Глава 13: Забирай! (1/1)

Я не из тех, кто остается,Но что-то изменилось,Забери сомнения мои.РУСЛАНАСельфи Тильмитт————————— Кажется, я его разозлила. Сквалл уходил прочь, чужой и потерянный. От того блеска в его глазах, когда мы вчера встретились, не осталось ничего. Пройдя пару шагов следом, я нерешительно остановилась. Ирвин поспешил за мной, поймал мою руку, разворачивая к себе. Я встретилась с его взглядом и задрожала, неловко шагнув назад. Когда-то точно так же я отступила перед разверзшимся ущельем. Снег и камни соскользнули с тропы и ринулись во тьму. А я присела у края, едва перевела дух, приходя в себя, и долгое время смотрела в темнеющие глубины. Теперь же с других гор я не просто глядела в глаза бездне. Я падала. Молча, стараясь не выдавать свои чувства. Почему ты так смотришь на меня, Ирвин Киннеас? Да, это правда, что я не хочу видеть его, но тебя я не желаю видеть тоже. Прости, что использовала тебя. И уйди. — Не трогай меня. — Извини, — он выпустил ладонь, нерешительно пожал плечами. — Наверно, ранее я общался совсем с другой Сельфи, яркой и сумасбродной, способной своей энергией заставить всех вокруг влюбиться в окружающий мир. Извини, — и он отступил, склонив голову. — Но я надеялся, что смогу вернуть ее. — Как? — угрюмо вопросила я. — Эта сцена... — Плевать на сцену. Помнишь? Помнишь базу? Кажется, я похоронила там себя, — Ирвин вновь приблизился и обнял меня за плечи, и я задрожала от боли и потери. — Найди меня, верни прежнюю. Откопай, вдохни жизнь. Сможешь? — Нет, — покачал головой. — А что сможешь? Он отступил, вновь пожав плечами. — Могу вернуться. И лечь рядом. — Врешь. Ты слишком любишь жизнь. — Люблю – правда. Но до того, как бросаться в меня обвинениями, подожди и проверь. Включилась громкая связь, заговорил директор академии. Замерев, я пыталась вслушаться в его слова, казавшиеся сейчас набором звуков. Перевела взгляд на Ирвина. Он усмехался. Как будто готов был к этой ошеломляющей новости, словно так и должно всё произойти. Связь прервалась. Я как за соломинку хваталась за отзвуки, прислушивалась, надеясь, что директор заговорит вновь. Или хоть кто заговорит. А Ирвин смотрел на меня, всё так же усмехаясь. Но взгляд пугал. Ладно, пойду, значит, к Скваллу. Извинюсь за свое поведение, поздравлю с новым назначением. Уйти отсюда. Бежать! С неожиданно возникшей легкостью я поворачиваю. И сразу рука ложится на плечо, цепко стискивает, останавливая. Я вздрагиваю, боясь обернуться. Не хочу его видеть. — Сельфи, — выдыхает он, разворачивая меня к себе, и я впервые радуюсь своему невысокому росту – мне легко запрятать лицо от его взгляда. Неужели пришло то самое время? Когда можно просто выдохнуть и заплакать, чувствуя, что тебя держат, не позволяя упасть. Как же долго я хранила эту боль в себе, твердила: ?держи себя в руках, Сельфи?. Я ходила по краю над пропастью, и когда от неосторожного шага нога скользила вниз, вздрагивала от предчувствия, что это конец, падение в пустоту. Боялась, что умру, а мир не узнает моих мыслей и чувств. Что я не смогу растворить их во вселенной, а унесу в пропасть вместе с собой, нигде не оставив даже частичку себя. И вечность забудет и меня, и мои чувства, и ту любовь, которой я дышала. Не понимаю, что со мной происходит. Неужели я влюбилась? В книгах так замечательно пишут о вечной любви. Интересно, бывает ли такое в жизни? Может, мои чувства и есть любовь? Почему не могу ничего общего найти с книжной? Но мировые события завертелись, сближая нас. И они же могут принести нам разлуку. Как во сне я обняла Ирвина, уткнувшись лицом в его грудь. Обними меня. Пусть это не будет длиться вечно, хоть временно. Но пусть это будет. Решительно вскинув голову, я взглянула на Ирвина, а он быстро наклонился к моему лицу. Сама не ожидая, я вытянулась навстречу. Волна опрокинулась, сбила, ноги перестали слушать, мир обвалился. Ирвин коснулся моихплеч, быстро заскользил ладонями к талии, обхватил руками, тесно прижав. Животом я ощутила его напряжение; испуг и любопытство рвали на части. Слабо попыталась отбиться и не смогла, задыхаясь от поцелуя. Его руки пробежали по моей спине, я почувствовала, как почти бесшумно застежка молнии на платье поползла вниз, как пальцы задели обнаженную кожу, пробуждая незнакомые ощущения. Вздрогнула, приходя в чувство, и отстранилась, возвращая себе дыхание. Сегодня я собиралась плакать. Обещала себе, что дам волю слезам, но они так и не появлялись. Злость, отчаяние, апатия сменяли друг друга, а слезы так и не пролились. Но разве о таком продолжении я думала? Нет, не о таком. Едва я попыталась отодвинуться, Ирвин вновь привлек к себе, прижав до боли. Свободной рукой быстро ухватил бретельку платья и потянул, освобождая плечи. Мои мысли и желания устроили битву. Почему не могу отключиться, не думая об этом? Забыть обо всем – как в книгах. Почему я такая беспомощная? Не могу остановить его действия. Готова лишиться остатков совести вместе с оставшейся одеждой. И отдаться на волю его уверенным в движениях рукам и его поцелуям, погружающим меня во вселенную необычайных переживаний, сравнимую с химерическим миром Стражей. Чувствую его сбивающееся дыхание и всхлипываю. Хочу прекратить это... только не останавливайся. Ощущаю каждое прикосновение... почему не чувствую ничего? Хочу смотреть в глаза... только бы не видеть его. Как стыдно. И забавно. Необычно. И волнующе. Ирвин подхватывает меня за талию и несет. Вот я коснулась голой кожей холодных подмостков сцены. Той самой полуразрушенной сцены, за которую переживала полчаса назад, вечность назад. Назад! Надо отползти подальше, в дальний угол, забиться в нем. Я опираюсь на ладонь, решив отодвинуться, и осколок стекла прокалывает кожу. Вздыхаю от неожиданности. Ирвин отвлекается, я слышу, как трещит замок молнии. От страха закрываю глаза, ощущая, как его рука ползет по телу и неловко пытается стянуть последнюю деталь моей одежды. Дрожа, как и я, Ирвин касается моего бедра, через силу отводит в сторону, закидывает вторую мою ногу себе за спину, его руки сцепляются на моей пояснице и придвигают к себе. Я услышала собственный стон, слезы брызнули из глаз. Наверно, я всё еще жива, раз умею чувствовать. Ирвин замер, испуганно вздохнув, ослабил зажим, убирая с моей спины одну руку, провел пальцами по моим мокрым щекам. — Больно, Сельфи? В его взгляде появился ужас. — Больно, — захныкала я и ударила ладонью по его лицу, — но я тебя побью, если ты еще раз об этом спросишь. А затем подтянулась, прижалась к нему и крепко обхватила, запустив руки под рубашку, вцепилась зубами в край ткани и потянула, слыша, как материя трещит и расходится. Шевельнулась, привыкая к боли, и двинулась навстречу, вызывая новую волну. Я люблю боль – она как граница между жизнью и смертью, блуждание по которой позволяет прикасаться к неведомому, что раскинулось по ту сторону. Через боль проходит все: рождение и смерть, наслаждение и унижение, прошлое, уходящее в небытие, и настоящее, отдающееся в жертву вчерашнему дню. Появляются новые миры и гаснут, круговорот идей прикасается к блаженству и умирает от осознания своей силы. Придвинувшись вперед и чуть дотрагиваясь кончиком языка его шеи и груди под разорванной рубашкой, замираю, пробую сконцентрироваться на новых ощущениях и понять их. В пальцах покалывает, я чувствую, как электризуются волосы, как вздрагивает и протяжно вздыхает Кетцалькоатль, оживая и трепеща. Вновь проживаю его боль, те оставшиеся крупицы ощущений, которые накрыли его во время обстрела. Заново связываю наши с ним разумы, прикасаюсь к совершенству и зачерпываю грех. Мир вокруг стирается, ленты другой вселенной рвутся в него, проползают и оставляют разводы посреди пустоты. В тишине звучит арфа, вокруг плещет море. Задержав дыхание, падаю в него. Сухим из воды не выйти, верно? Ирвин резко хватает мои запястья, прижимает к доскам сцены руки и опрокидывает навзничь, наваливаясь сверху. — Не вызывай их, — с ожесточением хрипит мне в ухо, приводя в чувство. И боль возвращается, возвращается стыд. И мысли. Я смотрю в глаза Ирвина и утвердительно киваю, судорожно вздохнув. Подумать только, раньше я представляла на твоем месте Сейфера. А иногда и Сквалла. Как-то я совсем запуталась. Неправильно это. И я лежу, стараясь почти не дышать, смотрю в твои глаза и слушаю твое тяжелое сбивающееся дыхание. Наверно, ты уйдешь, получив свое. А я не смогу тебя удержать, даже пытаться не буду, ни слова не скажу. Но сейчас мне достаточно смотреть в глаза и все понимать. Это я держу ситуацию под контролем, а ты подчинен мне и во власти своего гормонального всплеска. Я управляю собой, тобой, моими эмоциями и твоими ощущениями, играючи, меняю их, доводя тебя до безумия. И это ты – мой, это я тебя искусила и лишила разума. Наблюдать за выражением твоего лица и глаз, и осознавать, какую власть могу иметь над тобой, – вот моё наслаждение. Ирвин прижался ко мне и задрожал, подмостки скрипнули. Атмосфера стала осязаема, я чувствовала до предела натянутые через пространство струны магии, морально приготовилась к появлению Сакрида, подумала, что Киннеас совсем забылся. Струны лопнули, закручиваясь оплавленными нитями шелка, темные запахи синевы окрасили воздух, красные звуки ворвались в помещение, разливаясь по полу умирающими цветами. Я освободила руку из захвата и истомлено провела ладонью по спине Ирвина. Неужели это закончилось? Страх, что боль продолжит заполнять рвущийся на лохмотья иллюзорности мир, выметал остатки здравого смысла. — Мог быть поаккуратнее, — тоскливо отозвалась я, понимая, что в этот момент что-то меня покинуло, ушла какая-то сила, позволяющая без сомнений и страха смотреть в его глаза. Неужели этой способности больше не будет? Ирвин отстранился, повернулся, приседая рядом на подмостки сцены. Привстав, я заметила кровь на грубо обтесанных досках и впала в ступор, затем посмотрела на ладонь и попавший между пальцами осколок стекла, рассеяла внимание, неосознанно пытаясь его ухватить и вытащить. Ирвин обнял за плечи, вновь привлекая к себе, и меня зазнобило. Я хотела вернуться в чувство, оценить ситуацию, но ничего из этого не давалось. — Не трогай меня больше! Кричать я могу. И плакать, оказывается, тоже. Быстро соскочив со сцены, я нагнулась и подобрала с пола платье, поспешно оделась, трясущимися руками поправляя бретельки и застегивая молнию. И побежала. Лучше поздно, чем никогда. Это он всё держал под контролем, а не я. Он моим состоянием воспользовался. Он взял мое тело. И он же захватил мысли и лишил возможности уклониться. Какая унизительная зависимость. Я лежала на кровати в своей комнате, раскинув руки. Слезы катились к вискам. А возродившиеся Стражи изнывали от накала эмоций, вновь пытаясь порвать на части ткань реальности и меня вместе с нею, моё сознание. Вот оно – значение слова ?принадлежать?. Вот что чувствуют наши Стражи – идеальные создания – когда мы, несовершенные и ограниченные с их точки зрения, обладаем ими. Сбросив платье, я прошла в душевую. Заметив, стала разглядывать ссадины на теле, едва подумала о том, что синяки останутся, как Стражи заволновались, желая убрать все последствия. С прирученными Стражами я обретаю силы и совершенство, схожее с естеством Хранительниц. Теряю грань между привязанностью и подчинением, любовью и унижением. Перестаю быть человеком, любящей женщиной. Включив холодную воду, становлюсь под струю и освобождаю Стражей. И резкие ощущения наполняют и меняют мой мир, его восприятие. Острее чувствуется страх смерти, боли, страданий. И прожить хочется как самый обычный человек. А первая мысль – бежать к Ирвину, забывая обо всем на свете. Клясться в вечной любви, не думая о том, что ее не существует. И помимо этого... Я подумала о Хранительницах. Они, получив однажды силы, неспособны отказаться от них в любой момент. Цена за такую силу страшнее, чем потеря памяти, чудовищнее, чем осознание как собственные совершенные тело и разум покоряются кому-то несовершенному. Хранительницы неспособны к зачатию и продолжению своего рода. А я однажды избавлюсь от своих Стражей – и смогу. Я очень люблю детей. Затем мысли сместились на Эдею. Она Хранительница, но ее любил Сид Крамер. А теперь, по-видимому, и Сейфер. Что они нашли в ней? Злая женщина с сумеречным взглядом. В лице лёд, в глазах огонь. Она вошла в историю будто ниоткуда, убила президента Галбадии, связала на себе нити внимания всей страны. И теперь мужчины готовы сражаться и умирать за свою новую правительницу. Вот какая она – власть над умами и сердцами. Наверно это романтично – быть рыцарем такой женщины. Стало холодно. Дрожащей рукой я отключила воду. Из сжавшейся грудной клетки рвался смех. И я дала ему волю. С подозрением я оглядывала новую сцену. Ее установили на скорую руку на площади города. К площади примыкала улица, на которой жил мэр, говорят, из окна второго этажа его дома хорошо видны окрестности. Он был не против ночных концертов под окнами, что меня взбодрило. Однако самое сложное впереди. В одиночестве пришлось стоять недолго, вскоре появился Ирвин, за ним шли Риноа, Квистис и Зелл. Ирвин посмотрел на меня, но я быстро отвела взгляд. — А теперь внимание! Сельфи собиралась поведать нам кое-что важное. Боясь растерять мысли, я посмотрела на друзей, ища в выражении их лиц поддержку и одобрение. — Я собрала вас, потому что один человек, которого мы все знаем и любим, нуждается в нашей поддержке. Сегодня ночью на этой сцене будет выступление группы. Мы поздравим Сквалла с его продвижением по службе. — Интересно, — Квистис улыбнулась, но ее сложенные на груди руки выдавали, что она относится к моим словам с подозрением. — И что за коллектив будет выступать? — поинтересовался Зелл. — Должен предупредить, что Сквалл не очень любит все эти группы, концерты, шум. — Эта группа ему понравится, — хитро улыбнулся Ирвин. Краем глаза я наблюдала за ним, пока он не смотрел в мою сторону. — Выступать будем мы. — Ты шутишь? — испугалась Квистис, опуская руки. — Я в этом не участвую. К тому же, у меня нет музыкального слуха. Риноа перевела на нее взгляд и улыбнулась. — Ну, это ведь совсем не так. Напеваешь ты вполне неплохо. В душе. — Сегодня же освободишь мою комнату, — проговорила Квистис с натянутой на губах улыбкой и льдом во взгляде. Так, сейчас мой несостоявшийся коллектив разбежится. Как бы их утихомирить? — Риноа, извини, что я тебя позвала. Для тебя в группе места нет. Торжествующая улыбка сползла с лица принцессы. — Но почему, у меня хороший слух. Ты можешь назначить мне испытание и проверить, — с обидой произнесла она. Зато Квистис повеселела. — Тебя ждет другое очень важное дело, — заверила я, — и скоро отвечу, в чем оно заключается. — Сельфи, тебе бы сначала почву прощупать. Мы дилетанты в музыке. Ну, выдашь ты нам инструменты – и что? Я даже нот не знаю, — заметил Зелл и закусил губу. Ирвин тем временем выбрал музыкальный инструмент и направился к Квистис. Подошел, протягивая, а она нерешительно прикоснулась к поданному предмету и тщательно оглядела. — Это флейта. Ее звуки передают сердцу успокоение и мир. Ее поцелуй уносит печаль, освобождает. Касание пальцами ее отверстий наоборот возбуждает и дает почувствовать единство со всеми. Расслабься. Но спину держи ровно. — Ирвин провел рукой ей по спине, а затем вложил флейту в ладони, направляя пальцы. — Почувствуй, этот палец должен лечь сюда, а вот этот – здесь. Не спеши. Занервничав, я двинулась к Зеллу, пока он с изумлением следил за Ирвином и Квистис. Отвлекла его от этого, наверное, интересного занятия. — Я, должно быть, не такой учитель, как этот бабник-выскочка, но ты в моей группе выполняешь довольно важную роль. Зелл, ты ведь знаешь композицию ?Сердце ветра?? Это неофициальный гимн у нас в Трабии, но она известна по всему миру. Я хочу, чтобы ты вспомнил и настроился на ритм. Подчинись ему, вплети в него свои эмоции, добавь гнев, пережитую боль, а затем выпусти на волю. Сможешь ведь? — Я подняла небольшой барабан у сцены, повернулась к Зеллу и взяла его за руку, несколько раз с легкостью ударила нашими ладонями по натянутой коже инструмента. — Ты помнишь этот ритм? Теперь попробуй без меня. И сильнее. Отойдя, я наблюдала за движением его рук. Ритм охватывал тело, звал. Я чувствовала, как начинаю откликаться на пробуждавшуюся мелодию. Поблизости Квистис уже выдавала жутковатые звуки, но, похоже, ей нравилось то, что флейта реагирует на ее действия. Из наспех созданного квартета лишь нас с Ирвином можно назвать любителями, более-менее владеющими музыкальными инструментами. Когда Ирвин отошел от Квистис и потянулся к скрипке, упер в ключицу, склонив голову, и провел смычком по струнам, я задержала дыхание, ожидая, что будет дальше. Сделав пару пробных движений, он отыскал ритм и вошел в него. В такой аранжировке свою любимую композицию мне еще не доводилось слышать, и теперь я ловила каждый звук. Когда сознание не делит Страж, музыка способна душу вывернуть. Ирвин внезапно прекратил играть, опуская инструмент, окинул взглядом окружение. — Слух есть, но не хватает плавности, — решил он, обращаясь к Квистис. Вздохнул. — У нас будет время потренироваться до вечера. Риноа сидела на земле у сцены, наблюдала и слушала. Я спрыгнула с подмостков, оказавшись возле нее. — Мы всё приготовим. Но тебе придется привести Сквалла на концерт. Мы с ним расстались не очень хорошо, но верю, что тебя он послушает. — Я приведу его на ваше выступление, — заверила принцесса. Ирвин положил скрипку и двинулся к краю. А когда я обернулась, он уже сошел с площадки сцены и остановился вблизи. Неуверенно я выдохнула, инстинкт звал бежать. Киннеас цепко ухватил мою руку, наклонился и шепнул в ухо: — Нужно поговорить. — Вроде не о чем, — пробормотала в ответ заплетающимся языком. Ирвин приобнял меня за дрогнувшие плечи и увлек в сторону одной из улиц. Я шла, пиная перед собой камешек, нагоняя его и снова отбрасывая. Мне хотелось сосредоточиться на чем-то другом, далеком. Я вслушивалась в легкий шум маленькой улочки, крики птиц, шепот листьев, жужжание насекомых, чувствовала ветер на своем лице, остужающем горящие щеки, улавливала запахи каких-то незнакомых цветов – белых, синих, желтых, фиолетовых, – густо растущих возле домов. А пальцы до боли сжимали мое запястье. Вскоре Ирвин убрал руку, отпуская. Но я продолжила идти с ним нога в ногу. Какое-то время мы молчали. — В детстве у меня был друг, — тихо сказал Ирвин. — Я любил эту девочку. Мы виделись каждый день, вместе убегали попутешествовать, вместе совершали мелкие пакости, которые называли своими открытиями. Я плохо помню что-то о своей семье, знаю, что моя мама умерла, а отца вроде не было. И однажды меня отправили в Сад Галбадии, из-за чего пришлось расстаться со своим другом. Ты мне так напомнила ту девочку. И когда мы были с тобой на ракетной базе, я очень испугался, что потеряю тебя. Когда всё закончилось, я хотел облегченно выдохнуть и продолжить жить как раньше. Но ощущения, что я теряю тебя, не проходили, изводили всё сильнее. Я не хотел... в смысле, я думал, что смогу удержать тебя. — Ирвин, что ты хочешь? — спросила я, разыскивая взглядом свой камешек. Кажется, я слишком ударила по нему ногой, и он улетел в густые цветущие кусты у обочины дороги. — Тебе нравится? Это спирея. — Что? — переспросила, поднимая голову. А Ирвин бросился к кустам, куда укатился кусок гранита, и надломил ветку, усыпанную белыми цветами. — Ну, — я неловко дотронулась до веточки в его протянутой руке. В наших краях у растений был столь краткий срок цветения, что их боялись срывать и любовались лишь издали. — Похоже на снег. — Сельфи, ты мне нравишься. И чем больше я об этом думаю, тем сильнее понимаю, что ты нужна мне. Я извиняюсь за то, что получилось. Не отталкивай меня. Я резко замотала головой. — Мне было неприятно. И даже больно. Ты ведь знаешь, что я из Трабии, а принуждения у нас не терпят? И ты знаешь, как у нас относятся к галбадианцам и эстарцам? — я опустила глаза, проговорив шепотом: — В тот день, когда мы получили новое задание, а с ним и тебя в свою команду, я просто играла с тобой, разочарованная и отвергнутая другим. Ты такой наивный, Ирвин. В Трабии женщина выбирает себе мужчину по собственному желанию. А до войны с Эстаром у нас существовали особые обычаи. Но ты не думай, что они канули в лету, дети гор до сих пор их помнят и исполняют. После смерти любимого женщина бросается со скалы. А неверного она может заколоть во сне. Ну не сможешь ты жить вместе со мной, едва узнаешь ближе, — мой голос странно звенел, мне казалось, что еще немного – и расплачусь. — Не хочешь дать шанс? — Южане ветрены. Жители Галбадии капризны и непостоянны. Обитатели равнин слабы. Боюсь, нам с тобой не по пути. — Что сделал бы мужчина, живущий в горах? — Уж точно бы сейчас не спрашивал. Если женщина не выбрала его, он может попробовать сам ее выбрать. Но я такому человеку не позавидую. — А если так? — он привлек к себе, склонился, осторожно поцеловал и сразу же отстранился. Я пристально смотрела в глаза, оценивая его готовность к негативным последствиям. — Сегодня я сочту, что привычки южан иногда бывают милыми, — но едва Ирвин приобнял меня снова, я уперлась ладонями ему в грудь. Может, хоть совесть его пробужу? — Не стоит: я всё еще злюсь на тебя и мне больно. Ты повел себя как дикарь, ворвался, особо не задумываясь, с чем меня знакомишь, протащил по необработанным доскам, усеянным осколками стекла. И совершенно чудесным образом приплел до кучи своё ко мне влечение. — Я разозлился, решив, что ты бежишь к нему. — Молчи. Лучше б поцеловал меня еще раз, пока нас не стали разыскивать.