет накинуть сеть повиновения, чтобы мы подпали под власть ее чар и вовсе потеряли рассудок. Ты видел, что творилось в Делинге во время ее выступления? Но Стражи держали в тонусе наш разум. Если мне придется платить за эту силу, я оплачу с избытком. Как SeeD. А SeeD не нужны детские воспоминания. И та боль – не нужна. Ирвин посмотрел на меня, пожал плечами. Задумчиво проговорил: — Мне жаль. Но ты прав, бывают вещи, о которых лучше вообще не вспоминать. Квистис, до того отстранившись и укрываясь возле забора от усилившегося ветра, вновь двинулась к нашей группе. Ладони ее были запрятаны в рукавах. Пока мы спорили, что нам делать со Стражами, она продолжала напряженно думать о чем-то. — Вы хорошо помните воспитательницу? — Да, мы звали ее мамой, — кивнул Зелл. — Она всегда ходила в черных одеждах. Вот он – образ. Девушка-радость и девушка-грусть, счастье и боль. Она несла в себе разные качества, сочетала то, что невозможно представить связанным в одно целое. И она всегда носила черное. Будто хотела отречься от обычной жизни и простого счастья, которые заслуживала, и усмирить свои такие разные эмоции. — И я помню, — обрадовалась Сельфи, выдавив наивную улыбку. — Она была очень добрая. Я ею восхищалась, — тоже с улыбкой отозвалась Квистис. Я помнил воспитательницу. Стражи не отобрали всё. Стоит дать малейший намёк, направить мысли в нужное русло, и вот память всплывает из глубин, обретает краски и становится объемной. Но в последнее время при попытке вызвать ее образ, ее лицо, я видел Риноа. — Ее лицо! — встревожено вскрикнула Сельфи. Голос соратницы кольнул в самое сердце. Я тянулся к образу девушки в черном, видел знакомые черты, узнавал в ней Риноа. Нет, это была не Риноа. Волосы до пояса и чернее – с синеватым отливом. Изящную фигуру еще более стройнит длинное черное платье. Даже сандалии на ногах черные. На губах – улыбка, во взгляде – застывшая грусть. И глаза... В этих глазах сияет солнце, тепло очага. Янтарь... — Как они похожи, — выдохнул Зелл. — Похожи?! — со странной злобой выкрикнул Ирвин. Окаменевшая усмешка на его лице, а голос погружает в водоворот безумия. — Нет, не похожи! Ее имя – Эдея Крамер! Наша воспитательница – это Хранительница Эдея. — Почему? — оглушено отозвалась Квистис. — Почему?! — развернулся к ней Киннеас, не в силах сдерживать крик. — Ты спрашиваешь, почему женщина, которую мы звали мамой, захватила страну? Почему выпустила ракеты? Мы сколько угодно можем гадать, но вряд ли дойдем до истины. Но меня беспокоит другое. Проект SeeD запустила сама Эдея. И идея постройки Садов была ее. Я не успел сдать экзамены и официально стать SeeD, но знаю, что главная цель SeeD – сразиться с Хранительницей. Верно? Я обхватил руками голову. Ирвин прав. Но почему всё это выглядит настолько бредово? Сейфер, пытая меня, хотел выяснить, почему SeeD должны убить Хранительницу. Наша наставница знает ответ. Она положила начало этому, затем в строительство Сада и обучение SeeD вовлекла и своего мужа – Сида Крамера. Но она и есть Хранительница Эдея. И через Сейфера она хотела узнать, почему мы пошли против нее? Как? Как это понимать? Я хотел верить, что это разные люди: воспитательница, которую мы звали ?мама?, Эдея. Не хотел принимать, что милая добрая девушка, несколько лет отдававшая нам всю свою любовь, пошла на такие страшные вещи, которые просто не укладываются в голове. — Сквалл, потом подумаешь, сейчас слушай меня. Я остановился на том, что очень хорошо понимаю чувства Риноа. Мне близки ее страхи. Но я буду сражаться. Против Хранительницы, да. Я ненавижу себя за эти слова. Но если не останусь честным сам с собой, возненавижу еще больше. У меня нет выбора. Я знаю, вы думаете так же. И понимаете с какой дилеммой нам предстоит столкнуться. Я хочу, чтобы и вы были честны перед собою, потому и решил открыться. Вы должны знать, против кого поднимаете оружие. Не раз я слышал о том, что жизнь обладает бесконечными возможностями. Но не верю в это. Мне не дали возможности выбирать. А иногда и выбора нет вовсе. Пару раз жизнь улыбалась мне, подбрасывая то, что я ценю. Свободу. И только тогда я мог выбирать. И выбрал. Эта дорога привела сюда, к вам. Та небольшая свобода, которую я получил, для меня бесценна. Я рад, что оба раза двинулся по пути, который снова свел с вами. Несмотря на страх, да – не скрою, что эти решения я принимал нелегко. Да, я знаю, что наш противник – женщина, которую мы любили как мать. Я знаю, что могу потерять очень важные для себя вещи из-за Стражей. Но всеми силами хочу удержаться и не изменить тому пути, который выбрал вопреки и пошел. Когда-то мы были как одна семья. Но обстоятельства разбросали нас по свету. Когда мы были маленькими, не могли решать, не могли вернуться, снова встретиться и жить как раньше. Мне оставалось лишь плакать о своих потерях. — Ирвин нахмурился, прикрыл глаза ладонью и устало потер их, опустил плечи. А затем вдохнул глубоко холодный воздух, вновь выпрямился, ободряюще улыбнулся, задерживая взгляд на каждом из нас. — Теперь мы снова вместе, как когда-то. Но нынче столько перемен. Киннеас улыбался Сельфи, но девушка печально смотрела на него, чуть покачиваясь, словно на ветру. Он перевел взгляд на Зелла, присевшего на лавку и с отчаянием на лице качавшего головой. Наверно, мы сильно изменились – Ирвин другими знавал нас. Теперь в нас больше боли, отчаяния, больше сорванной кожи. Но зато мы наконец свободны. И можем выбирать свой собственный путь, а не покоряться течению, как когда-то. — Мы больше не дети, — подводил он итоги. — Достаточно сильны, чтобы заботиться о себе, достаточно тверды, чтобы прочно стоять на ногах, достаточно уверенны, чтобы любить и брать ответственность не только за себя, но и других. И нам придется принимать и другие решения, даже идти против тех, кто был дорог. Что мы решим? Будем сражаться с Эдеей или нет? Ирвин замолчал. И просто вглядывался в наши лица, мимику, случайные жесты, разыскивая ответы до того, как они будут озвучены. Он посмотрел на свои руки, зажмурился. Помолчал, справляясь с мыслями. — Я буду сражаться. Сквалл назначил меня SeeD. И ваша цель стала моей. Я хочу, чтобы эта цель продолжала нас связывать. Динкт подскочил с лавки. — Да, я тоже буду сражаться. Я хотел бы укрыться, но не дело вечно бегать и бояться за жизнь близких. Сельфи опечаленно склонила голову, опустила в ладони лицо. — Не верится, что я это слышу. Не верится, что я это говорю. Не верится, что ненавижу человека, которого так любила. Как? Квистис вытащила ладонь из рукава и успокаивающе коснулась ее плеча. — И мне не верится. Но Зелл прав. Мы не можем жить в постоянных бегах. Как и не можем оставить города на растерзание. Динкт кивнул. Сельфи тяжко вздохнула и тоже закивала головой. Прижалась к Квистис, снова закрывая лицо ладонями. А я смотрел на Риноа. Она давно отошла в сторону, чувствуя себя неуютно. Ни разу не вмешалась, за что я был ей бесконечно благодарен. Но мы сделали ее чужой, незримой рукой сдвинули на периферию. Я понимал это и даже немного сочувствовал. Наверно это странно: наблюдать за встречей людей, когда-то живших под одной крышей как одна большая семья, но двенадцать лет назад потерявших все нити того, что их связывало. Сейчас обретенная память давала нам силы и эмоционально укрепляла. Пусть мы не нашли родные семьи – мы сами были семьей. Но сможем ли пойти против человека, поднявшего нас на ноги и давшего всё то, чем мы сейчас владеем? — Риноа, — обратился я к девушке. — Впереди тропа, возможно ведущая в никуда, и мы на нее ступаем. Я не смогу больше обеспечивать тебе безопасность. И предлагаю выбрать место, куда ты захочешь направиться. Мы можем зайти в любой порт по пути, и ты вернешься к своей привычной жизни. Но... я не уверен, что хочу этого. Не хочу, чтобы дороги развели нас. Ты... нужна мне. Если желаешь, пойдем со мной. Пойдем с нами. Думаю, остальные тоже будут рады видеть тебя в нашей группе. Обернулся за поддержкой. Ирвин решительно качнул головой, соглашаясь, а Сельфи и вовсе энергично закивала. Зелл улыбался, Квистис выжидающе смотрела. — Тебе решать, а мы давно тебя приняли, — сказала она, пытаясь скрыть улыбку. — Глядите! — вскрикнула Сельфи. Мы тотчас обернулись и посмотрели вверх, куда она указывала. Повалил белый пух. Квистис протянула руку, ловя на ладонь пушинку, и та бесследно исчезла. Снег? Тильмитт танцевала под легкими снежинками, а они падали на землю и таяли. Лишь там, где из разломов пробивалась трава, снег оставался, белым прял одеяло, укутывая зелень. — Нам нужно вернуться в приют и всё проверить, — предложил Зелл. — Вдруг мы сможем вспомнить что-то еще? — Еще? — вздрогнула Квистис. — Имеешь в виду, почему мама стала такой? Мне понятно ее волнение. Гораздо проще не думать о воспитательнице и Эдее как об одном человеке, легче сразу же безотчетно отделить их как разные личности. От одной мысли, что нужно сражаться с женщиной, которую ты любил как мать, и которая любила тебя как сына, можно сойти с ума. Но где-то же лежит та тонкая нить, по которой милая девушка прошла на путь террора. Найти эту нить, значит, принять разумом и сердцем: Эдея и мама – один человек. — Вероятно, это связано с событиями, произошедшими с нею в прошлом. Но всё уже случилось. Прошлое не изменить, — мне хотелось рвать эту нить, так и не отыскав ее. Я двинулся в сторону, отвернулся, скрывая свое лицо. — Независимо от того, что мы узнаем, настоящее не изменится. Вы готовы испытать новую боль от осознания этого? — теперь я справился с чувствами и уверенно взглянул на людей в моей группе. — Я готов. Если это можно выяснить, то мне надо знать, что с Эдеей случилось. Мы плывем на Сентру. Ирвин кивнул. Снова обнял Сельфи, и они двинулись прочь с баскетбольной площадки. Квистис и Зелл, немного помедлив, тоже ушли, оставляя нас с Риноа наедине. Я смотрел на девушку со смешанными чувствами. — Ну вот, решение принято. Мы будем сражаться. — Бесстрашные, — грустно заметила Риноа. Бесстрашные? — подумал с горечью. — Нет, это не так. Мы боимся. И чем больше думаем над этим, тем больше боимся. — Это не так, — сказал я вслух. — Мне жаль, что я не оправдал твоих надежд. Не обрубил этот виток. И нам придется войти в него и влиться в эту ненависть. Мы будем сражаться. Таков наш путь, — тихо проговорил и двинулся к девушке, по-прежнему прячущейся у забора от порывов ветра, теперь несшего снежные хлопья. Остановился вблизи, смотрел в ее глаза и побледневшие губы. — Вы такие странные, — проговорила она дрожащими от холода губами и заволакивая в бездну почти черных глаз. — Но я пойду с вами. Я пойду с тобой, — озябшими руками она потянулась к моей шее, обняла, прижалась. — Спасибо. Я рад. Пойдем же скорее, пока ты не замерзла окончательно. Риноа неуверенно кивнула, окинула прощальным взглядом площадку, покосившийся забор, горы вдали. Я приобнял ее, пряча от ветра, и мы двинулись к кораблю.