Глава 7 (1/2)

Утро приходит после каждой ночи, после каждого «прощай», после каждого «я себя ненавижу». Приходит и вселяет надежду, дает шанс. Каждое утро, которое я встречаю теперь, начинается одинаково. Я просто открываю глаза и подолгу смотрю в потолок. Не потому, что это мне нравится, а просто не хочется ни о чем думать. Если не видеть ничего вокруг себя, то и мысли не лезут в голову. А мне не нужны мысли. Мне сейчас ничего не нужно. Все вокруг думают, что у меня тяжелейшая послеоперационная депрессия, что мне нужна помощь психиатра, таблетки, курс гипноза... Пусть думают. Это их право. Они приходят, о чем-то говорят, пытаются заставить и меня сказать что-то, но я упорно отмалчиваюсь, потому, что все слова пустые и не складываются в то, что мне нужно. Я нахожусь в поиске жизненных сил, рывка, чтобы подняться, но разве они поймут меня? Никто ведь даже не знает, из-за чего именно я переживаю все эти четырнадцать дней, проходя реабилитационный курс в больнице для восстановления функций моей оставшейся почки. Никто, кроме мамы, Виктора и Андрея.

Когда я отходила от наркоза, меня за руку держал папа. Меня сильно трясло, тошнило, хотелось пить. Было очень больно, очень...

- Как Настя? – спросила я, еле ворочая языком.- Все в порядке, дочка. Она с мамой и пришла в себя. Ты ее спасла, - ответил он, крепче сжимая мою руку. – Правда, с тобой во время операции были проблемы. Врачи, видимо, задели сосуд, и было внутреннее кровотечение. Но сейчас все хорошо.Я почувствовала облегчение. Отец не знает. Я снова уснула, потому что медсестра вколола мне успокоительное или обезболивающее, не знаю. Но главное, что Настя жива.

Снова провал в памяти. Вроде я очнулась, в бреду просила воды. Рядом крутились медсестры, вытирая мне рот и кладя на бок, чтобы я не захлебнулась от своей тошноты. Я тяжело отходила от наркоза. Заходил какой-то врач, осматривал меня, затем сказал, что мне еще нужно поспать, и мир вновь погрузился во тьму.

На следующий раз было легче просыпаться. Правда, совсем не было сил держать глаза открытыми, но Виктор Александрович, который на этот раз дежурил в больнице, настойчиво просил меня не засыпать. Оказалось, я спала уже третьи сутки, и у меня могут быть пролежни, если я не буду вставать. Он поставил мне капельницу с какими-то витаминами, сам подал мне стакан с водой. Спросил, как я себя чувствую. Я отпила немного такой желанной воды и решила не отвечать, потому что, во-первых, мне было трудно разговаривать, а во-вторых, больно вспоминать. Хотелось, конечно, уточнить, точно ли я больше не ношу никого под сердцем, но что-то подсказывало мне, что нет смысла лишний раз себя терзать. Я и так чувствовала, что во мне теперь нет не только одной почки... Но, все же, была какая-то надежда. Хотя, кто знает, может так даже лучше. Леша не пришел ко мне, даже когда у меня в семье случилось такое горе. Да, мы расстались, но мы ведь не обязаны быть врагами? И кто, как не парень, который знает меня чуть ли не лучше моих родителей, может меня поддержать? А если бы я наглоталась таблеток и умерла, он бы что, даже на похороны мои бы не пришел? Такому человеку необязательно знать, что я ждала от него ребенка...После того, как я это осознала, к Кате, приходившей ко мне чуть ли не каждый день, появилось необъяснимое мне отвращение. Она его и теперь защищает! До сих пор у нее проскальзывают фразы, которые, по ее мнению, должны подвигнуть меня на извинения перед «бедным страдальцем». Однажды я не выдержала и накричала на нее, прогнала и сказала, что больше не хочу слушать ее бред. И еще больше не хочу вспоминать про свое вранье. Правда, последнюю фразу я всегда проговаривала мысленно.Вот очередное утро. Я в палате, лежу без движения, чувствую легкую пульсацию в области поясницы. Врачи оставили мне там, на память, маленький шрам, который частенько болит, порой мешая спать по ночам, заставляя вновь и вновь пить обезболивающие. Я знаю, что скоро придет медсестра с утренней порцией таблеток, и я осторожно, чтобы не разошлись швы, пойду умываться, чистить зубы, избегая своего отражения в зеркале. А потом придет оно – чувство пустоты внутри, сводящее меня с ума. Я заплачу, вернусь в палату, скрывая свои слезы от других, и вновь моя душа начнет выворачиваться наизнанку, словно меня жгут изнутри. Через час я успокоюсь, мой завтрак, принесенный замученной медсестрой, уже остынет, и я, возможно, даже съем что-нибудь, но лишь для того, чтобы не выслушивать от врачей, что я совсем не думаю о своем здоровье.Но это утро будет особенным. Сегодня Насте впервые за долгое время разрешат выйти на улицу. Со мной. Ради этого я выберусь из палаты. Ради этого я буду улыбаться, подбадривать ее, чтобы моя бедная сестренка ни за что не догадалась, каких жертв мне стоило спасти ее. Тем более, сейчас ей надо быть уверенной, что у нее есть семья, которая и правда ее любит. Но встретимся мы только после обеда, а пока у меня есть время, чтобы привести себя в порядок.

Я собрала в пакет все, что понадобится мне в душе, накинула халат и аккуратно вышла из палаты. Медсестра на посту внимательно на меня посмотрела, видимо оценивая мое состояние. Она ничего не сказала, значит, не все так плохо, как мне кажется...

Я впервые за четырнадцать дней принимала душ. Удивляюсь, как я раньше сюда не пришла – это такое облегчение, когда вода уносит вниз по трубам твое отчаяние, а заодно грязь и неприятный больничный запах. Мне не разрешили делать воду сильно горячей, потому что снять швы должны лишь через два дня, и есть риск, что боли опять вернутся. Но и теплой воды было достаточно, чтобы на душе стало светлее и чище.

Я насухо вытерлась, надела чистую футболку и спортивные штаны, которые привезла мама, нанесла немного крема на кожу, по привычке. Я даже в зеркало посмотреть могу, кажется... Хотя, нет, лучше не буду.

- Ушакова, ты тут нормально? – в душевую заглянула молоденькая медсестра, которая частенько в моей палате пряталась от работы. Признаться честно, она мне надоела до зубовного скрежета своей болтовней, но я не имею права кидаться на людей, если мне плохо.- Да, спасибо, Ксюш. Вот уже выхожу, - ответила я сдержанно.

Она прикрыла дверь и куда-то смылась. Слава богу.

По пути в палату я увидела Виктора Александровича с моей больничной карточкой, которую он внимательно изучал. Он стоял, словно истукан с острова Пасхи, посреди коридора, и больные, поглядывая на него, бочком «расползались» по обе стороны. Как крабы.

- Что пишут? – поинтересовалась я, когда приблизилась к нему.

Доктор посмотрел на меня поверх очков и улыбнулся.- На первой полосе сенсация – Марго Ушакова готова к выписке!- Хм, как я вам тут всем надоела, да? – мне даже весело стало от мысли, что когда я уеду, весь больничный коллектив соберется где-то в подсобке и выпьет неразбавленного медицинского спирта за мой долгожданный отъезд.

- Да, Марго, мы даже отпразднуем! – словно читая мои мысли, ответил Виктор Александрович.

- Учтите, я нацарапаю на стене, что у вас тут ужасная манная каша!

Доктор внимательно посмотрел на меня и вздохнул.

- Ты держишься изо всех сил, я вижу. Но не отталкивай от себя людей, Рита. Посмотри вокруг – жизнь продолжалась, пока ты плакала по ночам, и она будет продолжаться, даже если причина твоих слез никогда не сотрется из памяти. Так было всегда – твое горе, оно лишь твое, понимаешь? И надо учиться жить с ним, радоваться. Да, - он помолчал. – Надо учиться жить так, как будто все хорошо.

Я пожала плечами и ушла в свою палату, чтобы не выдать нахлынувших эмоций. Он прав во всем, только вот сказал он мне это не вовремя. Через полчаса приедут мама с папой, и Насте разрешат, наконец, прогуляться. А я тут снова в слезах...* * *

В мою дверь постучали, и я приоткрыла один глаз. С чего бы медсестрам стучаться? Обычно обед мне приносят с горсткой новых сплетен, бессмысленных слов, но никак не с проявлением банального этикета.

- Ну, войдите, - буркнула я, присев на кровати. – Я готова удивля...У меня отвисла челюсть. Сначала в комнате появился букет из орхидей, потрясающий по красоте, затем и сам постучавший. Андрей, немного грустный и задумчивый, без всяких слов прошел мимо моей кровати, достал из шкафчика старую, немного пыльную вазу, и на какой-то момент замер с ней в одной руке, а с букетом в другой.- Э-э-м, а ты за вазой пришел, да? А то мне показалось, что мне сейчас подарят цветы! – сказала я, наблюдая за странными действиями Андрея.

Он рассмеялся, приложив вазу к виску.- Вот я косяковый! Прости, я просто с ночной смены, немного непоследователен в действиях! Вообще все должно было быть так: «Рита, я увидел эти цветы и понял, что хочу тебе их подарить! Не вставай, я сейчас сам все сделаю!». А потом уже я должен был идти к шкафчику и брать эту ужасную вазу!

- Будем считать, что первую часть ты проговорил не про себя, а вслух, - улыбнулась я. – Ты что, серьезно вернулся ради того, чтобы подарить их мне?

- Ага.

- После ночной смены? – не унималась я.

- Еще раз ага.

- И кто мне будет говорить, что я не берегу себя? Ты же спишь на ходу! А уже почти полдень!

Андрей хитро сощурился, вернувшись с вазой, в которую поставил цветы, нежно-розового цвета. Комната наполнилась едва уловимым ванильным запахом.

- Ты была непослушной девочкой, не кушала кашу...- Ага, и поэтому ты решил подарить мне цветы?

- Да, это наказание!

- Тогда я вообще есть перестану.

- Я тебе перестану!