Глава 15: Вторжение (1/1)

Я был в местах, в которые тебене проникнуть даже в мыслях.Равнина, которую ты звала домом,была пуста,И ни один луч не проник сквозь века.IN FLAMES Вдали показался берег. Солнце скрылось за горизонтом, быстро темнело. Вскоре я увижу огни портового города, столицы Баламба. Еще недавно я считал эту страну родной. Сейчас мне не хотелось видеть знакомые поля, леса, равнины, реки. И ленту дороги, ведущей туда, где ранее возвышалась наша академия. Было тревожно от одной мысли, что по той территории пришелся ракетный удар. Еще сложнее представлять, что галбадианские войска возможно даже прямо сейчас орудуют встолице. — В порту могут быть корабли Галбадии. Обойдем стороной, высадимся у побережья Линор. Нид бросил очередной взгляд на географические карты скорее по привычке, потому что за день мы изучили их. Я продолжал видеть карту, даже закрывая глаза. — Суо, позаботься, чтобы студенты не ринулись в город, едва узнав, что мы остановились от него в паре километров. — Но там их близкие, — со смущением заметил Нид. — Квистис, ты хорошо знаешь город? — Не сказала бы. — Мне нужен Динкт. Совсем стемнело, когда мы с Зеллом и Квистис покинули Сад и направились в сторону города. Суо оставалась на посту, с тоской во взгляде проводив нас. Там ее дом, совсем близко, но она не может вернуться, понял я. Но сейчас Суо нужна здесь – в академии. И если со мной и моей группой что-то случится, ответственность перейдет к ней. Тропа через небольшую рощу должна была вывести на широкую дорогу. Динкт, ступавший первым по сухим хворостинам и прошлогодним шуршащим листьям, осторожно отводил от лица ветки. Когда в просветы деревьев стал проникать свет уличных фонарей, а тропка расширилась, он остановился, не спеша выходить на открытую местность. — Какого черта? Главная дорога перекрыта, — шепотом выругался он, пригибаясь и отпуская ветку. Я насчитал двенадцать автомобилей и три бронетранспортера, стоявших у дороги. На них красовались эмблемы Галбадии, вооруженные солдаты иногда прохаживались между машинами. По дороге в направлении города мчался гражданский автомобиль, не доехав до въезда, остановился, машину окружили военные. — Что происходит? — занервничал водитель, опуская стекло. — Город принял капитуляцию и сейчас вошел в сферу влияния Галбадии. Эдея Крамер разыскивает сбежавших преступников. Пока ведется расследование, въезд в город запрещен. Со стороны пассажира открылась дверь, вышла женщина. С тревогой спросила: — Простите, а когда можно вернуться домой? Наши дети останутся без присмотра. — Ничем не могу помочь. Как только расследование завершится, мы вас пропустим. — Эй?! Мы обернулись. Позади на лесной тропе стояли двое военных, взведя автоматы и застав нас врасплох. — А что вы тут делаете, ребятки? — Это мирный город, что в нем делают солдаты Галбадии? — ответил я вопросом, скрестив руки на груди. Мой тон поубавил уверенность вопрошавшего, его напарник переступил с ноги на ногу. С сомнением солдат спросил: — Вы местные? — Слушай, мужик, — злобно прошипел Зелл, — мы здесь живем. У нас завтра утром занятия, — он широким жестом махнул в сторону гражданского автомобиля, остановленного перед въездом в город, — тому мужчине на работу, а дети той женщины одни в квартире сидят голодные и ждут маму. Вы не имеете права запретить нам всем попасть домой. Солдат выровнялся по стойке смирно. Я оглянулся – к нам направлялся офицер из тех, что перекрывали дорогу. — Въезд и выезд из города под запретом! — рявкнул офицер, поднимая автомат. — Всё еще непонятно? — Ты с кем говорить посмел? — взорвался Зелл, шагая под ствол автомата, упершегося ему в грудь. — Подождите, — я легко оттолкнул Динкта и пытался сообразить, что теперь скажу. — Мне нужно срочно видеть Сейфера Альмаси. Для него экстренное сообщение. Оно касается Эллоны. — Пройдите со мной. — Офицер, а следом и солдаты вышли из рощи и направились к одному из галбадианских автомобилей, мы последовали вдогон. Офицер нагнулся к открытому окну, заговорил с водителем, тот протянул бумаги. Выровнялся, перелистывая документы. — Как вы сказали? Эллона? Расскажите всё, что о ней знаете. — У нас есть сведения о том, где она прячется. Но ты ведь не думаешь, что я перепоручу такую секретную информацию. Веди нас к своему начальнику. — Генерала сейчас нет в Баламбе, — теперь тихо ответил галбадианец. — Но вы можете переговорить с капитаном – он занял отель, что у моря. Мы прошли мимо автомобилей, перекрывших дорогу. Два офицера не спускали с нас глаз. Рядовые же наоборот, став смирно, смотрели куда-то в сторону. Фонари освещали любопытные лица, но их беспокойство было сильнее. — Капитан, к вам пришли со сведениями об Эллоне. Пропустить? — по рации сообщил офицер и, выслушав ответ, повернулся с кивком. Когда мы в полном молчании скрылись в уличных переходах, Квистис тихо заметила: — На месте капитана я бы приказала приставить к вам сопровождающих. — Как хорошо, что их капитан не ты, — усмехнулся Динкт, — мы ведь не к нему сейчас идем? Пусть теперь ветра в поле ищут. — Вообще-то к нему, — угрюмо отозвался. — Если он тут выносит решения, нужно заставить его отозвать военных из города. — А если Сейфер?.. — Не сунется он сюда. По разным причинам. Динкт долго вел нас кратчайшим путем к отелю. На некоторых улочках не светили даже фонари, и мы с Квистис были заняты разглядыванием дороги под ногами, в большинстве выложенной булыжником, в то время как Зелл шел с той легкостью, как шел бы днем. Издали мы заметили освещенные окна гостиницы и фонари вокруг здания. У широких резных дверей стояла охрана. Галбадианцы хмуро поглядели на нас, один поднял автомат. — Кто идет? — У нас сведения для капитана. Он ждет нас. — Капитана здесь нет, приходите завтра днем. — А где он? — выкрикнул Зелл, но галбадианцев это не насторожило. — Может, ушел рыбу удить, — пожал плечами один из них, — или в баре развлекается. А может и спать завалился... под каким-нибудь кустом. Завтра днем приходите. Мы удалялись в полном молчании. Лишь отойдя от гостиницы на достаточное расстояние, убеждаясь, что нас не могут увидеть и услыхать охранники, я, не дождавшись никаких предложений, спросил: — Квистис, у тебя в этом городе есть родственники? — Я не вернусь, — ответила девушка, склонив лицо. Мы снова молчали, проходя темной улицей. Дорога вывела на освещенный перекресток. Я остановился, разглядывая окрестности. — А что мы ищем? — нарушил тишину соратник. — Бар. Или куст. По гостиницам сейчас солдаты расквартированы. Квистис пронизывающим взглядом посмотрела на Зелла. Я ее хорошо понимал, будучи уставшим, голодным и злым. Неловко Динкт оглянулся в сторону темной улицы. — Ох, действительно. Ну так мы можем направиться ко мне домой. — Это было бы неплохо, — с чуть заметной улыбкой кивнула девушка. — Нет, — быстро поправился Зелл. — Это не приглашение. Просто иначе никак. — Почему ?никак?? Вон, — я кивком указал в сторону парка, — кусты, под которыми можно выспаться. А помыться и воду попить – из этой лужицы. Зелл глухо рассмеялся, почесав макушку, уверенным шагом двинулся дальше. Я не заметил, как мы оказались перед порогом знакомого дома. Наверно в тот день после экзамена Динкт вел другой дорогой. Он тихо постучал. Прошло минут пять, прежде чем дверь открыли. На пороге стояла женщина в ночной рубашке, сонно заморгала глазами, недоверчиво разглядывая незваных гостей в свете тусклой лампы. — Зелл? Ты живой! — Мама, можно потише? Пропусти нас, а затем поговорим, — подозрительно оглядевшись, прошептал он. Но женщина уже захватила сына в объятия, увлекая в помещение. Мы с Квистис прошли в коридор, стараясь особо их не тревожить, я закрыл дверь на замок. Некоторое время мать Зелла обнимала сына, расспрашивала его об академии, потому что по городу ползли слухи об ее уничтожении ракетным ударом. После заверений Зелла в том, что академия цела, женщина сменила тему: — Но как вы смогли пройти через блокпост? — Мы их обманули, — смутился Динкт. — Нам необходимо было попасть в город. Женщина всплеснула руками: — Вы ведь не собираетесь выйти против галбадианских военных? — Зелл притих и отвел глаза, а его мама тихо продолжила: — Солдаты грозили, что если в Баламбе начнутся беспорядки, Хранительница сровняет город с землей. — Динкт молчал и дальше, и женщина перевела встревоженный взгляд на нас с Квистис. — Ой, что это я говорю, вы ведь наверняка устали и голодны? Я сейчас быстро что-нибудь состряпаю, вы пока отдохните. Зелл, а ты комнату приготовь. Динкт взбежал по ступенькам на второй этаж. Я нерешительно потоптался в коридоре, разглядывая столовую, в которую нас, махнув рукой, приглашала хозяйка. В комнате был большой обеденный стол, его окружили табуреты, но я прошагал на кухню за женщиной. — Я не устал и хочу помочь. — Умеешь готовить? — Нет, — признался, вымывая руки под краном. — Поставлю чайник, нарежу хлеб, принесу-подам что вам понадобится. И плотный ужин нам ночью не требуется, вполне обойдемся чаем с бутербродами. Женщина открыла холодильник и достала масло, когда я принялся резать хлеб. С удивлением заметил, что Квистис вытаскивает один из отрезанных ломтей у меня из-под руки и мажет маслом. Некоторое время я не отвлекался от непривычного занятия. Но любопытство взяло верх. — Вы ведь знаете, на кого выучился Зелл и в чем заключается его работа? Некоторое время женщина молчала. — Знаю, — тихо ответила. — С самого начала знала. — И отпустили? — Я его люблю. Что мне еще оставалось? Его дед был участником Второй Великой Войны. Его наградили. Когда Зелл был маленьким, ему нравились рассказы деда. Притаскивал табурет, залезал на него, усаживаясь перед моим отцом, и часами слушал. Поступить в военную академию было его мечтой, он часто говорил, что благодаря обучению сможет стать сильным, что только по-настоящему сильный человек сумеет действовать справедливо, а слабому останется лишь плакать без возможности что-то изменить. Разве могла я стать поперек его желаний? Квистис прерывисто вздохнула. Я заставил себя не смотреть на девушку, явно чем-то огорченную. — Вот бы мои родители думали и действовали как вы, — неровным голосом заметила Квистис. — Они боялись тебя потерять. — Но они меня всё равно потеряли. Мама Зелла дотронулась до плеча Квистис, желая поддержать, а я при их разговоре ощутил себя лишним, захватил чайник с кипятком и чашки и быстро вышел в помещение с обеденным столом. Я разглядывал комнату на втором этаже. Светильник у лестницы и неяркая настольная лампа приглушали цвета, но комната выглядела опрятно. В одной части находился тренировочный уголок, напротив – высокий шкаф. По грубым доскам пола я прошел мимо заправленной кровати к дальнему столику, на котором почти идеально располагались различного рода мелочи, подтверждающие: если в этой комнате не живут, то хоть иногда захаживают. Мимоходом бросил взгляд на прикроватную полку, где стояла пара книг. На стене над столиком висели коллекция ружей и портрет мужчины, скорее всего деда. Сквозь полуопущенные жалюзи на окнах проникал свет уличного фонаря, падая на несколько папоротников в цветочных горшках, листья которых оставляли на подоконнике и полу причудливые тени. Чего опасался Зелл, приглашая нас в свою святая святых, я не понимал. Следом поднялась и Квистис, осматриваясь. — Здесь так чисто, я бы не поверила, что это комната парня. — Подойдя к шкафу, она нагнулась и вытащила антигравитационную доску под возмущенным взглядом Динкта. И улыбнулась. — У тебя ее разве не конфисковали? — Люби ты их так, как я, то владела бы несколькими. Квистис прислонила антигравитационную доску к стене и засмеялась. Зелл перевел умиротворенный взгляд от своей обожаемой игрушки и непонимающе уставился на бывшего инструктора. — Я сказал что-то смешное? Трип даже не глянула в его сторону. Ее легкое веселье перетекало в бурную фазу. — Я вспомнила кое-что, — насилу вымолвила она сквозь хохот. Не понимаю, что нашло на Квистис – так отчаянно смеяться в оккупированном городе. Может, это очередная ее попытка скрыть беспокойство? — Ты слышал, что Зелл однажды натворил? — Что же? — вопросительно посмотрел на них обоих. — Гонял на доске по академии, не вписался в поворот и въехал прямиком в женский туалет. — Ну очень смешно, обхохочешься, — буркнул Динкт, подойдя к шкафу, и запрятал доску на место. Открыл шкаф, достал подушку и бросил ее в мою сторону. — Это всё, что у меня есть, спать придется на полу. Но если Квистис продолжит будить весь дом своим смехом, ночевать на голый пол отправится она. Девушка мигом умолкла и двинулась к кровати. Взяла с нее подушку и сразу отдала Динкту. Лежа на голых досках, подложив под голову заботливо предложенную подушку, я думал о Сейфере. Разве к этому всё шло? Ныне он генерал и правая рука Эдеи. А я возглавляю Сад Баламба. Теперь в нашу с ним ненависть мы способны вмешать других людей, бросить отряды в сражение, подписав им смертные приговоры. Я не выбирал такую судьбу. Но она нашла меня, вцепилась мертвой хваткой и потянула из крови то малое, что давало мне право называться человеком. И вот – я готов посылать в бой и на смерть своих людей только бы защитить нечто большее – мирных жителей, города и страны. “Вы готовы к этому, так?” — шепчет однажды ставший родным голос. Да, мы готовы, — отвечаю мысленно. “Таковы законы мира, которым вы подчинены?” Я не соглашаюсь с ней, многократно прогоняя через сознание мысль о том, что это мы вышли из-под контроля, не стерпев давление насмехающейся судьбы, и теперь сами являемся законами этого мира. “Но я не хочу такого разрешения ситуации”. Ситуация уже решается. Так, а не иначе. И я буду убивать и посылать на смерть. Другой альтернативы просто нет. Остается лишь одно – быть сильным, избрав ту единственно верную дорогу из имеющихся. Риноа, я устал. Хочу обнять тебя и забыться, как в Горизонте. Наверно, это слабость. Не имею я на это право... И в очередном сновидении убиваю тебя. Пронзаю сердце, которое хотел понять, стук которого слушал, и под ритм которого стремился подогнать свой. Обхватываю и притягиваю к себе тело, охваченное судорогой, наблюдаю, как толчками изливается кровь, как на ресницах дрожат слезы, как шевелятся, пытаясь глотнуть воздух, побледневшие губы. Ты делаешь меня слабым, Риноа, — шепчу, склоняясь над побелевшим лицом, всматриваясь в расширяющиеся зрачки, — я не могу любить тебя и в то же время сражаться с теми, кто стремится захватить мир и бросить его в жаровню воспылавшей войны. Слишком слаб для этого. И я приношу тебя в жертву, дабы получить силу и закончить то дело, для которого меня создали. Твои ранее такие теплые и приятные ладони холодеют. “Руки холодные, как у лунарской ведьмы, — с отвращением замечает Сейфер, — я любил тебя, а ты меня предала, ушла к своему убийце”. Альмаси падает на колени. Отчаяние, переплетаясь с помешательством, разливается полноводной рекой, накрывает мир, стремясь утопить и нас. С протяжным выдохом я отстраняюсь от стынущего тела, желая что-то изменить, ищу в сознании Шиву, кличу ее. Закованный цепями Страж извивается, бирюзовая кровь течет по обнаженной бледно-голубой коже. Голову пронзает боль, мысли умирающей Шивы путают мой разум. А Сейфер смеется, отдавая себя безумию. “Убери руки от моей жены. Она принадлежит мне, мой огонь примет ее тело и душу. Она останется со мной. Навсегда”. И я беспомощно наблюдаю, как Альмаси забирает из моих объятий тело девушки, поднимается на ноги и уходит в разлившийся по планете туман. Тучи закрывают небо, скрывают от меня чувственное дыхание дрожащих звезд, краски меркнут, вливаясь в безумный серый вихрь, носящийся в воздухе. Трава жухнет, цветы осыпаются прахом, земля светлеет, трескается, проваливается внутрь себя. Я безучастно наблюдаю за разваливающимся миром. “Это твоя сила, ты хотел ее. Теперь такой мир будет принадлежать тебе. Вечно”. Я дышу пыльным серым небом, смешанным с бурыми песчинками умершей земли. Сухими глазами оплакиваю свою так и не родившуюся любовь. И, поднеся ганблейд к лицу, вдыхаю последний оставшийся в моей потухшей вселенной запах – запекшейся крови. А где-то в небесах, за массой взвихренного небытия, среди далеких тусклых звезд танцуют Риноа и Сейфер в первом и последнем вальсе под музыку Джулии Хартилли. С восходом солнца настойчивый запах дыма пробрался в комнату и поселился в ней. Резко сев, я оглядывался, с трудом проглатывая скрипевший на зубах песок. Шива и Левиафан беспокойно шевелились в моем сознании. Я слишком привык к ним – теперь не хотел отказываться от их сил даже ночью. Они стали моим спасением от раскалывающей голову боли и тяжести в сердце. Зелл повернулся и привстал, сжимая в руках подушку, с ужасом спросил: — Горим? Сквозь задымленный коридор и лестницу Динкт бросился на первый этаж. Дым валил из кухни, однако в соседней комнате слышались спокойные голоса двух женщин. Я с сомнением разглядывал обляпанные жиром плиту и стены и грязную сковороду, мечтая поскорее выйти на свежий воздух. Мать Зелла передернула плечами. — С рыбалки пришел пьяный галбадианец, требовал предоставить кухню и угрожал оружием. Судя по результатам, готовить он не умеет. Надеюсь, он никого не потравит. — Вы жалеете оккупантов? — переспросил. — Они вдали от дома. Жаркий влажный климат нашего побережья не подходит живущим среди сухих ветров пустынь. Наша пища ими плохо переносится и усваивается. Они даже готовить ее не умеют. Бадамскую рыбу нужно подвергать тепловой обработке не менее двадцати минут; за пять минут и на сильном огне не убрать ядовитые вещества. Они потравятся. А тот, что готовил рыбу, совсем еще мальчишка. — Было бы здорово, — проворчал Зелл, открывая входные двери и окна для проветривания. Я смотрел на маму Динкта и его сестру. У меня были к ним вопросы. — Вы видели Эдею – новую правительницу Галбадии? — Конечно, — подтвердила сестра Зелла. — В записях новостных лент. — Очень красивая женщина. Мы даже не поверили, неужели Хранительница вернулась. — Но в Баламбе ее не было? — Нет. Ей нечего здесь делать. Как и Сейферу. На повестке дня у них управление Галбадией, поиск Эллоны и втравливание Эстара в войну. Вот только действия подчиненных им солдат, направленные на то, чтобы оставить Эстар без союзников, скорее всего, приведут к обратным результатам. — Здесь была женщина, которую галбадианцы называли командиром. У нее пепельные волосы и повязка на глазу, — поведала родственница Зелла. — Фудзи? — у меня язык не повернулся бы назвать эту странную девчонку женщиной. — Напомните, как выглядел тот, кто замарал кухню? Смуглый здоровяк? — Да-да, — закивала головой молодая женщина, — мускулистый такой. — Райджин и Фудзи, — пробормотал Зелл. — Я их уделаю, попадутся мне на глаза пусть только. — Половину ночи ты стирал зубы в порошок. А утром расстроил мою маму. Вернее, она сама опечалилась, узнав, что ты из детского приюта, и у тебя нет родителей, — говорил Динкт, пока мы направлялись к гостинице. Его даже не волновало то, что ответ он не получал. — То есть извини, конечно. Она расспрашивала, ну я и рассказал ей о тебе. Не стоило, да? Но ее так пугала твоя отстраненность, и я не выдержал, сказал, что ты хороший напарник и друг, просто в силу обстоятельств очень сдержан. На улицах было тихо. Не видно городского транспорта, редко проезжали автомобили, еще реже такси. Город, который занимают войска Галбадии, притихает, погружается в тот покой, который обычно опускается на улицы, парки, дворы и площади в предрассветное время. Мне доводилось наблюдать подобное в Тимбере. Солнце припекало уже по-летнему. Влажный соленый ветер, дующий с моря, трепал футболку и волосы, даря наслаждение. Я глубоко вдыхал его, чувствуя, как он позволяет воспрянуть позабытому ощущению покоя. Чайки, бурно крича, проклинали сбивающий их ветер, несший песок и пылинки иссушенных водорослей, и низко летали вокруг. Пахло морем, солнцем, рыбой, нагретыми под жаркими лучами ракушками. Неподалеку располагался городской пляж, ныне пустынный, а далее – порт. Вдоль аллеи, уложенной цветными плитками, цвели аккуратно посаженные каштаны. Небо над головой было удивительно синим, дальше – над морем – дымчатый воздух размывал горизонт. В другой стороне небеса собирали пар в облака, ветер сбивал их в темные тучи, нависшие над равнинами материка. Там, далеко, апрельские дожди прольются на землю, на поля, питая их, оживляя потускневшую зелень деревьев. Заколосятся хлеба: пшеница, овес, гречиха, рожь, ячмень, просовые, покрывая необъятные просторы континента, двигаясь волнами под ветром. Взметнутся по пояс изумрудные травы. Зачем ты представляешь, зачем даешь усладу глазам, сердцу и воображению, это могут сжечь, пустить по полям танки и военную технику, оставляя пустыни, — шептал внутренний голос, но я гнал его прочь. И просто шел и дышал воздухом с запахами соли и свободы. Боль, пусть и слабо, всё еще искажала мой разум и мою вселенную; память о тюрьме, пытках, испытанном ужасе, отчаянии, ненависти угнездилась в мыслях и теле. Я хотел прогнать и ее, но она оставила незаживающие кровоточащие время от времени раны, и этот ветер охлаждающим компрессом прикасался к ним, снимая остроту муки. На небольших затерянных вдали от суетливой городской жизни улочках было подозрительно безлюдно для этой поры времени, возле домов в двориках не слышался смех, не играла детвора. Все сидят по домам. Закрылись, детей не выпускают, ждут, когда Галбадия выведет свои войска. И защитить город некому – некуда администрации послать запрос. Мы здесь, — мысленно отвечал я. — Мы скоро вернем мир. И не потребуем ничего в обмен. Это наша страна, мы в ответе за ее жизнь и будущее.