Глава двадцать седьмая (1/1)

За резными дверьми красивого, коричневого с позолотой, цвета царили тишина и прохладный полумрак. Стены покоев закрывали светлые?— с золотистым шитьем по краям?— драпировки, сквозь прозрачные бледно-желтые шторы виднелись растущие в саду цветы и деревья с падающей на них длинной тенью от дворцовой крыши, и запыленная в пути кольчуга выглядела варварским вторжением в этот уголок Эдема. Уильям остановился на пороге, не решаясь принести с собой песок хамсина и запах нагревшегося на солнце металла, но склонившаяся над креслом у окна сарацинка?— скрещенные на груди руки в разрезных рукавах и темный на фоне штор изгиб талии и бедра?— вскинула голову на звук шагов и отрывисто кивнула. —?Входите, мессир,?— разрешила Сабина ровным голосом, выпрямляясь и обхватывая пальцами руки у самых плеч. —?Его Величество вас примет. Из кресла возле окна и круглого столика на резных ножках послышался тихий хриплый смешок, и Уильям почувствовал, что предательски краснеет. Было что-то неуютное в ее тоне и напряженной позе. Что-то непривычно… властное. Так смутившие его поначалу подкрашенные глаза, шелковое блио и тонкие кольца на длинных пальцах были лишь следствием того, как сильно Сабина изменилась внутренне. Куда сильнее, чем он мог предположить. Простые служанки не стоят так подле королей, всем своим видом давая понять, что не сдвинутся с места, пока вторгшийся в прохладный полумрак покоев?— будто в отдельный замкнутый мирок?— рыцарь не уберется восвояси. Расстояние до кресла?— всего лишь несколько ярдов по пушистым узорчатым коврам?— вдруг показались ему каким-то непреодолимым. Даже путь из лондонского Темпла в Иерусалим?— несколько месяцев пути по морю и суше, наполненных в равной мере как трудностями, так и почти невероятными открытиями?— теперь не виделся Уильяму чем-то столь же тяжелым, как несколько шагов к королю. Говорили, что всё стало еще хуже, еще страшнее. Если только оно вообще могло таковым стать. Вассалы сплетничали, пересказывая друг другу подслушанные слова королевских лекарей, не жалели звонкого серебра и даже золота, чтобы выведать новые подробности. Рыцари и придворные дамы гудели без конца, и все их мысли занимал один-единственный вопрос, передаваемый из уст в уста и придававший им мерзкое сходство со стаей галок. Что? Что? Что с королем? Короля скрывала высокая спинка кресла, покрытая мягкой, блестящей тонким светлым волосом шкурой. Даже приблизившись почти вплотную?— и непривычно тяжело ступая по ковру, будто стараясь вколотить каждый свой шаг в мягкий ворс,?— Уильям видел только безвольно лежащую на подлокотнике руку в темно-синем рукаве и плотно обтянувшей ладонь и предплечье перчатке из блестящей, почти черной ткани. Сабина не двигалась с места, замерев у второго подлокотника?— отделенная от Уильяма креслом, словно крепостной стеной,?— и смотрела на него настороженными глазами, в полумраке утратившими свой красивый медовый отлив. Словно волчица, застывшая на входе в логово и готовая наброситься на всякого, кто посмеет причинить вред ее детенышу. Сабина, которую он помнил, никогда не смотрела на других с таким напряжением. Она никогда не смотрела так на него. Даже если была раздражена словами или взглядами иных рыцарей. Даже если… —?Полагаю,?— едва слышно просипел Балдуин, заставив Уильяма очнуться и отогнать непрошенные, сбивающие его с толку мысли. —?Вы принесли дурные вести, маршал. У Сабины дрогнули губы, и Уильяму показалось, будто она хотела бросить ему обвинение. Ты променял меня?— живую и любящую меня! —?на холодный перстень и право поднимать в бою знамя Ордена. Надеюсь, теперь ты доволен? Уильям отвел взгляд от застывшего маской сердцевидного лица и сделал еще один широкий шаг, огибая кресло. Балдуин сидел, откинувшись на высокую спинку и бессильно вытянув вперед ноги, и даже в полумраке выходящих на теневую сторону покоев Уильям отчетливо увидел каждую искаженную болезнью черту лица. Мутные, затянутые бельмом и окончательно утратившие прозрачный зеленый цвет глаза моргнули хлестко, едва заметно?— тускло-золотистые ресницы шевельнулись лишь на долю мгновения, словно отгоняя назойливое насекомое,?— и король перевел взгляд чуть в сторону, не поворачивая головы. Посмотрел куда-то на уровень красного креста на груди и заговорил, отвечая на безмолвный вопрос, который Уильям не посмел бы ему задать. —?Я вас почти не вижу. Но я вижу, когда мне заслоняют свет. Нет, не отходите,?— качнул Балдуин головой с заплетенными в жидкую косицу волосами, вновь уловив изменения в игре света. —?Так я хотя бы знаю, куда мне смотреть. —?Простите, государь,?— негромко ответил Уильям, чувствуя, что он должен это сказать. Хотя бы потому, что не находил времени, чтобы явиться к королю раньше. —?Вам не за что извиняться, мессир,?— просипел Балдуин. Словно говорил одновременно и о том, что знает, как часто слепнут прокаженные, и о том, что понимает, почему к нему приходят только с дурными вестями. С хорошими регент справится и сам. —?Ты принесешь вина и еды? —?попросил король, поворачивая голову к застывшей неподвижной статуей сарацинке. Сабина посмотрела на него, затем вновь на Уильяма?— бросила взгляд из-под ресниц, будто выпустив стрелу из арбалета?— и ответила ровным голосом: —?Да. После чего повернулась, взметнув зеленью рукавов и короткого, украшенного прозрачной тканью шлейфа, и вышла из покоя. Уильям с трудом удержался, чтобы не проводить ее взглядом. —?Садись,?— предложил Балдуин, но проведший в седле почти три дня маршал предпочел отказаться. Успеет он еще насидеться на обратном пути в Иерусалим. —?Я постою,?— вежливо ответил Уильям и перешел, не тратя времени на пустые расшаркивания, к причине своего появления в Назарете. Балдуин выслушал, не шевельнув ни одним мускулом на лице, и перебил лишь под конец, предсказав развитие событий прежде, чем это успел сделать сам Уильям. —?Салах ад-Дин потребует наказания за грабежи караванов, а не получив желаемого, соберет армию и вновь двинется на Иерусалим. Такое уже было прошлым летом. Только вот я,?— король сухо кашлянул и попытался усмехнуться и без того искаженным ртом, перекошенным из-за разъевшей лицо болезни,?— я, мессир, едва ли смогу повторить успех при Форбелé. А наказание… —?хмыкнул Балдуин, будто его самого забавляло подобное требование. —?Что толку в этом наказании? Рено де Шатильон сейчас в силе, и мои приказы он игнорирует. Я для него всего лишь мертвец, который по непонятным причинам всё никак не упокоится в земле. Даже если я подниму против него армию, кто ее возглавит? Ги де Лузиньян? Найдутся те, кому он невыгоден и кто скажет, что Ги узурпатор, возомнивший себя королем при еще живом мне. Граф Раймунд? То же самое. Тамплиеры? Станет еще хуже, и Орден возненавидят поголовно все бароны королевства. На одного из своих они еще смогут как-то повлиять, смогут урвать себе кусок, но влиять на тамплиеров им, по счастью, не под силу. Я прав? —?Я смею надеяться,?— искренне ответил Уильям. —?Если Орден не сумеет сохранить независимость и вмешается в эти интриги… —?У тебя есть причины этого опасаться? —?проницательно спросил Балдуин и впервые за разговор пошевелился, сложив руки в темных перчатках на животе. Уильям уловил боковым зрением, как бесшумно приоткрылись двойные двери в покой и на пороге появился силуэт в зеленом с подносом в руках. Сабина прошла, не глядя на него, к круглому столику на украшенных резьбой ножках и поставила поднос с едва слышным стуком. —?Причины… есть,?— согласился Уильям, но проскользнувшая в голосе настороженность его выдала. —?Это ты? —?спросил король ровным голосом, почувствовав, что в комнате появился кто-то еще, но будучи не в силах разглядеть, кто именно. —?Я,?— согласилась сарацинка, и на обезображенном лице вновь появилось подобие усмешки. —?Сдается мне, наш гость тебе не доверяет. —?Не припоминаю, чтобы я давала ему повод,?— ответила Сабина дрогнувшим не то от злости, не то даже от презрения голосом и внезапно приняла почти странный испуганный вид, повернувшись к Уильяму изящным профилем и настороженно уставившись на короля. Будто пожалела о брошенных ею словах. Балдуин приподнял тусклую светлую бровь, почти незаметную на сером лице, и неожиданно пробормотал: —?Интересно. Люди не перестают меня удивлять. Уильям решил не уточнять, что именно показалось королю таким интересным. Хотя и сам прекрасно понимал, что вырвавшаяся у сарацинки фраза была бы двусмысленна по отношению к любому мужчине, не бывшему ей мужем или близким родичем, а уж по отношению к маршалу тамплиеров, у которого вообще не должно было поводов доверять женщинам просто потому, что они женщины… Слова Сабины становились уж слишком подозрительными. Но Балдуин будто бы решил не заострять на них внимания. Как не стал и прогонять сарацинку из покоев, прямолинейно заявив Уильяму, что эта женщина может остаться и послушать. Иначе потом она и так всё узнает от самого короля. —?Я нахожу любопытным то, как сильно мы порой недооцениваем женщин незнатного происхождения,?— заявил Балдуин, попытавшись уже не усмехнуться, а по-настоящему улыбнуться перекошенным ртом, и у Сабины дрогнули губы в ответной, полной щемящей нежности улыбке. —?В особенности тех, которые с первой встречи обнаруживают живой ум, а мы предпочитаем от них отмахиваться, больше доверяя словам церковников о греховности и никчемности женской природы. Уильям промолчал, вспоминая, с каким упрямством Сабина училась читать и понимать псалмы во время паломничества к Иордану. Ему нравилось это упрямство, как нравился и свойственный ей даже в четырнадцатилетнем возрасте прагматизм, но произнесенные королем слова заставили вдруг почувствовать: Балдуин всё же отнесся к Сабине с куда б?льшим пониманием. Балдуин с самого начала оценил ее ум по достоинству, увидев в ней гораздо больше, чем просто красивую женщину. Ничего более существенного король так и не сказал, предпочтя обсудить иные, не связанные с Ги де Лузиньяном и Рено де Шатильоном вопросы, хотя Уильям отчетливо почувствовал, как сквозь размышления Балдуина о регенте королевства рефреном тянется разочарование. Балдуин, верно, понимал, что от Ги не будет толку, еще когда передавал ему бразды правления, и складывающаяся на военных советах ситуация лишь еще сильнее убеждала короля в неспособности зятя держать баронов в стальном кулаке. Расползутся по двум лагерям, ясно говорило уставшее серое лицо короля. Поймут, что теперь их уже некому сдерживать, и начнут грызться в открытую. А там д’Ибелины, там граф Раймунд?— а ведь после сестер он мой ближайший родственник,?— да и этот новый сенешаль тамплиеров… Сарацины будут счастливы узнать, что королевство франков того гляди развалится само по себе. —?Ступайте,?— просипел король, когда солнечный свет за окном уже сменился лунным и Сабине уже во второй раз пришлось зажигать в покоях свечи. —?Вы оба. Думается мне, что уже очень поздно. —?Балдуин,?— заговорила сарацинка, но тот только отмахнулся, слегка качнув головой. —?Иди. Я хочу еще посидеть. Позову, если что понадобится. Сабина уходила из покоев неохотно, оглянулась несколько раз, еще когда шла к дверям, а за ними и вовсе остановилась, глядя на темное дерево каким-то тоскливым неотрывным взглядом. Уильям тоже остановился, обернулся через плечо, глядя на освещенный одинокой медной лампой силуэт с повернутой к дверям головой в кольцах блестящих, будто выточенных из агата волос, и решился позвать: —?Сабина? Сарацинка не шевельнулась, но ему показалось, что губы у нее задрожали вновь, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы. —?Насколько всё плохо? Сабина повернулась к нему медленно, словно тянула время, обдумывая возможный ответ. На сердцевидном лице застыло непроницаемое выражение, голос не дрогнул, но глаза и в самом деле блеснули слезами. —?Вы расскажите Магистру, мессир? Призрак Иордана?— нет, еще не Иордана, ущелья Вади-Кельт?— повис между ними смутной дымкой готовых прорваться дождем туч и журчанием воды по дну ущелья, мгновенно наполнявшей тяжелые деревянные ведра. Не говори. Мне придется рассказать Магистру. —?Нет,?— тихо ответил Уильям, но выражение смуглого лица не изменилось. —?Я спрашиваю, потому что беспокоюсь о короле. —?Надо полагать,?— спросила Сабина, поворачиваясь уже всем корпусом и вновь скрещивая руки на груди,?— вы поделитесь этим… с друзьями? Они ждут вас в приготовленных покоях, если конечно, вы не желаете отправиться в прецепторию Ордена. Если позволите, я посоветую вам остаться здесь, снаружи уже совсем темно. —?Моим друзьям можно доверять,?— ответил Уильям, пропустив мимо ушей заботливое на словах, но равнодушное по тону окончание ее фразы, и увидел, что его ответ по-прежнему не убедил сарацинку. —?Я не могу позволить себе такого доверия, мессир. Слишком многое поставлено на карту. Слишком многим выгодно, чтобы король оказался на краю могилы. Даже если с ним приключится лишь минутное недомогание, они не должны об этом узнать. —?Прекрати это,?— не выдержал Уильям, и ее ассиметричные губы дрогнули еще раз. Но заговорила Сабина вновь ровным, без единой эмоции, голосом: —?Что прекратить, мессир? —?Хотя бы называть меня мессиром. —?А как мне вас называть? —?равнодушно спросила Сабина и сдвинулась с места, пройдя мимо спокойным неторопливым шагом. И ноздри неожиданно остро защекотало запахом ее масла для притираний. Жасмин. Жасмин, который, верно, до конца его дней будет напоминать об обнимающих плечи тонких руках и льнущей к груди голове в завитках коротких черных волос. О гладкой золотистой коже под огрубевшими от рукояти меча пальцами и мягких теплых губах, оставляющих то нежные до дрожи, то страстные до изнеможения поцелуи. Обо всем, от чего он отказался во имя Ордена. —?Ты ненавидишь меня? —?спросил Уильям под звук еще одной открывающейся двери, и на гибкий силуэт в зеленом шелке упали освещающие узкую галерею лунные лучи. Застрекотали, нарушая тишину, цикады, Сабина обернулась через плечо, теперь напомнив ему о ночном разговоре на балконе Иерусалимского дворца, и ответила с печалью в тихом голосе, которую он меньше всего ожидал услышать от нее после того, как исчез на целых шесть лет. —?Нет, Уильям. Я всегда желала тебе счастья. Просто мне было больно, когда в твоем счастье не нашлось места для меня. И исчезла в лунном свете, оставив его в одиночестве.*** Лето 1183 года началось с ссоры с Мадлен. Та терпела долго, с того самого дня, как Балдуин, едва оправившись от лихорадки и с трудом оторвав голову от насквозь промокшей от пота подушки, приказал собираться. Сабина должна была остаться в Иерусалиме, по-прежнему присматривая за королевским племянником и отгоняя от него всех желающих втереться в доверие к мальчику, но вместо этого едва не устроила королю скандал, отказываясь отпускать его одного в такую даль, как Назарет. —?Нет, нет, и еще раз нет! Или я еду с тобой, или можешь вышвырнуть меня из дворца! Помнится, Балдуин уже обещал ей нечто подобное, когда она самым непозволительным для служанки образом велела выломать двери в его покои. Но в этот раз лишь устало вздохнул и попытался объяснить сиплым, едва слышным голосом, глядя куда-то поверх плеча сидящей на краю постели женщины. —?Мальчик нужнее меня. —?Чушь! —?рассвирепела Сабина, гневно сведя брови в одну линию. —?Не может какой-то пятилетний ребенок быть нужнее и важнее тебя! Слышишь меня?! —?спросила она звенящим от злости голосом?— злости на лекарей, которые не могли ничего сделать, и на самого Балдуина, который впервые за годы правления решил уступить свой трон регенту,?— и король зашелся лающим не то смехом, не то кашлем. —?Знаешь, многие рыцари при дворе считают тебя райской гурией, которой к тому же посчастливилось добиться влияния на короля. И никто из них даже не представляет, что в гневе ты не гурия, а самый настоящий шайтан! —?Ты еще не видел, каким шайтаном я в действительности могу быть,?— ответила Сабина, яростно сжимая губы в одну линию. —?Но увидишь, если попытаешься запереть меня во дворце, как четыре года назад. Когда Балдуин уехал строить свою крепость у брода Иакова, а она осталась возиться с его племянником, хныкавшем днем и ночью, и с тревогой ждать хоть каких-то новостей о короле. И об Уильяме. Побудь со мной. Хотя бы во сне. Случайная встреча во дворце, когда он прошел мимо, даже не заметив ее, убедила Сабину, что тот сон был лишь плодом ее разыгравшегося воображения. Уильям не хотел, чтобы она была с ним. Уильям оставил ее, сжег все мосты и больше не нуждался во влюбленной в него сарацинке. Уильям… столкнулся с ней лицом к лицу в Назарете и задал вопрос, которого Сабина ожидала от него меньше всего. —?Она твоя? И это после того, как она клялась ему в любви? После того, как она обещала ждать столько, сколько потребуется? После всего этого он решил, что она могла прижить ребенка от другого мужчины? А не ты ли, зудел в голове предательский шепоток, позволила тому рыцарю себя поцеловать? Не ты ли была готова лечь с ним, лишь бы только создать иллюзию того, что Уильям наконец-то вернулся к тебе? От этих мыслей Сабине захотелось разрыдаться?— будто слезы могли хоть что-то изменить,?— но она сдержалась. Пусть она больше не нужна Уильяму, но она нужна Балдуину. И она будет бороться за короля даже с Уильямом, если потребуется. Потому что ее Уильяма больше нет. Есть маршал де Шампер, преданный своему Ордену до последнего вздоха, и если он решит, что ему и его тамплиерам больше не выгодно поддерживать умирающего Балдуина, Сабине не останется ничего другого, кроме как пытаться защитить короля еще и от ее собственного прежнего любовника. Но к чести маршала, тот остался на стороне Балдуина, даже увидев, насколько тот плох после приступа лихорадки. Увидев не всё и не зная, что король теперь не в силах ходить и едва может удержать в пальцах перо, но всё же… маршал остался верен. А Сабине вновь захотелось разрыдаться, когда она увидела их рядом. Когда увидела, насколько силен был теперь контраст между двумя этими мужчинами. В двадцать два года?— всего лишь двадцать два?— король Иерусалима походил на собственную высохшую тень, с обезображенным язвами лицом, ослепшими, затянувшимися бельмом глазами и истончившимися и потускневшими волосами. Маршал тамплиеров?— мужчина старше Балдуина на целых десять лет и выше на целую голову?— дышал силой, двигаясь с легкостью и почти звериной грацией и без малейшего труда проводя в седле целые дни напролет. И Сабина злилась на саму себя еще сильнее от того, что не могла отрицать: она по-прежнему находила его красивым. Самым красивым для нее, самым лучшим, самым сильным и самым надежным, и от того пальцы будто сами тянулись дотронуться до падавших ему на плечи густых медно-каштановых волос, погладить аккуратно подстриженную бороду и каждую черту худощавого лица с бронзовым загаром. Обнять его, почувствовать перекатывающие под кожей мускулы и больше не отпускать ни на какую войну. Если бы только ему самому это было нужно. Довольно. Мы расставили все точки. Мы больше друг друга не любим. Мадлен, к счастью, не заметила ее смятения, погруженная в какие-то собственные терзания. А потом неожиданно закатила Сабине настоящий скандал. —?Почему мы здесь? —?Что, прости? —?не поняла Сабина, лежавшая на спине на разбросанных по полу подушках и больше занятая чтением арабского трактата о кожных болезнях, чем прислушивавшаяся к бормотанию Мадлен. —?Почему мы здесь, когда все в Иерусалиме? —?повторила та, втыкая иглу в свое извечное шитье. Словно хотела проткнуть не ткань, а кого-то из плоти и крови. —?Потому что здесь король,?— сухо ответила Сабина, уже опуская взгляд к низу страницы, но дочитать и осмыслить прочтенное ей не позволили. —?Король, который вот-вот умрет,?— бросила Мадлен, яростно делая очередной стежок. Сабина опустила книгу на подушки и приподнялась на локте, опираясь на ковер предплечьем и ладонью в складках темно-синей ткани свободного расширяющегося рукава. —?Король,?— ответила она с нажимом, заставившим Мадлен вздрогнуть и опасливо передернуть плечами, поднимая на нее красивые синие глаза,?— еще не умер. И я его не оставлю. —?А что потом?! —?бросила Мадлен, часто моргая, но упрямо не отводя взгляда. —?Вот ты посмотри на себя. Кто будет давать тебе безанты на такие красивые платья, когда он умрет? Красивые… платья? И только? Неужели ничто другое эту дуреху не волнует? —?Я, по-твоему, кто? —?неожиданно для самой себя рассвирепела Сабина, садясь и выпрямляя спину, но по-прежнему опираясь ладонью на мягкий ковер. —?Королевская содержанка? Или нет, чего уж мелочиться?! Шлюха прокаженного! С чего бы еще королю приближать меня к себе, верно?! Я ведь красивая и доступная! Я спала с его отцом, так почему бы мне не спать еще и с ним, так ты обо мне думаешь?! —?Ты,?— пролепетала Мадлен, опешив от такой вспышки ярости,?— с королем Амори? —?Да, я с королем Амори! —?зло огрызнулась Сабина. —?Он брал, что хотел, а мне не хватило смелости отказаться от такой милости! Хвала Господу, что он хотя бы не наградил меня своим королевским бастардом! А может, и хотел бы наградить, но не зря, верно, при дворе сплетничают, что я бесплодна, как пустыня! Она не зачала ни от короля, ни от Уильяма. Быть может, она вообще на это не способна, но если в прошлом она считала это горем и жалела, что ее храмовник не оставил ей ничего, кроме воспоминаний, то теперь уже была склонна полагать, что это дар. Уильяму не нужны были дети. Ни от нее, ни от какой-либо иной женщины, потому что Уильям куда сильнее хотел быть непогрешимым рыцарем Христа, чем любящим отцом. А ей самой уж точно не нужны были дети от Амори. —?Он взял тебя силой? —?пролепетала Мадлен, забыв про свое шитье, и Сабина сдавленно рассмеялась. —?Что ты, моя дорогая. Я была уверена, что нет. Я убеждала саму себя, что в этом не было ничего страшного. Это ведь просто кровь, верно? А то, что я совсем его не любила… Какое кому дело до этого, если сотни и тысячи женщин ложатся под мужчин, которых не любят? А потом,?— Сабина замолчала и уставилась в окно, на шуршащие в закатной тишине листья фруктовых деревьев. —?А потом,?— продолжила она дрожащим голосом,?— в моей жизни появился мужчина, которому я была готова отдать всё то немногое, что имела. Вот только того, что мужчины считают самым главным, у меня уже не было, понимаешь? Того, что сразу дало бы ему понять, как сильно я люблю его. Вместо этого я пришла к нему, как шлюха, и в конечном итоге он оставил меня, как мужчины всегда оставляют шлюх. Хотя что я рассказываю, тебе ведь все равно этого не понять. —?Мне не понять? —?оскорбилась Мадлен, но Сабина засмеялась вновь и закачала головой, отчего перед глазами промелькнули черные завитки волос. —?Ты солгала мне. Я поняла это только сейчас, когда услышала, каким тоном ты спросила меня об Амори. Я не знаю, кем был отец Элеоноры, но ты уж точно не отдавалась ему ради куска хлеба. Да и с чего бы тебе так любить этого ребенка, если ее отцом был насильник? Ты же вся светилась, когда впервые взяла ее на руки. Мадлен на мгновение потупилась, но откровенничать не пожелала, вместо этого вновь попытавшись броситься в атаку. —?Может, я и не отдавалась ради куска хлеба, но мне приходилось воровать! И я не хочу возвращаться на улицу, не хочу! А именно это со мной и произойдет, когда король умрет! Мы должны быть в Иерусалиме, рядом с принцессой Сибиллой и ее сыном, а не здесь! Мы должны бороться, чтобы однажды нас не вышвырнули прочь! Сабина сложила руки на полусогнутом колене под шелковой тканью блио, смерила девчонку презрительным взглядом, а затем пожала плечами?— Бог тебе судья, глупое создание?— и ответила: —?Иди. —?Что? —?растерялась Мадлен. —?Иди,?— повторила Сабина. —?В Иерусалим. Добивайся благосклонности Сибиллы, как делают все те, кто сейчас должен быть рядом с королем, но предал его при первых же признаках болезни. Я тебя не держу. Я не нуждаюсь,?— процедила она, отбросив фальшивую снисходительность,?— в людях, которые при малейших трудностях бросят нас и убегут к Сибилле или еще кому-то столь же влиятельному. Только вот не забывай, моя дорогая, что это я привела тебя во дворец. И без меня ты всего лишь очередная швея. Думаешь, ты нужна принцессе? Что ж, иди и попытай счастья. Только не удивляйся, когда выяснится, что Сибилла даже не знает твоего имени,?— бросила Сабина, поднимаясь и расправляя шелковый подол. —?Я тебя не держу, Мадлен. Это твое право, поступать так, как ты считаешь правильным для себя и для своей дочери. Но я останусь с королем,?— закончила она, беря с круглого столика пару перчаток, и повернулась к растерянной девчонке спиной. Пусть думает и решает, что хочет. У Сабины хватало дел и без этих истерик. В первую очередь было необходимо убедить Балдуина, что даже здоровому человеку будет куда удобнее спать в постели, а не в кресле. —?Хватит,?— мягко попросила Сабина, войдя в светлые покои и попытавшись осторожно отобрать у короля очередной пергамент. —?Я не хочу, чтобы ты совсем ослеп. —?Да я и так почти не вижу букв,?— совсем тихо ответил Балдуин, послушно выпуская из рук желтоватый лист. —?Даже когда они так близко. Поэтому что толку…? —?Уже поздно,?— заговорила Сабина, пытаясь отвлечь его от этой мысли. От мысли о том, что он страшился этой слепоты с шестнадцати лет, молился, чтобы этого не случилось, но все молитвы оказались напрасными. —?Тебе нужно отдохнуть. —?Я не устал,?— вяло отмахнулся от нее король, но весь его вид говорил об обратном. Сабина протянула руку, осторожно расплетая тонкие волосы, цветом напоминавшие потускневшее золото, расчесала пальцами упавшие ему на плечи длинные, едва волнистые пряди и попросила: —?Пожалуйста. Ради меня. Балдуин вздохнул, наверняка злясь из-за собственной беспомощности, но послушно сжал предложенную руку правой ладонью с двумя оставшимися пальцами. Выпрямился, опираясь второй рукой на столешницу, и из перекошенного рта вырвался сдавленный стон. Сабина подставила плечо и повела, почти протащила его к приготовленной для сна постели. Король был едва ли на дюйм выше нее, а от болезни исхудал настолько, что она могла бы донести его и на руках, как ребенка. Хотя этого Балдуин ей, пожалуй, уже бы не простил. Проклятье, думала Сабина, укладывая короля на кровать и развязывая многочисленные шнурки на плотной, скрывающей язвы одежде. Это должна была быть Сибилла. Это должна была быть его мать, Агнесс де Куртене. Это должен был быть кто угодно, но только не совершенно чужая Балдуину дочь сарацинского купца, не имевшая к его семье ровным счетом никакого отношения. Так где же она теперь, вся эта королевская родня? —?Не уходи,?— попросил Балдуин, оказавшись под теплым, несмотря на уже набиравший силу летний зной, одеялом. И признался едва слышным шепотом. —?Я боюсь не проснуться. —?Чушь! —?заявила Сабина, садясь рядом на кровать и опираясь на нее руками в перчатках. И добавила без какого-либо почтения. —?Не желаю слышать подобные глупости! Даже думать так не смей, ясно тебе? Балдуин хмыкнул в ответ почти весело и сощурил мутные белесые глаза, будто пытаясь разглядеть хоть что-то, кроме темного?— из-за черных волос, смуглой кожи и темно-синего блио?— силуэта. —?Знаешь, для женщины ты бываешь слишком резка. И, пожалуй, слишком прямолинейна. —?Да… —?пробормотала Сабина, едва не вздрогнув от этих слов,?— мне говорили. Это был он. Он сказал ей об этом в первый день паломничества к Иордану, когда спрыгнул с коня рядом с устало бредущей служанкой. А потом и вовсе усадил ее в седло и пытался развлечь разговорами, только бы она хоть раз улыбнулась. —?Кто говорил? —?заинтересовался Балдуин, устраиваясь поудобнее и пытаясь отвлечься от мыслей о неумолимо приближающейся смерти. И пробормотал себе под нос. —?Ла-Сефори*. Нужно собрать войска у Ла-Сефори. Подай мне пергамент, я запишу. —?Я сама,?— ответила Сабина и, поднявшись с постели и вернувшись к столу, рефлекторно начертила арабскими буквами: Саффурия. Затем нахмурила изогнутые полумесяцами брови и торопливо подписала снизу франкское название. —?Так всё же,?— вновь спросил Балдуин,?— кто говорил? —?Он,?— рассеянно ответила Сабина, рассматривая черные линии своего почерка на желтоватом листе пергамента. —?Уильям де Шампер? Сабина замерла в растерянности, не сразу решившись повернуть голову, а когда всё же повернула, король смотрел на балдахин над кроватью. Но едва ли видел украшавшее его шитье. —?Ты,?— спросила она почти шепотом,?— правда хочешь всё это услышать? —?Меня никто никогда не любил,?— отозвался Балдуин ровным сиплым голосом. —?Мне любопытно, каково это. —?Не правда,?— заспорила Сабина, возвращаясь и вновь садясь рядом с ним. —?Я тебя люблю. —?Не так,?— ответил король с почти веселыми нотками. —?Знаешь, я вдруг вспомнил слова Пьера Абеляра*: ?Любовь?— одно из тех страданий, которые невозможно скрыть: одного слова, одного неосторожного взгляда, иногда даже молчания достаточно, чтобы выдать ее?. Помнится, при первом прочтении я этих слов не понял. Как же можно выдать что-то, когда ты молчишь? Удивительно, но в конечном итоге именно это вы и сделали. А сейчас ты вновь молчишь, потому как не знаешь, что сказать, верно? —?Верно,?— тихо, почти робко ответила Сабина. —?Ты недоволен? —?Чем? —?не понял король. —?Тем, что он тамплиер? Или тем, что ты сарацинка? Мне трудно судить о том, чего я совсем не знаю. Но… может, ты расскажешь мне, почему он? Раз уж мои собственные мысли о чем бы то ни было всё чаще кажутся тебе чушью. У Сабины дрогнули в робкой улыбке губы, и она не удержалась от ехидной шпильки: —?А ты вновь считаешь, что со мной можно говорить лишь о мужчинах, верно? —?Мне любопытно,?— повторил король без намека на осуждение, и она придвинулась поближе, устраиваясь поудобнее на мягких хлопковых простынях. —?Даже не знаю, что тут сказать,?— качнула головой Сабина, протягивая руку и осторожно поправляя падающие на слепые глаза волосы. Пожалуй, начну с начала.